Свекровь застыла с открытым ртом, когда я молча достала телефон и показала ей экран с цифрами. Она привыкла, что я всегда соглашаюсь, всегда уступаю, всегда делюсь. Но не сегодня.
— Вера Петровна, — я старалась говорить спокойно, хотя пальцы предательски дрожали, — вот мои доходы за последние полгода. Вот расходы. Вот что осталось. Можете сами посмотреть.
Она смотрела на экран так, будто я показывала ей инопланетные письмена. Щёки покрылись красными пятнами — верный признак, что буря близко. За окном моросил октябрьский дождь, и капли по стеклу сползали медленно, как слёзы.
— Я не понимаю, — наконец выдавила она. — При чём тут какие-то цифры? Я же всего лишь попросила взаймы до пенсии. Ты что, мне, матери своего мужа, отказываешь?
Мы стояли на кухне — в этой маленькой, залитой жёлтым светом комнате, где я провела столько вечеров, готовя ужины для семьи. Запах борща ещё висел в воздухе. На столе остывал чай в чашках — я как раз заварила, когда свекровь пришла «на минутку».
— Не отказываю, — я убрала телефон. — Просто объясняю, почему не могу. У меня самой долг по кредиту. И ещё…
— Что ещё? — она сразу ухватилась. — Опять на свои тряпки копишь? Игорь мне всё рассказывает, знаешь ли. Что ты только о себе и думаешь.
Вот оно. Я знала, что рано или поздно она это скажет. Игорь действительно много рассказывает маме. Слишком много. Я всегда это чувствовала, но только недавно поняла масштаб.
— Тряпки? — я усмехнулась. — Вера Петровна, я покупаю себе новую одежду раз в полгода. Максимум. Последнее платье взяла на распродаже за полторы тысячи.
— Не прикидывайся, — она отхлебнула чаю, демонстративно шумно. — Игорь говорит, что ты постоянно что-то заказываешь. Посылки приходят каждую неделю.
Я глубоко вдохнула. Считала до десяти. Потом ещё раз.
— Это витамины для Игоря. Его же радикулит. И протеины, которые он сам попросил. И книги для его курсов по маркетингу.
— Ну да, конечно, — она поставила чашку так резко, что чай плеснул на стол. — Сейчас ты на моего сына всё повесишь. А сама небось салоны красоты посещаешь, ногти наращиваешь.
Я посмотрела на свои руки. Короткие ногти без маникюра, огрубевшая кожа. Последний раз в салоне я была на собственной свадьбе три года назад.
— Вера Петровна, давайте по делу, — я села напротив неё. — Сколько вам нужно и на что?
Она помялась. Отвела взгляд в сторону.
— Двадцать тысяч. До пенсии. Это всего неделя.
— На что?
— А тебе какое дело? — она вспыхнула. — Я мать твоего мужа! Или ты забыла, кто тебя в эту семью привёл?
Этой фразой она козыряла всегда. Как будто я должна всю жизнь каяться, что вышла замуж за её драгоценного сыночка. Хотя именно Игорь три года назад преследовал меня, названивал, писал, умолял дать шанс.
— Не забыла, — я встала, подошла к окну. — Просто у меня правда нет этих денег. Могу пять тысяч дать. Больше никак.
— Пять тысяч? — она засмеялась. — Ты смеёшься? На что мне эти жалкие пять тысяч?
— Ну значит, не надо, — я пожала плечами.
Повисла тишина. Слышно было только, как дождь барабанит по подоконнику и где-то внизу хлопнула дверь подъезда.
— Игорю я всё расскажу, — Вера Петровна поднялась, натягивая куртку. — Как ты со мной разговариваешь. Как отказываешь в помощи. Посмотрим, что он скажет.
— Расскажите, — я обернулась. — Я и сама ему всё расскажу. Сегодня вечером.
Она остановилась у двери, изучая меня взглядом. В её глазах мелькнуло что-то похожее на любопытство.
— Ты изменилась, — сказала она наконец. — Раньше была тихая, удобная. А теперь огрызаешься.
— Не огрызаюсь, — я устало провела рукой по лицу. — Просто устала жить в долг.
Когда дверь за ней закрылась, я опустилась на стул и уткнулась лбом в ладони. Телефон завибрировал — сообщение от Игоря: «Мама говорит, ты ей нагрубила. Что происходит?»
Быстро же она успела. Наверное, ещё в лифте написала.
Я набрала ответ: «Вечером поговорим. Серьёзно нужно поговорить».
Три точки замигали — он печатал ответ. Потом исчезли. Потом снова появились. Наконец пришло: «Ладно. Буду в восемь».
