— Подняла швабру, говорю!
Игорь швырнул её прямо к ногам Елены, так что грязная вода брызнула на серые штаны и халат. Она смотрела на него секунд пять, не моргая, и чувствовала, как внутри сжимается что-то горячее и злое. Не страх — ярость. Она привыкла к кабинетам с панорамными окнами, к людям, которые говорили «пожалуйста», даже когда хотели послать. А здесь, в цеху молочного комбината, на неё орали, как на последнюю.
Елена подняла швабру. Игорь ухмыльнулся и развернулся к рабочим, стоявшим у конвейера. Никто не заступился. Все привыкли, что начальник склада здесь царь.
Месяц назад отец вызвал её в кабинет наверху. Павел Петрович сидел за столом, который сам когда-то собрал из досок, когда завод только строился. Сейчас комбинат приносил миллионы, но старик устал.
— Хочешь быть директором — иди вниз, — сказал он коротко. — Под чужим именем. Сорокина Елена. Месяц отработаешь уборщицей, увидишь, что творится, когда меня нет рядом.
Елена не спорила. Десять лет в Москве научили её: люди врут, когда знают, кто перед ними.
Первую неделю она мыла полы, выносила мусор, драила станки. Игорь сразу её возненавидел. Ему не нравилось, что она держит спину прямо и не опускает глаза, когда он кричит.
— Ты чего молчишь, когда я с тобой разговариваю? — орал он в обеденный перерыв, наклонившись к ней через стол. — Думаешь, умнее нас тут всех?
Елена доела бутерброд, вытерла рот салфеткой и посмотрела ему в лицо.
— Я думаю, что конвейер № 3 давно пора проверить. Он стучит. Скоро встанет, и смену сорвёте.
В столовой стало тихо. Игорь замер. Лицо его налилось краснотой. Он резко схватил ведро с водой, где плавала белая сыворотка, и опрокинул ей на ноги. Холодная жижа залила ботинки, потекла на линолеум.
— Вот теперь будешь отмывать весь склад до конца смены. Руками. И чтоб блестело, понятно?
Елена встала. Капли стекали с её обуви. Она достала телефон — старенький, специально купленный для этой роли — и включила диктофон.
Положила его в карман халата. Игорь ничего не заметил, он уже разворачивался, довольный собой.
Три часа она отмывала склад. Руки горели, спина ныла. Но каждое слово, каждый его окрик записывался. И она запоминала всё.
Через две недели Елена столкнулась с Ольгой. Начальница отдела сбыта стояла в коридоре, размахивая накладной перед носом у водителя.
— Ты что, читать не умеешь? — голос её звенел от злости. — Здесь написано двести ящиков, а ты привёз сто пятьдесят!
— Там в документах именно сто пятьдесят было указано, — пробормотал водитель, мужик лет пятидесяти с усталым лицом.
— Не смей мне перечить! — Ольга ткнула пальцем ему в грудь. — Завтра принесёшь недостающее за свой счёт, понял?
Елена стояла у стены, делая вид, что протирает батарею. Видела, как Ольга после ухода водителя достала ручку и дописала в накладной цифру. Два нуля. Видела, как она сунула бумаги в папку и засмеялась в трубку телефона:
— Этих надо держать в страхе, иначе на шею сядут. Они же быдло, что ты хочешь?
Елена достала телефон. Нажала запись. Ольга говорила ещё минут пять, не подозревая ничего.
На следующий день один из водителей, Семён, двадцать три года проработавший на заводе, подал заявление на увольнение. Елена видела, как он выходил из здания, ссутулившись. Как садился в машину и долго сидел, положив руки на руль.
Она запомнила и это.
День работника промышленности. Актовый зал набит до отказа. На сцене сидят начальники — Игорь, Ольга, ещё несколько. Они улыбаются, ждут благодарностей. Внизу — рабочие, те самые, которых унижали, на которых орали, чьи голоса никто не слышал.
