Ольга почувствовала это еще утром — тяжелое предчувствие, словно перед грозой. Сегодня снова соберутся все родственники Игоря. День рождения его матери. Накрытый стол, бесконечные тосты, смех, объятия. И его шутки. Всегда его шутки.
Она стояла у плиты и смотрела в окно на серое ноябрьское небо. Восемь лет замужества. Восемь лет она была благодарной зрительницей в его личном комедийном шоу. Поначалу это даже нравилось — Игорь умел рассмешить любую компанию, был душой общества. Его обаяние покорило ее еще на первом курсе университета. Высокий, остроумный, всегда в центре внимания. Она тогда считала, что ей повезло.
— Олюшка, ты чего задумалась? — Игорь вошел на кухню в домашних штанах и растянутой футболке, потягиваясь после дневного сна. — Гости скоро придут, а ты тут философствуешь.
— Готовлю, — коротко ответила она.
— О, борщ! Только не переборщи со сметаной, а то помнишь, в прошлый раз мама намекала, что жидковат получился, — он подошел к плите, заглянул в кастрюлю. — Хотя кому я говорю. Моя жена и кулинария — это как балерина и тяжелая атлетика. Вроде оба спорт, но что-то не срастается.
Ольга стиснула зубы. Началось. А гости еще даже не пришли.
— Игорь, может, сегодня…
— Что сегодня? — он уже рылся в холодильнике. — Сегодня праздник! Мамуле шестьдесят пять. Придут все. Будет весело.
Весело. Да, ему всегда весело.
К шести вечера квартира наполнилась голосами. Первой пришла мать Игоря, Валентина Петровна, с неизменной укладкой и строгим взглядом. За ней — его сестра Света с мужем Юрием и двумя детьми. Затем подтянулся брат Павел с женой Мариной. И, конечно, дядя Слава с тетей Ниной — ветераны всех семейных застолий.
Ольга металась между кухней и гостиной, разнося тарелки, подливая, убирая. Игорь же восседал во главе стола, уже налив всем по первой и начав развлекать публику.
— Так, народ, давайте за именинницу! — он поднял рюмку. — Мама, ты у нас как хорошее вино — с годами только лучше. Правда, в отличие от вина, ты становишься кислее, — он подмигнул, и все засмеялись.
Даже Валентина Петровна улыбнулась, слегка качая головой:
— Ну ты и бессовестный.
— А что? Я правду говорю! — Игорь осушил рюмку. — Все, закусываем!
Ольга принесла салаты. Игорь тут же схватил ее за руку:
— Смотрите, какая у меня жена старательная. Целый день на кухне провела. Правда, результат так себе, но зато с душой! — он громко рассмеялся, и остальные подхватили смех.
— Игорек, ну что ты, все очень вкусно, — мягко сказала Марина, жена Павла.
— Марин, ты просто добрая, — отмахнулся Игорь. — Мы-то с Олькой правду знаем. Она у меня мастер простых блюд. Борщ, пельмени, макароны с сосиской. Высокая кухня — это не к нам.
Ольга поставила последнюю тарелку и отошла к окну, делая вид, что поправляет занавеску. Внутри все сжалось в тугой узел. Дыши, просто дыши.
Застолье разгорелось. Тосты следовали один за другим. Игорь был в ударе — шутил, травил байки, изображал кого-то из знакомых. Родственники покатывались со смеху. Он знал, как зацепить каждого, как вызвать улыбку. Был виртуозом.
— Помните, как в прошлом году Света с Юрой поехали на Кипр и потом месяц рассказывали, какие там красоты? — начал Игорь очередную историю. — А мы с Олей были в Сочи. Приехали, говорю: «Олюш, смотри, море!» А она: «Да я видела уже, все моря одинаковые». Романтика!
— Игорь, ну перестань, — тихо сказала Света, но улыбка не сходила с ее лица.
— Да ладно, что тут такого, — отмахнулся он. — Я свою жену люблю такой, какая есть. Холодную и практичную. Как швейцарские часы. Работает четко, но сюрпризов не ждите.
Хохот. Опять хохот.
Ольга сидела на краешке дивана в гостиной, сжимая в руках бокал с вином. Она почти не пила, но сегодня сделала несколько глотков. Нужно было что-то, чтобы заглушить нарастающую ярость.
— А вот Паша у нас молодец, — продолжал Игорь, обращаясь к брату. — Тихий, скромный. Правда, скромный до такой степени, что жена у него главная. Марина, признавайся, это ты ему разрешила сегодня прийти?