Я встала и принялась убирать со стола. Чашки, остывший чай, крошки от печенья. Автоматические движения успокаивали. Мыть посуду, вытирать стол, раскладывать всё по местам. Если бы так же можно было разложить по полочкам свою жизнь.
Познакомились мы с Игорем на корпоративе. Я работала бухгалтером в фирме, которая арендовала помещение в их бизнес-центре. Он — менеджер по продажам, весёлый, обаятельный, внимательный. Ухаживал красиво: цветы, кино, прогулки. Я влюбилась быстро и безоглядно.
Вера Петровна появилась в моей жизни на третьем свидании. Игорь пригласил меня в кафе, а там уже сидела она — «просто проходила мимо, решила зайти». С того момента она не проходила мимо нигде: ни в нашей квартире, ни в наших планах, ни в наших решениях.
Когда мы женились, она плакала на свадьбе. Все думали — от счастья. А я видела её взгляд, когда она смотрела на меня: оценивающий, холодный, собственнический. Я забираю у неё сына. Это было написано в её глазах крупными буквами.
Первый год я старалась. Изо всех сил. Готовила её любимые блюда, когда она приходила. Спрашивала совета по любому поводу. Благодарила за каждое замечание. Игорь был доволен — жена и мама дружат, красота.
Только они не дружили. Вера Петровна медленно, методично выстраивала иерархию. И я в этой иерархии была где-то между домашним питомцем и прислугой.
«Игорёчек не ест макароны по-флотски, он их не любит». «Зачем ты ему рубашку синюю купила? Синий цвет ему не идёт». «Что за странная причёска? Игорю нравятся женственные девушки».
Игорь помалкивал. Или кивал. Или, что хуже всего, соглашался.
Второй год я начала замечать детали. Как Вера Петровна приходит без звонка, своим ключом. Как роется в наших шкафах «в поисках нужной кастрюли». Как проверяет срок годности продуктов в холодильнике и цокает языком, если находит что-то не то.
А ещё я заметила, как утекают деньги.
Сначала по мелочи: «Игорёк, дай на такси, а то дождь», «Игорёк, у меня пенсия задержалась, купи мне лекарства». Потом суммы росли: ремонт на даче, новый телевизор, шуба в рассрочку, которую почему-то должны были оплачивать мы.
Игорь давал. Всегда. Не спрашивая меня. Хотя наш бюджет был общим — мы оба работали, оба зарабатывали примерно одинаково.
Три месяца назад я решила навести порядок. Завела таблицу в экселе — доходы, расходы, планы. И обнаружила, что за два года мы отдали Вере Петровне почти триста тысяч рублей. Ни одна из которых не вернулась.
При этом сама я ходила в потёртых джинсах, донашивала старые кофты, отказывала себе даже в паре новых сапог, хотя мои протекали.
Тогда-то я и поняла: пора меняться. Или ломаться окончательно.
В семь вечера я накрыла на стол. Ничего особенного — гречка, котлеты, салат. Игорь любил простую еду. «Как мама готовит», — всегда добавлял он. Я давно перестала обижаться на эти сравнения.
Ровно в восемь повернулся ключ в замке. Игорь вошёл, скинул ботинки, повесил куртку. На лице — непроницаемое выражение. Плохой знак.
— Привет, — я улыбнулась. — Ужин готов.
— Привет, — он прошёл на кухню, сел. — Мама расстроена. Сказала, ты была с ней резкая.
Я поставила перед ним тарелку. Села напротив.
— Игорь, твоя мама попросила двадцать тысяч взаймы. У меня их нет. Я отказала. Вот и вся резкость.
— Ну можно было по-другому сказать, — он взял вилку. — Мягче как-то. Она же пожилой человек.
— Пожилой человек, который за два года взял у нас триста тысяч рублей, — я выложила козырь. — И не вернул ни копейки.
Вилка замерла на полпути ко рту.
— Что? Какие триста?
— Вот, — я достала распечатку. — Я всё посчитала. Каждую просьбу, каждое «дай взаймы до пенсии», каждый «срочный ремонт». Хочешь проверить — проверь по своим переводам.
Он взял лист, пробежал глазами. Лицо медленно менялось — от удивления к растерянности.
— Ну… это же мама, — он положил бумагу на стол. — Она нас вырастила. Мы должны помогать.
— Помогать — да, — я наклонилась вперёд. — Содержать — нет. У твоей мамы приличная пенсия, квартира, дача. Она не бедствует, Игорь. Она просто привыкла, что ты даёшь.
— А что такого? — он повысил голос. — Я зарабатываю, я имею право тратить на маму!