Елена сидит в последнем ряду. Халат в масле, косынка на голове. Руки шершавые после утренней смены. Она ждёт.
Павел Петрович выходит на сцену. Говорит стандартные слова о труде, о важности каждого. Все слушают вполуха. Но потом он замолкает. Смотрит в зал. И произносит:
— Сегодня я попрошу выйти на сцену одну сотрудницу. Елена Сорокина.
Зашушукались. Игорь нахмурился, пытаясь вспомнить. Ольга скучающе посмотрела на ногти.
Елена встала. Пошла к сцене, её шаги гулко отдавались в тишине. Игорь узнал её первым. Лицо покраснело.
— Ты чего сюда лезешь? — рявкнул он, вскакивая. — Пошла вон, твоё место у туалета!
Елена поднялась по ступенькам. Остановилась рядом с отцом. Сняла косынку, волосы рассыпались по плечам. Посмотрела на Игоря. Потом на Ольгу.
— Познакомьтесь, — Павел Петрович говорил негромко, но так, что услышал каждый. — Моя дочь. Елена. Она месяц работала здесь. И завтра становится директором этого завода.
Мёртвая тишина. Игорь побледнел. Ольга открыла рот, но не издала ни звука.
Елена достала телефон. Подключила к колонкам. Нажала воспроизведение.
Из динамиков полился голос Игоря: «Ты чего молчишь, когда я с тобой разговариваю? Думаешь, умнее нас тут всех?» Звук плеснувшей воды. Его хохот: «Вот теперь будешь отмывать весь склад до конца смены. Руками. И чтоб блестело, понятно?»
В зале ахнули. Игорь попытался что-то сказать, но губы только дёргались.
Запись переключилась. Голос Ольги, звенящий и злой: «Этих надо держать в страхе, иначе на шею сядут. Они же быдло, что ты хочешь?»
Ольга вскочила, схватила сумку. Лицо её перекосило. Она рванула к выходу, стуча каблуками. Игорь стоял, опустив голову, плечи мелко дрожали.
Елена выключила запись. Посмотрела на них обоих и сказала тихо, но так, что слышали даже в последних рядах:
— Вы оба уволены. Сегодня. Сейчас. Можете идти.
Игорь поднял голову. В глазах его было что-то жалкое, почти молящее.
— Я… у меня семья… кредиты…
— У Семёна тоже была семья, — оборвала его Елена. — Когда вы выдавили его отсюда за три недели. Идите.
Игорь развернулся и побрёл к выходу, сгорбившись. В зале кто-то начал хлопать. Сначала тихо. Потом громче. Потом зал взорвался аплодисментами.
Елена не улыбалась. Она просто кивнула и сошла со сцены.
Через три дня она вызвала Семёна. Он пришёл в кабинет, стоял у двери, не решаясь войти.
— Садитесь, — сказала Елена. — Я хочу, чтобы вы вернулись. Возглавили отдел логистики. Вы знаете завод лучше всех.
Семён молчал. Потом тихо спросил:
— Зачем вы всё это сделали?
Елена посмотрела в окно, на цеха, на людей между корпусами.
— Потому что бизнес — это не только деньги. Это люди. И если ты не уважаешь тех, кто на тебя работает, рано или поздно всё рухнет. Мой отец это понимал. Теперь понимаю и я.
Семён кивнул. Впервые за недели улыбнулся.
— Хорошо. Я согласен.
Елена стояла у окна кабинета и смотрела, как рабочие заканчивают смену. Кто-то шёл к воротам, кто-то курил у входа. Игоря и Ольги здесь больше не было. Но она знала: таких полно везде. И эта история не закончена.
Она развернулась, села за стол. Перед ней лежала папка с кадровыми назначениями. Елена открыла её и взяла ручку.
За окном догорал осенний день. Завод жил своей жизнью — почти такой же, как вчера. Но уже другой.
– Все ваши доверенности и уговоры – пшик! Квартира моя, и точка. Убирайтесь вон! – заявила Ира.