Павел смущенно улыбнулся:
— Да ладно тебе.
— Не «ладно»! Я ж вижу, кто в вашей семье штаны носит. И это точно не ты, братишка.
Все опять засмеялись. Марина покраснела, но тоже улыбалась. Никто не обижался. Никто, кроме Ольги.
Она смотрела на мужа и не узнавала его. Этот насмешливый рот, эти глаза, сверкающие азартом, эта уверенность, что он может сказать все что угодно, и ему все сойдет с рук. Когда это началось? Или он всегда был таким, просто она не замечала?
Нет, замечала. Конечно, замечала. Просто раньше молчала. Стискивала зубы и молчала. Потому что «он же не со зла», «он же просто шутит», «не будь такой серьезной». Сколько раз она слышала это от его родных? Сколько раз он сам говорил ей: «Олюшка, у тебя совсем нет чувства юмора. Расслабься».
А потом были их вечера наедине, когда гости расходились. Тогда Игорь позволял себе другие шутки. О родственниках.
— Видела мамину новую прическу? — хохотал он, раздеваясь перед сном. — Прямо как пудель после груминга. Я ей, конечно, сказал, что очень идет. Но ты видела ее лицо? Она сама знает, что это катастрофа.
Или: «Света опять потолстела. Я думаю, к сорока она будет весить центнер».
Или: «Паша — тряпка редкостная. Марина им вертит как хочет. Интересно, он хоть раз в жизни сам решение принимал?»
Или: «Дядя Слава такой зануда. Каждый раз одни и те же истории про свою работу рассказывает. Я уже наизусть знаю, кто кому чего сказал. Можем с ним по ролям его истории рассказывать».
Ольга слушала и молчала. Что она могла сказать? Это его семья. Его право — думать о них что угодно. Пусть он выговаривается дома, а при них будет милым и обаятельным.
Но теперь, сидя на краю дивана и глядя на смеющиеся лица родственников, которые не знали правды, Ольга вдруг осознала: она — соучастница. Она молчит и тем самым позволяет ему унижать и ее, и их. Она стала его тайным хранилищем, местом, куда он сбрасывает всю свою злость и насмешки, чтобы потом выйти к людям белым и пушистым.
— А помнишь, Оль, как ты на прошлой неделе не смогла открыть банку с огурцами? — Игорь снова повернулся к ней. — Полчаса боролась. Я прихожу, открываю за три секунды. Сложно открыть, если крутишь в другую сторону.
— Угу, — тихо ответила Ольга.
— Что «угу»? Ты скажи людям, как было. Ты ж еще обиделась, что я тебе не сразу помог! — он игриво потряс ее за плечо. — Моя жена умеет обижаться на пустом месте, как никто другой. Это ее талант.
Валентина Петровна вмешалась:
— Игорь, ну хватит уже. Дай девочке спокойно посидеть.
— Да я ж беззлобно, мам! Оля знает, что я ее люблю. Правда ведь, Олюш?
Ольга подняла глаза и встретилась взглядом с мужем. В его глазах плескалось самодовольство, уверенность в своей правоте. Он даже не понимал, что делает. Для него это была игра, способ развлечь публику. А то, что публика смеется над его женой — ну так ничего страшного, она же не обижается. Он же любит ее.
Любит.
Она поставила бокал на стол и медленно встала. Все взгляды устремились на нее.
— Игорь, — ее голос прозвучал на удивление спокойно. — А теперь, дорогой, давай я расскажу твоей родне, как ты их называешь.
Воцарилась тишина. Игорь моргнул, не сразу понимая, о чем речь.
— Что?
— Я сказала: давай я расскажу твоим родным, как ты их называешь. У тебя же у всех есть прозвища. Такие милые, домашние. Почему бы не поделиться?
Лицо Игоря изменилось. Улыбка сползла, уступив место настороженности.
— Оля, о чем ты?
— О правде, — она повернулась к столу. — Валентина Петровна, вы знаете, как Игорь вас называет?
Свекровь нахмурилась:
— Олечка, что происходит?
— Он называет вас Мегерой. Или Цербером. В зависимости от настроения. Говорит, что вы вечно всем недовольны и пилите его с детства. А еще он смеется над вашей прической. Сказал, что вы похожи на пуделя после неудачной стрижки.
Валентина Петровна побледнела. Ее рот приоткрылся, но слов не последовало.