— Имеешь, — я кивнула. — Но мы семья. Общий бюджет. Общие планы. Или нет?
Он отодвинул тарелку. Котлета осталась недоеденной.
— Лена, ты о чём вообще? К чему этот разговор?
— К тому, что я устала, — я говорила тихо, но твёрдо. — Устала жить в режиме экономии, пока твоя мама покупает себе третью шубу. Устала отказывать себе во всём, пока ты переводишь ей деньги на «срочные нужды». Устала слышать, какая я плохая жена, хотя тяну этот дом не меньше твоего.
— Значит, тебе мама моя не нравится, — он скрестил руки на груди. — Вот в чём дело.
— Игорь, не переводи тему!
— Нет, давай начистоту, — он встал, заходил по кухне. — Тебе не нравится, что я маме помогаю. Тебе не нравится, что она к нам приходит. Тебе вообще не нравится всё, что связано с ней.
— Мне не нравится, что ты не видишь границ! — я тоже вскочила. — Что она приходит без звонка, роется в наших вещах, указывает мне, что готовить и как одеваться! Что ты всё ей рассказываешь, даже о наших ссорах!
— Она моя мать!
— А я твоя жена!
Мы стояли по разные стороны стола, тяжело дыша. За окном стемнело окончательно, и в стекле отражались две размытые фигуры — словно чужие люди в чужой квартире.
— Слушай, — Игорь заговорил тише, примирительнее. — Давай не будем ссориться. Мама действительно сейчас нуждается в деньгах. У неё… ситуация сложная.
— Какая ситуация?
Он помялся. Отвёл глаза.
— Ну, в общем… она хочет в Турцию съездить. С подругами. Путёвка горящая, надо срочно брать.
Я онемела. Просто стояла и смотрела на него, не веря своим ушам.
— Турция? — наконец выдавила я. — Двадцать тысяч на Турцию? А сама заработать — не вариант?
— У неё пенсия маленькая…
— Игорь, я год не была в отпуске! Год! Я в прошлом году отказалась от поездки на море, потому что у нас не было денег! А знаешь, почему не было? Потому что ты отдал матери пятьдесят тысяч на «ремонт дачи»!
— Это было нужно!
— А море мне не нужно было? — голос сорвался. — Отдых не нужен? Я, блин, как робот: работа-дом-работа-дом! И всё ради чего? Чтобы твоя мама летала в Турцию?
Игорь вдруг сник. Опустился на стул, потер лицо руками.
— Лен, я не знал, что тебе настолько важно…
— Ты не спрашивал, — я села напротив. — Ты вообще давно меня ни о чём не спрашивал.
Повисла пауза. Где-то в квартире тикали часы — громко, навязчиво.
— И что ты предлагаешь? — спросил он наконец.
— Границы, — я посмотрела ему в глаза. — Чёткие границы с твоей мамой. Она приходит — только по звонку. Просит деньги — мы обсуждаем вместе. Лезет в нашу жизнь — ты её останавливаешь. Не я, а ты.
— Она обидится…
— Пусть, — я пожала плечами. — Мне уже всё равно. Либо ты выбираешь быть мужем, либо продолжаешь быть маменькиным сыночком. Третьего не дано.
Он молчал. Долго смотрел в пустую тарелку, будто там был написан ответ.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Давай попробуем. Но ты должна понять — мама не со зла. Она просто… привыкла.
— Я понимаю, — я протянула руку, накрыла его ладонь. — Но теперь пусть привыкает к другому.
Он кивнул. Сжал мои пальцы. И я почти поверила, что всё наладится.
Почти.
Потому что на следующий день, когда я вернулась с работы, в прихожей стояли две пары обуви. Игоря и его мамы.
Они сидели на кухне и о чём-то тихо разговаривали. Когда я вошла, Вера Петровна подняла на меня глаза — красные, заплаканные.
— Вот она, — произнесла она надломленным голосом. — Та, что хочет разлучить меня с сыном.
А Игорь сидел рядом и молчал. И я поняла: вчерашний разговор ничего не изменил.
Я застыла в дверях, глядя на эту картину: заплаканная свекровь, виноватое лицо мужа и пустая чашка на столе — значит, чай уже успели попить. Значит, сидят тут давно. Значит, Игорь снова всё рассказал маме.
— Здравствуйте, — я сбросила сумку на пол.
Вера Петровна всхлипнула и отвернулась к окну. Игорь поднялся, сделал шаг ко мне.
— Лен, мама очень расстроена. Я рассказал ей про наш разговор, и она…
— Расстроилась, — я закончила за него. — Вижу.
