Анна открыла дверь своим ключом. Беззвучно. Сняла туфли и замерла в прихожей.
— Две квартиры минимум, — голос Тамары Степановны звенел. — Старуха всю жизнь копила. Жила в одной комнате, а могла себе позволить.
— Мам, потише, — Сергей говорил глухо.
— Чего потише? Она ещё полчаса будет трястись в автобусе. Слушай меня: ты берёшь всё в свои руки сразу. Пока эта мышь не опомнилась. Скажешь, что вместе нажили. Что ты бабке помогал, таскал сумки, лампочки менял.
— Она не идиотка.
— Идиотка. Семь лет прожила с тобой и не поняла, зачем ты на ней женился. Думаешь, я не видела? Ты ждал, когда бабка освободит жильё. Не вышло — ладно. Но теперь-то вышло.
Анна стояла у стены. Пальцы сами нащупали телефон. Включили запись.
— Она упрётся, — сказал Сергей. — Тихая, но как вцепится — не оторвёшь.
— Вот поэтому ты и будешь ласковый. Прижмёшь, поплачешь, на колени встанешь. Ты это умеешь. Главное — документы подсунуть, пока доверчивая.
Анна медленно надела домашние тапки. Прошла на кухню. Лицо усталое, как всегда после смены в химчистке.
— А, пришла, — Тамара Степановна обернулась с улыбкой. — Ну что, как там?
Анна села за стол.
— Нормально.
— И что бабушка оставила? — свекровь спросила легко, словно речь шла о старом сервизе.
Анна посмотрела на неё. Потом на Сергея. Он уткнулся в телефон.
— Комнату в коммуналке, — сказала она тихо.
Тамара Степановна выдохнула.
— Ну и ладно. Продадите — хоть на что-то наберётся.
Анна кивнула. Налила себе воды. Выпила молча.
Неделю она жила как прежде. Вставала. Ехала на работу. Принимала пальто и платья с разными пятнами от красного сухого и других пищевых загрязнений. Возвращалась вечером. Ужинала. Ложилась рядом с Сергеем.
За эту неделю она перевезла к подруге Вере две коробки с документами и бабушкиными вещами. Сняла ячейку в банке. Записалась к юристу.
Сергей за эту неделю стал другим. Внимательным. Купил эклеры — те самые, про которые не вспоминал года три уже. Гладил её по плечу. Говорил, что соскучился по ней на работе.
На восьмой день он сел рядом вечером. Тамара Степановна варила на кухне борщ, но дверь держала открытой.
— Ань, нам надо серьёзно поговорить, — начал Сергей. — Мы с тобой семь лет вместе. А живём где? Платим чужому дяде за угол. Может, хватит?
Анна молчала.
— Эту комнату, — он говорил осторожно, подбирая слова, — давай продадим. Быстро и выгодно. А на деньги откроем своё дело. Мастерскую, например. Я руками работать умею. Ты — на расчётах. Наладим — тогда и о ребёнке подумаем. Ты же хотела.
Тамара Степановна вышла из кухни. Вытерла руки.
— Правильно сын говорит. Нечего деньги в углу держать. Жить надо.
Анна смотрела на них. Сергей взял её руку.
— Анечка, родная. Бабушке больно было бы видеть, как ты мучаешься. Она хотела, чтобы ты была счастлива. Чтобы мы были счастливы.
Он говорил складно. Красиво. Явно репетировал.
— Я подумаю, — сказала Анна ровно.
Через три дня Сергей принёс бумаги. Положил на стол перед ужином.
— Это формальность, — сказал быстро. — Мамин юрист проверил. Надо оформить на меня право продажи. Ты же целыми днями в химчистке. Некогда тебе по риелторам мотаться.
Анна взяла листы. Прочитала. Суть была проста: она передавала мужу право распоряжаться наследством.
— Я не решила ещё, продавать или нет, — сказала тихо.
Сергей побледнел.
— Как не решила? Мы же всё обсудили.
— Мы ничего не обсуждали. Ты говорил. Я слушала.
Тамара Степановна вошла. Лицо перекосилось.
— Ты что творишь, Анна? Сергей тебе добра хочет. Или думаешь, он тебя бросит? Да кто тебя, кроме него, возьмёт? Тридцать четыре года, ни кожи, ни рожи, всю жизнь чужую грязь отстирываешь. Тебе повезло, что он на тебе женился. А ты?
Анна встала. Взяла бумаги. Разорвала их пополам. Положила на стол.
— Всё, — сказала коротко.
Сергей схватил её за руку.
— Стой. Ты чего делаешь?
Анна высвободилась. Ушла в спальню. Закрыла дверь. Села на кровать. Руки тряслись. Внутри было пусто и холодно.
Утром Сергей принёс цветы. Встал перед ней на колени.
— Прости, — голос дрожал. — Я дурак. Испугался. Мама меня достала. Я не это хотел сказать. Анечка, прости меня.