— Света, — Ольга повернулась к золовке. — Тебя он зовет Шариком. Потому что ты, по его словам, «раздулась как мячик» и скоро «совсем лопнешь». Каждый раз после ваших встреч он говорит мне, что не понимает, как Юра с тобой живет.
Света вскочила из-за стола, лицо ее стало багровым.
— Это неправда!
— Правда, — Ольга говорила ровно, без эмоций. Словно читала текст с листа. — Паша, ты у него Тряпка. Или Подкаблучник. Он считает, что ты безвольный и Марина тобой управляет. Говорит, что ты не мужик.
Павел медленно опустил вилку.
— Юра, — продолжала Ольга, глядя на мужа Светы. — Ты Терпила. Потому что терпишь «жирную жену» и «вечно ноющих детей».
— Хватит! — заорал Игорь, вскакивая с места. — Оля, заткнись немедленно!
— Нет, — она посмотрела на него. — Не замолчу. Дядя Слава, вы — Зануда. Каждый раз, когда вы уходите, Игорь имитирует ваш голос и пересказывает ваши истории, утрированно зевая. Говорит, что вы застряли в прошлом веке.
Дядя Слава, пожилой мужчина с седыми усами, побагровел и тяжело дышал.
— Тетя Нина, вас он зовет Кукушкой. За ваш голос и манеру смеяться. Говорит, что вы «стрекочете как ненормальная».
Тетя Нина всхлипнула и закрыла лицо руками.
— Хватит! Хватит, я сказал! — Игорь обошел стол и схватил Ольгу за плечи. — Ты что творишь?! Ты с ума сошла?!
— Нет, — она спокойно высвободилась. — Я просто устала. Устала быть твоей мишенью. Устала слушать, как ты унижаешь меня при людях, а потом дома унижаешь их. Устала молчать.
— Это все неправда! — его голос сорвался на крик. — Она врет! Она все придумала!
— Неправда? — Ольга усмехнулась. — Хорошо. Тогда посмотри им в глаза и скажи, что ни разу не называл свою мать Мегерой. Что ни разу не смеялся над весом Светы. Что ни разу не говорил, что Паша — тряпка. Ну же, посмотри.
Игорь метался взглядом от одного лица к другому. Все смотрели на него. Ждали ответа. Но он молчал.
Валентина Петровна медленно поднялась из-за стола. Лицо ее окаменело.
— Это правда? — спросила она тихо. — Ты правда так о нас говоришь?
— Мама, я…
— Отвечай!
— Я не… Это просто… Оля неправильно поняла, я не всерьез…
— Не всерьез, — Ольга повторила его слова. — Как и свои шутки про меня? Тоже не всерьез?
Света схватила сумку и детей за руки:
— Юра, мы уходим. Немедленно.
— Светка, подожди…
— Не смей ко мне обращаться!
Павел тоже встал, помогая подняться Марине. Его лицо было бесстрастным, но руки дрожали.
— Пошли, — коротко сказал он жене.
Один за другим родственники стали собираться. Дядя Слава с тетей Ниной ушли первыми, даже не попрощавшись. Света с Юрой и детьми — вслед за ними. Павел с Мариной задержались на пороге.
— Ты всегда был такой, — сказал Павел, глядя на брата. — Всегда любил поиздеваться, поставить кого-то ниже себя. Я думал, ты повзрослеешь. Но нет.
Дверь захлопнулась.
Валентина Петровна стояла в прихожей, натягивая пальто. Игорь подошел к ней:
— Мама, прости. Я не хотел…
— Мне все равно, хотел ты или нет, — она посмотрела на него холодным взглядом. — Ты предал всех нас. Смеялся за нашими спинами. Пользовался нашей любовью.
— Это все Ольга! Она настроила вас против меня!
— Ольга? — мать усмехнулась. — Ольга сказала правду. Вот в чем твоя беда — ты не можешь вынести правды о себе.
Она вышла, не обернувшись.
Игорь стоял у двери, глядя в пустоту. Потом медленно повернулся к Ольге. На его лице смешались гнев, недоумение, страх.
— Зачем ты это сделала?
— А зачем ты делал это все эти годы?
— Я шутил! Просто шутил!
— Шутки должны быть смешными для всех, — Ольга начала собирать со стола грязные тарелки. — А не только для того, кто шутит.
— Они все обожали мои шутки!
— Нет, — она остановилась, держа в руках стопку тарелок. — Они терпели. Как терпела я. Потому что ты так устроен — если кто-то не смеется над твоими шутками, значит, у него нет чувства юмора. Ты никогда не думал, что проблема может быть в тебе.
— Ты разрушила мою семью!