— Я не думала, что ты меня настолько ненавидишь, — Вера Петровна обернулась, и я увидела, что тушь размазалась по щекам. — Я старалась быть тебе хорошей свекровью. Помогала, советовала. А ты…
— А я что? — я прислонилась к дверному косяку. Внутри всё похолодело. — Попросила установить границы?
— Ты хочешь запретить мне видеться с сыном!
— Неправда, — я покачала головой. — Я хочу, чтобы вы звонили перед визитом. Это разные вещи.
— Мне что, теперь в собственного сына спрашивать разрешения? — голос её зазвенел от возмущения. — Я его родила! Я его вырастила одна, без отца! Я в него все силы вложила!
— И теперь я должна эти вложения обслуживать? — вырвалось у меня.
Повисла такая тишина, что слышно было, как тикают часы в комнате и капает кран в ванной.
Игорь закрыл лицо руками.
— Лена, ну зачем так говорить?
— А как надо? — я чувствовала, как внутри нарастает что-то горячее, неудержимое. — Мило улыбаться и отдавать последнее? Извините, Вера Петровна, но я так больше не могу. И не буду.
— Игорь, — свекровь встала, взяла сумку. — Я пойду. Не хочу быть обузой для твоей жены. Только подумай хорошенько, с кем ты живёшь. С человеком, который даже родную мать твою не уважает.
Она прошла мимо меня, не глядя, и хлопнула дверью так, что задрожали стены.
Мы остались вдвоём. Игорь смотрел в пол, я — на него.
— Зачем ты ей всё рассказал? — спросила я тихо. — Мы же договорились поговорить вместе. Спокойно. Установить правила.
— Она сама позвонила, — он поднял глаза. — Плакала. Говорила, что ты вчера унизила её. Что ты назвала её нахлебницей.
— Я такого не говорила!
— Но намекала, — он шагнул ко мне. — Лена, это моя мама. Единственный человек, который был со мной всегда. Который меня не бросил. Понимаешь?
— А я? — я ткнула себя в грудь. — Я тебя бросила? Я три года живу с тобой, терплю её выходки, отдаю деньги, молча глотаю все претензии! Это ничего не значит?
— Значит, — он потянулся ко мне, но я отстранилась. — Конечно, значит. Просто… ты же понимаешь, мама пожилая. У неё характер сложный. Надо уступать.
— Уступать, — я медленно кивнула. — Всегда уступать. Во всём. А себя куда девать?
— Лена…
— Знаешь что, — я подняла руку. — Мне нужно подумать. Побыть одной.
Я прошла в спальню, закрыла дверь. Села на кровать и уставилась в стену. Внутри была пустота — странная, звенящая. Как будто что-то важное раскололось и больше не склеить.
Игорь не пришёл. Не постучал. Через полчаса хлопнула входная дверь — он ушёл. Куда — не сказал.
Я лежала в темноте и думала. О трёх годах брака. О том, как я старалась быть удобной. Как подстраивалась под чужие желания, забывая о своих. Как растворялась в роли «жены Игоря» и «невестки Веры Петровны», теряя саму себя.
А потом достала телефон и написала подруге: «Маш, можно к тебе завтра заехать? Поговорить надо».
Ответ пришёл мгновенно: «Конечно. Что-то случилось?»
«Расскажу при встрече».
Игорь вернулся за полночь. Лёг рядом, не раздеваясь, пахло сигаретами и осенним ветром. Он не курил уже год. Видимо, сорвался.
— Я был у мамы, — сказал он в темноту. — Она говорит, что больше не будет нас беспокоить. Совсем.
— Хорошо, — я не повернулась к нему.
— Хорошо? — он привстал на локте. — Лена, ты понимаешь, что она обиделась насмерть? Что она теперь может вообще со мной не общаться?
— Игорь, а ты понимаешь, что я устала быть виноватой? — я села, включила ночник. — Виноватой в том, что хочу нормальную семью. Что хочу, чтобы муж советовался со мной, а не с мамой. Что хочу иметь право голоса в собственном доме.
— Ты ревнуешь, — он покачал головой. — Вот в чём дело. Ревнуешь меня к матери.
Я засмеялась. Тихо, горько.
— Знаешь, может, и ревную. К отношениям, которые были у тебя раньше меня и будут после. К человеку, чьё мнение для тебя важнее моего. К женщине, которая управляет тобой одной слезой.
— Это несправедливо!
— Справедливо, — я посмотрела ему в глаза. — Ты даже не заметил, что я год не покупала себе ничего нового. Что донашиваю старые вещи, штопаю носки, отказываюсь от косметолога, которого полгода откладывала. А знаешь, почему? Потому что копила. На наш совместный отпуск. На море, о котором мечтала.
