«С этого дня у нас раздельный бюджет, я за тебя больше не плачу», — заявил муж. Жена восприняла буквально

Павел швырнул ключи на полку так, что они со звоном упали на пол. Елена даже не обернулась — продолжала доставать из пакетов коробки, одну за другой.

— Это что за безобразие? — голос у него сел от злости. — Пять коробок! Ты соображаешь вообще, сколько это стоит?

Она распрямилась, посмотрела на него ровно, без эмоций.

— Обувь. Распродажа была.

— Распродажа! Я за эти деньги неделю горбачусь на стройке, а ты что?

Елена подняла одну коробку, открыла — простые чёрные туфли на низком каблуке.

— Мне для работы нужно. К клиентам ходить.

— Не ври! — Павел ткнул пальцем в остальные коробки. — Это всё для работы? Ты денег не видишь просто! Всё, хватит. С этого дня у нас раздельный бюджет, я за тебя больше не плачу. Каждый сам за себя, понятно?

Он ждал слёз, оправданий, мольбы. Так было всегда — он повышал голос, она сдавалась. Но сейчас Елена только пожала плечами и прошла мимо него на кухню.

— Как скажешь.

Павел остался в прихожей, чувствуя, как злость медленно гаснет, уступая место смутной тревоге.

Утром он проснулся от тишины. Непривычной, настораживающей тишины. Обычно к этому времени на кухне уже пахло кофе, на столе стояла его тарелка. Сейчас ничего.

На столе лежала записка, придавленная солонкой, и распечатка с цифрами.

«Завтрак — кулинария «Домашняя», чек прилагается. Аренда, коммунальные платежи, интернет — делим пополам. Продукты: твоя доля рассчитывается по весу потребления. Ты ешь в два раза больше — значит, платишь больше. Глажка твоих рубашек — по тарифам прачечной и химчистки. Уборка, стирка — почасовая оплата. Раздельный бюджет есть раздельный бюджет. Елена».

Павел уставился в листок, медленно соображая. В коридоре хлопнула дверь — Елена вышла из комнаты уже одетая, с сумкой через плечо.

— Ты серьёзно? — он поднял бумагу.

— А что не так? — она натягивала куртку, не глядя на него. — Ты же сам сказал вчера: раздельный бюджет. Вот я и посчитала всё по-честному.

— Я не это имел в виду!

— А что? — Елена обернулась, и голос её стал жёстче. — Что ты будешь приносить деньги, а я буду готовить, стирать, убирать и всё остальное — просто так? Потому что я жена? Ты сказал — каждый сам за себя. Значит, так и будет.

— Лена, мы же семья…

— Тогда зачем ты вчера орал? — она застегнула молнию, взяла ключи. — Я ухожу на заказ. Вернусь поздно. Ужин готовь себе сам.

Дверь закрылась. Павел сел на стул с чеком в руках, глядя на остывший чайник.

К вечеру третьего дня Павел понял, что проигрывает. Елена держала слово — не готовила, не убирала его вещи, не гладила рубашки. Холодильник был разделён на две части, на кухне появились две отдельные полки. Она уходила рано, возвращалась поздно, и каждый раз на столе появлялся новый чек.

Павел пытался готовить сам — сжёг что то на сковородке, забыл выключить плиту, в итоге питался доставкой. Деньги уходили быстрее, чем он думал. А Елена будто расцветала — ходила лёгкой, собранной, в глазах появился какой-то новый блеск.

В субботу утром он открыл дверь на стук. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, в чистой рубашке, с инструментами.

— Здравствуйте, я к Елене Викторовне. Договорились на девять — машину посмотреть.

— Кто вы?

— Виктор Сергеевич. Я постоянный клиент Елены Викторовны, она мне костюмы шьёт. Машина у неё барахлить стала, вот я и предложил помочь — у меня своя мастерская. Безвозмездно, конечно.

Елена вышла из комнаты, с ключами в руке.

— Виктор Сергеевич, доброе утро. Павел, это мой клиент, я говорила тебе.

— Не говорила, — выдавил Павел.

— Потому что ты не спрашивал, — она протянула ключи мужчине. — Пойдёмте, машина во дворе.

Павел смотрел из окна, как они стоят у машины — Виктор что-то объясняет, наклонившись к капоту, Елена кивает, улыбается. Слишком близко. Слишком непринуждённо.

Он вернулся на кухню, плюхнулся на стул. Впервые за три дня по-настоящему испугался. Не из-за быта, не из-за денег. Испугался, что может её потерять.

Вечером Павел дождался, когда Елена вернётся. Сидел на кухне, перебирая её чеки — просто чтобы руки были чем-то заняты.

— Садись, — сказал он, когда она вошла. — Надо поговорить.

Елена медленно опустилась на стул напротив. Ждала.

— Я посчитал всё, что ты делаешь по дому, — Павел кивнул на бумажки. — По рыночным расценкам. Если честно, то твоя работа стоит не меньше моей. Может, даже больше.

— И что дальше?

— Дальше я предлагаю вернуть общий бюджет, — он сглотнул. — Но по-другому. Ты покупаешь то, что тебе нужно для работы, и я не лезу. А если что-то непонятно — спрашиваю сначала, а не ору.

Елена смотрела на него изучающе, не моргая.

— Знаешь, что самое обидное? — голос у неё дрожал, но она держалась. — Не то, что ты накричал. А то, что ты ни разу за все годы не сказал спасибо. За ужин, за чистую рубашку, за то, что я встаю раньше, чтобы ты позавтракал. Ты просто не замечал меня.

Павел опустил голову. Защищаться было нечем.

— Я думал, что раз я деньги приношу, то этого хватит. А ты держала весь дом на себе, и ещё работала, и я не видел этого. Прости.

— Мне не нужны извинения, Павел, — Елена вытерла глаза ладонью, быстро, будто смахивая пыль. — Мне нужно, чтобы ты понял: я не приложение к квартире. Я живой человек, который устаёт и имеет право на уважение.

— Понял, — он кивнул. — Теперь понял.

Несколько секунд тишины. Потом Елена встала, подошла к холодильнику, достала продукты.

— Ладно. Сделаю нам ужин. Про раздельный бюджет забудем — если ты действительно запомнишь урок.

Павел выдохнул, встал, взял нож, начал резать хлеб — неловко, непривычно.

— Запомню. Обещаю.

Елена бросила на него быстрый взгляд, и в уголках губ мелькнула едва заметная усмешка.

— Посмотрим.

Спустя две недели Павел научился мыть посуду без напоминаний, выносить мусор и гладить свои рубашки. Елена больше не выкладывала чеки на стол. Деньги снова лежали в общей тумбочке.

Однажды вечером он вернулся домой и молча протянул ей небольшую коробочку.

— Что это?

— Открой.

Внутри лежали серьги — простые, серебряные.

— Просто так, — сказал Павел. — Чтобы ты знала, что я ценю тебя.

Елена посмотрела на него долгим взглядом, потом обняла — крепко, по-настоящему. Павел прижал её к себе и подумал, что чуть не потерял самое важное из-за собственной слепоты. Потерял бы — и даже не понял бы сразу, что потерял.

Теперь он знал цену тому, что раньше считал само собой разумеющимся. Знал, сколько стоит бесплатный быт. И это был самый дорогой урок в его жизни — но он успел его выучить.