— Ты сам разрушил ее, — Ольга понесла тарелки на кухню. — Давно. Просто сегодня все это вышло наружу.
Он пошел за ней:
— И что теперь? Ты думаешь, все встанет на свои места? Они меня возненавидят!
— Возможно.
— И тебе плевать?
Ольга поставила тарелки в раковину и повернулась к нему:
— Игорь, мне восемь лет было плевать на твою семью, когда ты при них издевался надо мной. Может, пора и тебе испытать, каково это.
Он побледнел:
— Ты мстишь мне.
— Нет, — она покачала головой. — Я просто устала быть твоей игрушкой. Твоим клоуном. И твоим хранилищем грязных секретов.
— Я любил тебя.
— Нет, — в ее голосе прозвучала печаль. — Ты любил себя. Я была просто зрительницей в твоем театре одного актера. Как и все остальные.
Игорь опустился на стул. Впервые за весь вечер он выглядел растерянным, беззащитным. Словно сценарий, по которому он прожил всю жизнь, вдруг порвался, и он не знал, что делать дальше.
— Что будет дальше?
Ольга налила себе воды и сделала глоток. В груди все еще пылало, но уже не яростью, а облегчением.
— Дальше я подам на развод.
— Из-за одного вечера?
— Из-за восьми лет, — поправила она. — Этот вечер был просто последней каплей.
— Но мы можем все исправить! Я поговорю с ними, объясню…
— Что ты объяснишь? — она посмотрела на него. — Что ты на самом деле не считаешь их дураками? Что прозвища были шуткой? Они не поверят. Потому что в каждой шутке есть доля правды. И твои шутки были правдой на сто процентов.
— А как же мы?
— Нас больше нет, — просто сказала Ольга. — Если мы и были.
Той ночью они не разговаривали. Игорь заперся в спальне, Ольга осталась в гостиной. Она сидела у окна, глядя на ночной город, и впервые за много лет чувствовала что-то похожее на покой.
Утром Игорь попытался завести разговор, но она остановила его:
— Не надо. Все уже сказано.
Через неделю она подала документы. Еще через две — съехала к подруге. Процесс развода был быстрым — имущества они почти не нажили, детей не было. Игорь не сопротивлялся. Он словно сломался после того вечера, потерял весь свой блеск и самоуверенность.
Родственники к нему не вернулись. Света и Павел перестали отвечать на звонки. Валентина Петровна пошла на контакт только через полгода, и то холодно, формально. Семья распалась, как карточный домик.
Ольга не чувствовала торжества. Только усталость и странное облегчение. Она освободилась. От постоянных унижений, от необходимости улыбаться сквозь боль, от роли молчаливой соучастницы.
Год спустя она встретила Игоря случайно, в торговом центре. Он постарел и выглядел как-то неопрятно. Когда увидел ее, попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — ответила Ольга.
— Как ты?
— Хорошо. А ты?
— Да вот… живу.
Они помолчали. Потом Игорь спросил:
— Ты так и не простила меня?
Ольга задумалась. Простила ли? Наверное, да. Злость давно прошла. Осталось только понимание, что они были неправильными людьми друг для друга. Он нуждался в публике, которая будет восхищаться им. Она нуждалась в партнере, который будет ее уважать.
— Я не злюсь на тебя, — сказала она наконец. — Но вернуться не хочу. И не захочу никогда.
Он кивнул, словно ожидал такого ответа.
— Я изменился, — сказал он тихо. — Правда. Больше не шучу так.
— Это хорошо, — искренне ответила Ольга. — Значит, тот вечер не прошел зря.
Они попрощались. Ольга пошла дальше, не оборачиваясь. В ее новой жизни не было места для прошлого. Там, впереди, была свобода. И она шла к ней уверенным шагом.
А Игорь остался стоять посреди торгового центра, глядя ей вслед. Он понимал: это конец. Тот вечер разрушил не только его семью. Он разрушил иллюзию, что можно смеяться над людьми безнаказанно, что можно прятать за шутками презрение и злость, что все простят, потому что «он же не со зла».
Он ошибался. И теперь ему приходилось жить с этим знанием.
А Ольга шла по солнечной улице и улыбалась. Впереди была жизнь. Новая, без насмешек, без унижений, без необходимости притворяться. Жизнь, где она могла быть собой. И это было лучшее, что с ней случалось за последние восемь лет.
— Отдай мне свою премию, я сохраню! Ты всё равно не умеешь распоряжаться деньгами! — заявила свекровь с порога.