Он молчал, глядя на меня расширенными глазами.
— Я накопила сорок три тысячи, — продолжала я. — По тысяче-две в месяц откладывала. Из своей зарплаты. Хотела сделать сюрприз — купить путёвки на двоих. А потом узнала, что ты за это время перевёл матери больше ста тысяч. На шубу, на дачу, на новый телефон. И вот сейчас — на Турцию.
— Лена, я не знал…
— Ты не спрашивал, — я легла, отвернувшись к стене. — Вот и вся проблема.
Утром я проснулась одна. На тумбочке лежала записка: «Уехал в командировку. Вернусь в пятницу. Нам надо всё обдумать».
Командировка. Удобно. Сбежать от проблемы и переждать, пока всё само рассосётся.
Я встала, собралась на работу. В офисе коллеги спрашивали, всё ли в порядке — видимо, лицо выдавало. Говорила, что устала. Что не выспалась. Обычные отговорки.
Вечером поехала к Маше. Она открыла дверь с бокалом вина и грустной улыбкой.
— Рассказывай, — усадила меня на диван. — Что стряслось?
И я рассказала. Всё. Про свекровь, деньги, границы, разговор с Игорем. Про то, как чувствую себя невидимой в собственной семье.
Маша слушала молча, допивая вино. Потом налила мне тоже.
— Лен, а ты сама-то чего хочешь? — спросила она. — От этого брака, от жизни?
Я задумалась. Странно, но никто никогда не спрашивал меня об этом. И я сама себя не спрашивала.
— Хочу быть важной, — сказала я наконец. — Не второй скрипкой. Не приложением к мужу. Хочу, чтобы мои слова что-то значили. Чтобы мои чувства учитывались.
— А они учитываются?
— Нет, — я отпила вина. — Совсем.
— Тогда какого хрена ты ещё там? — Маша всегда была прямолинейной.
— Потому что люблю, — я пожала плечами. — Дура, да?
— Не дура, — она обняла меня за плечи. — Человек. Но любовь — это не камикадзе. Нельзя разбиваться о чужие стены, надеясь, что они рухнут.
Эта фраза засела в голове. Я вернулась домой поздно, легла в пустую кровать и думала о стенах. О том, что вокруг Игоря и его мамы была целая крепость, куда меня не пускали. Где я всегда была чужой.
В среду позвонила Вера Петровна. Я чуть не сбросила вызов, но любопытство победило.
— Да?
— Мне надо кое-что забрать из вашей квартиры, — голос холодный, официальный. — Я оставляла у Игоря документы. Когда ты будешь дома?
— Сейчас дома, — я посмотрела на часы. — Приезжайте.
Она приехала через двадцать минут. Вошла, едва кивнув. Прошла в комнату, открыла шкаф, достала папку с бумагами.
— Вера Петровна, — я шагнула к ней. — Давайте поговорим. Нормально.
— О чём говорить? — она обернулась. — Ты всё сказала. Я поняла, что лишняя в вашей жизни.
— Я такого не говорила, — я вздохнула. — Я просила об элементарном уважении. К моему пространству, моему времени, моим деньгам.
— К твоим деньгам? — она усмехнулась. — Милочка, это Игорь зарабатывает. Ты просто при нём живёшь.
— Мы зарабатываем одинаково, — я почувствовала, как вспыхивает гнев. — Я работаю не меньше его. И трачу на семью не меньше.
— Трачу на семью, — она передразнила. — А на свою маму ты тратишь? Ей помогаешь?
Я опешила.
— Моя мама живёт в другом городе и не просит денег. Она…
— Вот видишь, — Вера Петровна прижала папку к груди. — Она не просит, потому что ей не нужен сын. А я Игоря одна растила. Без отца, без помощи. Я имею право на его поддержку.
— Имеете, — я кивнула. — Но не на его жизнь. Не на каждую копейку и каждое решение. Он взрослый мужчина, у него своя семья.
— Которую ты разрушаешь, — она двинулась к выходу. — Настраиваешь его против меня. Но ничего. Игорь умный, он поймёт, кто настоящий друг, а кто враг.
Дверь хлопнула. Я осталась стоять посреди комнаты, переваривая услышанное.
«Ты при нём живёшь».
Эта фраза звучала в голове как приговор. Неужели Игорь думает так же? Неужели я для него не партнёр, а приложение?
В пятницу вечером он вернулся. Усталый, помятый, с огромным букетом роз.
— Прости, — сказал он с порога. — За всё. Я думал. Много думал. Ты права.