Тамара Степановна стояла за его спиной. Глаза красные.
— Он всю ночь не спал. Ревел. Говорил, что без тебя жить не может.
Анна смотрела на мужа на коленях. На свекровь с заученной скорбью в лице.
— Вставай, — сказала она.
Сергей поднялся. Протянул букет.
— Я тебя люблю. Правда люблю. Давай забудем всё. Живи как хочешь. Я больше не буду про деньги.
Анна взяла цветы. Поставила в раковину.
— Хорошо, — сказала тихо.
Сергей обнял её. Она стояла неподвижно.
А вечером позвонила Вере:
— Завтра привезу остальное. Юрист говорит, неделя — и повестка придёт.
Конверт принесли через девять дней. Анна вернулась с работы. Сергей стоял посреди комнаты. В руках — бумага. Лицо белое.
— Развод? — выдавил он. — Ты подала на развод?
Тамара Степановна вырвала лист у него.
— С ума сошла? За что?
Анна сняла куртку. Повесила аккуратно.
— За всё.
— За что — всё? — Сергей шагнул к ней. — Я извинился! Я на коленях стоял! Что ещё надо?
Анна достала телефон. Включила запись. Положила на стол.
Из динамика полился голос Тамары Степановны: «Старуха всю жизнь копила. Жила в одной комнате…»
Потом Сергей: «Ты ждал, когда бабка освободит жильё…»
Снова свекровь: «Пока эта мышь не опомнилась…»
Анна выключила. Тишина стояла мёртвая.
— Вот это я и слышала, — сказала она спокойно. — Когда вернулась от нотариуса в тот день. Стояла в прихожей. Слушала, как муж с матерью уже делили то, что им не принадлежит. Всё записала.
Тамара Степановна открыла рот. Закрыла. Пятна поползли по шее.
— Ты… нарочно?
— Нарочно, — кивнула Анна. — А вы нарочно семь лет ждали?
Сергей опустился на стул.
— Это мать. Она придумала. Я просто… разговаривал с ней. Фантазии были.
Анна посмотрела на него долго.
— Семь лет фантазий. Хорошо придумано.
Она взяла сумку. Пошла к двери.
— Куда? — Тамара Степановна схватила её за рукав.
— К себе. Вещи завтра заберу.
— Куда к себе? Там же комната в коммуналке!
Анна остановилась. Обернулась.
— Нет. Там квартира. Трёхкомнатная. В центре. Плюс ещё две — поменьше. Бабушка сдавала их двадцать лет. Молчала. Копила. Ждала, когда я дозрею.
Она вышла. Дверь закрылась тихо.
Развели их через два месяца. Сергей звонил первые недели три. Потом затих. Тамара Степановна написала одно сообщение: «Пожалеешь ещё».
Не пожалела.
Однажды Анна встретила свекровь у станции. Та стояла у ларька. Осунувшаяся. В старом пальто.
— Здравствуйте, — сказала Анна.
Тамара Степановна вздрогнула. Отвернулась.
— Здравствуй.
— Как дела?
— Нормально.
Анна помолчала.
— Вера рассказывала, что Сергей занимал у всех. Говорил, вы аванс взяли под торговую точку. Не вернули.
Свекровь побледнела.
— Не твоё дело.
— Не моё, — согласилась Анна. — Просто совет: не стройте больше планы на чужие деньги. Больнее падать.
Она пошла дальше. Не оглянулась.
Вечером Анна сидела на кухне в бабушкиной квартире. Светлая, с высокими потолками. Она сама переклеила обои. Сама покрасила рамы. Вера помогала.
На столе лежала фотография. Бабушка Мария Егоровна. Молодая, прямая. Смотрит серьёзно, не улыбается.
Анна взяла снимок.
— Спасибо, — сказала тихо. — За то, что верила.
Бабушка когда-то говорила ей: «Запомни, Анечка. Свобода — это когда можешь уйти и не оглянуться. А для этого нужна крыша над головой, которую никто не отберёт».
Тогда не поняла.
Теперь поняла.
За окном моросил дождь. Анна допила чай. Помыла чашку. Посмотрела на часы. Завтра снова на работу. Та же химчистка. Те же пятна. Но теперь она возвращается домой. Не в клетку с чужим замком.
Домой.
Телефон завибрировал. Вера: «Как ты?»
Анна ответила: «Хорошо. Правда».
Она легла спать в своей постели. Одна. Без Сергея, который ждал наследства. Без Тамары Степановны, которая считала чужие деньги. Без извинений и цветов.
Просто она.
Анна. Тридцать четыре года. Приёмщица в химчистке. Хозяйка трёх квартир и одной главной уверенности: никто больше не построит планы на её жизнь.
Она закрыла глаза.
И спала спокойно.
Впервые за семь лет.
Немой сынок. Рассказ