Я взяла цветы, машинально поставила в вазу.
— В чём права?
— Во всём, — он прошёл на кухню, плюхнулся на стул. — Про маму, про деньги, про границы. Я поговорил с ней. Серьёзно поговорил. Она обещала больше не вмешиваться.
— Игорь, она была здесь в среду, — я села напротив. — Сказала, что я при тебе живу. Что это ты зарабатываешь, а я так, балласт.
Он побледнел.
— Она так сказала?
— Дословно.
— Я не… я так не думаю, — он потянулся к моей руке. — Лена, конечно, нет. Ты столько делаешь для нас.
— «Столько делаю», — я отстранилась. — Как будто это одолжение. Игорь, я не прислуга и не гостья. Я твоя жена. Равная тебе. Или нет?
— Равная, — он кивнул. — Конечно, равная.
— Тогда почему я узнаю о переводах маме постфактум? Почему моё мнение не учитывается? Почему она приходит с ключами, а я должна терпеть?
— Я заберу у неё ключи, — он выпалил. — Завтра же. И про деньги — будем вместе решать. Обещаю.
Я смотрела на него и видела искренность. Но видела и другое — усталость от конфликта. Желание, чтобы всё поскорее закончилось и стало «как раньше».
А «как раньше» меня больше не устраивало.
— Игорь, мне нужна пауза, — сказала я тихо. — Время подумать.
— О чём? — он напрягся. — Лена, ты о разводе?
— Я не знаю, — я провела рукой по лицу. — Честно не знаю. Мне нужно понять, есть ли у нас будущее. Настоящее, не игрушечное.
— Конечно, есть! — он вскочил. — Я же сказал — всё изменю!
— Ты уже говорил это, — я встала. — Вчера говорил. А сегодня мама снова оскорбляет меня в моём же доме. Понимаешь? Слова ничего не значат без действий.
Он стоял, сжав кулаки, и я видела, как в его глазах борются чувства — обида, страх, злость.
— Что ты хочешь? — спросил он глухо. — Чтобы я выбирал между тобой и мамой?
— Хочу, чтобы ты выбрал себя, — я подошла ближе. — Свою жизнь. Свою семью. Хочу, чтобы ты был мужем, а не сыном. Это так сложно?
— Ты не понимаешь, — он отвернулся. — У меня с мамой… особые отношения. Она всю жизнь на меня положила.
— И теперь я должна класть свою? — я обошла его, заставив посмотреть мне в глаза. — Игорь, послушай себя. Тебе тридцать лет. Ты взрослый мужчина. Но говоришь, как подросток.
— Это грубо, — он дёрнул щекой.
— Это правда, — я устало опустилась на стул. — И если ты её не примешь, нам действительно не по пути.
Он молчал долго. Потом достал телефон, нажал какие-то кнопки, протянул мне.
— Смотри.
На экране была переписка с матерью. Я пробежала глазами последние сообщения:
«Сынок, ты серьёзно на меня обиделся? Я же не хотела ничего плохого».
«Мама, нам нужно поговорить о границах».
«Каких границах? Я твоя мать!»
«Именно поэтому. Я люблю тебя, но у меня своя семья».
«Эта девчонка тебя отвернула от меня! Я так и знала!»
«Лена ни при чём. Это моё решение».
Я подняла глаза на Игоря.
— Это сегодня?
— Вчера вечером, — он забрал телефон. — Я правда пытаюсь, Лена. Просто… это сложнее, чем кажется.
Что-то дрогнуло внутри. Может быть, надежда.
— Покажи мне банковские переводы за последний месяц, — сказала я вдруг.
— Что?
— Переводы маме. Если ты действительно пытаешься, покажи.
Он нахмурился, но разблокировал банковское приложение, протянул телефон.
Я пролистала историю. Две недели назад — десять тысяч, «на лекарства». Неделю назад — пять, «на продукты». Три дня назад — пятнадцать, «срочно нужно».
— Игорь, — я вернула телефон. — Ты отправлял ей деньги даже во время нашего конфликта. Даже после того разговора.
Он покраснел.
— Она просила. Говорила, что действительно нужно.
— Всегда нужно, — я покачала головой. — Всегда срочно. Всегда «последний раз». И ты каждый раз ведёшься.
— Что я должен был сделать? Отказать?
— Да, — я встала. — Именно отказать. Или хотя бы спросить меня. Предупредить. Обсудить. Но ты снова решил за двоих.
— Лена…
— Знаешь, что я поняла за эти дни? — я прислонилась к стене. — Что ты не изменишься. Потому что не хочешь. Потому что так удобнее — давать маме деньги и думать, что ты хороший сын. А на то, что я при этом чувствую, тебе плевать.
— Это не так!
— Тогда докажи, — я скрестила руки на груди. — Прямо сейчас позвони ей и скажи, что больше не будешь давать деньги без моего согласия.
Он замер. Лицо стало серым.
— Лена, не надо…
— Почему?
— Она обидится.
— А я?
Он молчал. И в этом молчании был ответ на все мои вопросы.
— Всё ясно, — я взяла куртку с вешалки. — Я поеду к Маше. На выходные. Вернусь в понедельник. За это время подумай хорошенько, чего ты хочешь. Потому что я уже решила.
— Решила что? — он побледнел.
— Что так больше не могу. И не буду.
Я вышла, не оборачиваясь. Села в машину, завела мотор. Руки дрожали. Только когда отъехала от дома, разрешила себе расплакаться.
У Маши я провела выходные в тумане. Мы говорили обо всём и ни о чём, смотрели сериалы, пили вино. Она не давила, не советовала — просто была рядом.
В воскресенье вечером позвонил Игорь.
— Лена, приезжай. Пожалуйста. Мне есть что тебе сказать.
Голос странный — то ли взволнованный, то ли испуганный.
— Что случилось?
— Приезжай. Только приезжай.
Я вернулась в одиннадцать вечера. Игорь открыл дверь — небритый, измученный, с красными глазами.
— Проходи, — он посторонился.
В квартире пахло кофе и чем-то ещё — тревогой, что ли. Я прошла в гостиную и остановилась как вкопанная.
На столе лежали распечатки. Десятки листов с цифрами, выписками, какими-то квитанциями.
— Что это?
— Я копал, — Игорь прошёл к столу, взял одну из бумаг. — После твоего ухода я начал проверять. Все переводы маме. Все её «срочные нужды». И знаешь, что выяснил?
Я молча покачала головой.
— Она врала, — он засмеялся горько. — Почти во всём. «Лекарства» — на самом деле рестораны с подругами. «Ремонт дачи» — новая мебель, которую даже не планировала ставить, перепродала. «Срочные нужды» — казино.
— Казино? — я не поверила своим ушам.
— Онлайн, — он кивнул. — Я нашёл в её телефоне. Она оставила его здесь в прошлый раз, забыла. Я не хотел лезть, но… Короче, залез. И охренел, Лена. Она тратит на эти игры десятки тысяч. Мои десятки тысяч.
Я опустилась на диван. Информация не укладывалась в голове.
— То есть, всё это время…
— Она пользовалась мной, — он сел рядом. — Манипулировала. Давила на чувство вины. А я велся. Как последний дурак велся.
— Игорь…
— Нет, подожди, — он поднял руку. — Я звонил ей. Час назад. Всё высказал. Она сначала отпиралась, потом разозлилась. Сказала, что это мой долг — обеспечивать её. Что я обязан. Что раз уж она меня родила и вырастила…
— И что ты ответил?
— Что больше ни копейки, — он посмотрел мне в глаза. — Что любые деньги — только через тебя. С твоего согласия. Что ключи от квартиры я меняю завтра же. И что если она хочет общаться — пожалуйста, но на моих условиях. На наших условиях.
Я молчала, переваривая. Не верилось.
— Она в ярости, — продолжал он. — Кричала, что я предатель. Что ты меня испортила. Что пожалею. Но знаешь что, Лена? Мне впервые легко. Впервые за тридцать лет мне стало легко после разговора с ней.
Он взял мою руку, сжал.
— Прости меня. За всё. За то, что не слышал. За то, что не видел. За то, что ставил её выше тебя. Ты была права — я был маменькиным сыночком. Но хочу быть мужем. Твоим мужем.
Я смотрела на него — на этого измотанного, искреннего человека — и чувствовала, как внутри что-то оттаивает.
— Мне страшно верить, — призналась я. — Страшно, что это ненадолго. Что через неделю она снова позвонит, заплачет, и ты…
— Не поведусь, — он покачал головой. — Я видел цифры. Триста тысяч за два года, Лена. Триста! Мы могли купить машину. Съездить раз пять на море. Сделать ремонт. А она спускала это в казино.
— А как же любовь к матери? Долг?
— Любовь есть, — он вздохнул. — И будет. Но долг — это не бездонная яма. Я понял наконец. Ты говорила, а я не слышал. Нужна была эта… детонация, чтобы дошло.
Я обняла его. Крепко, отчаянно. Он прижал меня к себе, зарылся лицом в мои волосы.
— Дай мне шанс, — прошептал он. — Один шанс всё исправить.
— Хорошо, — я отстранилась, посмотрела в глаза. — Но с условиями. Первое — никаких тайн. Все расходы обсуждаем вместе. Второе — твоя мама приходит только по приглашению. Третье — мы идём к семейному психологу. Нам нужна помощь, Игорь.
— Согласен, — он кивнул. — На всё согласен.
— И ещё, — я улыбнулась сквозь слёзы. — Этим летом мы едем на море. На мои накопленные сорок три тысячи. И на твои, которые ты теперь не будешь переводить маме. Договорились?
— Договорились, — он поцеловал меня. — Мальдивы подойдут?
— Турция сойдёт, — я рассмеялась. — Не зарывайся.
Мы сидели обнявшись, и за окном медленно светало. Впереди было много работы — над отношениями, над собой, над границами. Вера Петровна не простит быстро, это точно. Но впервые за три года я чувствовала: мы пара. Команда. Не он с мамой против меня, а мы вдвоём против проблем.
Утром Игорь действительно вызвал мастера и поменял замок. Старые ключи отнёс маме лично, я не спрашивала, как прошла встреча — по лицу было всё понятно. Тяжело.
Через неделю мы записались к психологу. Женщина лет пятидесяти, с внимательными глазами и спокойным голосом. Она слушала нашу историю, кивала, задавала вопросы.
— Классический случай эмоционального инцеста, — сказала она в конце. — Мать использовала сына как эмоционального партнёра, не давая ему сепарироваться. А вы, Елена, пытались вклиниться в эту связь и, естественно, воспринимались как угроза.
— И что теперь? — спросил Игорь.
— Теперь учимся строить здоровые границы, — она улыбнулась. — Это долго, но возможно. Если оба готовы работать.
Мы были готовы.
Прошло три месяца. Вера Петровна звонила редко, разговоры были натянутыми, но вежливыми. Один раз попросила денег — Игорь отказал, предложил вместо этого помочь найти работу. Она обиделась, но через неделю сама нашла — продавцом в магазине одежды. Оказалось, что на пенсии можно не только сидеть дома и играть в казино.
Мы ездили в театры, ходили в кафе, планировали отпуск. Я снова купила себе платье — красное, дерзкое, дорогое. Игорь сказал, что я в нём сногсшибательна.
— Давно хотел спросить, — сказал он однажды вечером, когда мы сидели на кухне с чаем. — Как ты решилась? На тот разговор. На жёсткость. Ты всегда была такая мягкая.
— Устала, — я пожала плечами. — Устала быть мягкой. Поняла, что мягкость без границ — это не доброта. Это самоуничтожение.
— Спасибо, что не сдалась, — он взял мою руку. — Что не ушла тихо. Что заставила меня открыть глаза.
— Спасибо, что открыл, — я улыбнулась.
В апреле Вера Петровна неожиданно пригласила нас в гости. Сама приготовила ужин, накрыла стол. Было неловко, но… по-человечески.
— Я хотела извиниться, — сказала она за чаем, не глядя на меня. — Я неправильно себя вела. Много чего натворила. Игорь мне всё объяснил. Про казино, про деньги. Я… прохожу курс у психолога. От зависимости.
Я чуть не подавилась чаем.
— Серьёзно?
— Серьёзно, — она кивнула. — Поняла, что сама себя разрушала. И вас разрушала. Не прошу прощения сразу. Понимаю, что рано. Но хочу попробовать… начать заново. Если вы не против.
Игорь посмотрел на меня вопросительно.
— Можем попробовать, — сказала я осторожно. — Медленно. С границами.
— С границами, — она согласно кивнула. — Я теперь знаю, что это такое.
Мы вышли от неё поздно. Игорь вёл машину молча, потом вдруг засмеялся.
— Что? — я повернулась к нему.
— Думаю, что если бы ты тогда не поставила ультиматум, мы бы сейчас разводились. Или ты бы сломалась окончательно. А так… так у нас есть шанс. У всех нас.
— Есть, — я положила руку ему на плечо. — Небольшой, но есть.
Дома я заварила чай, мы сели на диване, включили фильм. Обычный вечер. Тихий. Спокойный. Наш.
И я подумала: иногда нужно разрушить старое, чтобы построить новое. Иногда нужно быть жёсткой, чтобы спасти мягкость. Иногда нужно поставить себя на первое место, чтобы отношения выжили.
Я не знала, что будет дальше. Но впервые за долгое время не боялась будущего.
Потому что теперь мы шли к нему вместе. По-настоящему вместе.
– Твоя зарплата будет общей! Никаких личных сбережений, – деловито сообщила свекровь, открывая мой кошелек