— Всё, приехали. — Водитель фуры выскочил из кабины и затоптал окурок.
Мотор чихнул последний раз и замолчал. Под брезентом полуприцепа лежало двенадцать тонн помидоров, которые через четыре часа должны были стоять в холодильниках крупной сетевой компании. Фура встала прямо на рампе овощебазы, перегородив выезд всем остальным.
Борис Аркадьевич, хозяин базы, метался возле капота. Рядом толпились механик, двое шоферов и приглашённый слесарь — мужик в кожаной куртке, с золотой цепью на запястье.
— Серёга, ну что там? — Директор схватил слесаря за плечо.
— Движок заклинило, электроника полетела. Только эвакуатор и переборка. Часов десять минимум.
— У меня контракт на кону! Один срыв — и всё, конец мне!
Слесарь пожал плечами и полез в карман за табаком. Водитель уставился в телефон. Борис Аркадьевич заорал на механика, на шофёров, на всех сразу — обвиняя в том, что прохлопали, не следили, что вечно всё на него валится.
Петрович шёл с метлой от дальнего склада. Старый ватник, резиновые сапоги, лицо, изрезанное глубокими морщинами. Он весь день ворочал ящики и мёл территорию — работа, которой молодые шофера посмеивались, называя его «профессором швабры».
Он подошёл к толпе и молча посмотрел на капот.
— Аркадьич, дайте гляну, — сказал тихо. — Там делов на пять минут.
Все повернулись разом. Серёга захохотал первым, потом подхватили водители.
— Ты чего, дед, метлой капот подметёшь?
Борис Аркадьевич сначала нахмурился, но потом что-то щёлкнуло у него в голове — злость, отчаяние, желание сорвать на ком-то. Он выпрямился и громко, чтобы все слышали, выдал:
— Знаешь что, Петрович? Давай так. Исправь за пять минут — и машина твоя. Вот эта фура. Оформлю на тебя, честное слово. А если не исправишь — вычту из твоей копеечной зарплаты за весь простой. Идёт?
Толпа взорвалась хохотом. Кто-то свистнул, кто-то уже доставал телефон снимать видео.
— Сейчас дед разбогатеет!
— Давай, профессор, покажи класс!
Петрович кивнул, не поднимая глаз. Положил метлу, вытер руки о ватник и достал из кармана старую отвёртку с потрескавшейся рукояткой.
— Клемму скиньте, — сказал просто.
Борис Аркадьевич ещё посмеивался, когда Петрович полез под капот. Серёга стоял с сигаретой, щурясь от дыма. Водители переглядывались — кто-то уже жалел старика, кто-то ждал, как его будут выставлять на посмешище.
Петрович двигался без суеты, но очень точно. Руки, покрытые шрамами и пятнами мазута, шли сами — подтянул один контакт, продул трубку, провёл пальцем по проводке. Молодёжь снимала на телефоны, комментируя шёпотом.
— Водила, поверни ключ, — бросил Петрович через плечо.
Водитель фыркнул, но послушался. Повернул. Мотор чихнул раз, другой — и запел. Ровно, мощно, без сбоев.
Тишина была такой, что слышно было, как ворона села на крышу ангара. Через минуту смеяться перестали все.
Серёга выронил сигарету. Борис Аркадьевич открыл рот, но ничего не выдавил. Водитель в кабине уставился на приборную панель, будто не верил глазам.
— Готово, — сказал Петрович и вытер руки об ватник. — Контакт окислился, трубка забилась. Минутное дело.
Он поднял метлу, собрался уходить. Борис Аркадьевич стоял, будто в землю врос.
— Погоди. Как ты это… откуда?
Петрович остановился, не оборачиваясь.
— Тридцать лет на военном заводе отработал. Ракетные установки налаживал. Потом завод закрыли, в девяностых всё полетело. Жена ушла из жизни, квартиру мошенники отжали — документы подписал, не разобрался тогда. Так и мотаюсь с тех пор.
Он сделал шаг к складу. Борис Аркадьевич вдруг рванул за ним, схватил за плечо — резко, но не грубо.
— Стой. Погоди, я серьёзно.
Петрович обернулся. Директор смотрел на него так, будто видел впервые.
— Фуру я тебе, конечно, не отдам. Сдурил, честное слово. Но премию выпишу — обещал, значит, выполню. Только скажи честно — тебе что нужно?
Петрович поднял глаза. Впервые посмотрел директору прямо в лицо.
— Деньги не надо. Их мне некуда тратить. А вот если дело — сделайте мастерскую нормальную. Чтоб техника не подводила. Тут у вас всё на соплях держится — масло не меняют, фильтры забиты. Один раз повезло, в следующий не повезёт.
Борис Аркадьевич моргнул. Серёга сзади развернулся и пошёл к выходу, не прощаясь. Водители разошлись по машинам молча.
— Ладно, — сказал директор коротко. — Мастерскую сделаем. И работать будешь там. С нормальной ставкой.
Петрович кивнул, поднял метлу и пошёл к складу. Шёл так же сутуло, так же тихо — только теперь за его спиной стояла толпа, которая молчала.
Через неделю на базе появилась мастерская — не шикарная, но с оборудованием, которое Петрович сам выбрал. Борис Аркадьевич вложился, не скупился. Может, совесть грызла, а может, просто понял, что терял все эти годы.
Петровича теперь звали по имени-отчеству. Молодые водители, которые месяц назад ржали над «профессором швабры», выстраивались к нему с вопросами — карбюратор барахлит, сцепление ведёт. Он объяснял коротко, без лишних слов, но так, что сразу становилось ясно.
Серёга-слесарь больше на базу не приезжал. Борис Аркадьевич расторг договор — услуги не требуются. Серёга ещё пытался звонить, просил вернуть как было, но директор положил трубку, не дослушав.
А Петрович так и ходил в том же ватнике, в тех же сапогах. Только теперь не с метлой, а с ключами. И когда кто-то из новичков пытался подшутить над его видом, старые работники одёргивали сразу:
— Не позорься. Этот человек такое повидал, что тебе не снилось.
Борис Аркадьевич однажды зашёл в мастерскую, когда Петрович возился с движком грузовика. Постоял в дверях, посмотрел на те самые руки, которые делали своё дело.
— Петрович, а если бы тогда не завёл… я ведь правда собирался вычесть. Понимаешь?
Петрович не оторвался от работы. Протёр деталь, положил на верстак.
— Понимаю. Вы тогда злой были, испуганный. Люди в такие моменты всякое говорят. А мне чего терять было? Хуже уже некуда.
Директор постоял ещё, хотел что-то добавить, но не нашёл слов. Развернулся и вышел.
Иногда люди годами ходят рядом, но не видят друг друга. Смотрят сквозь — на должности, на одежду, на то, кем кто прикидывается. А человек стоит рядом и ждёт не признания — просто случая показать, что ещё на что-то способен. Петрович получил свой случай. И хватило пяти минут, чтобы всё перевернулось — отношение людей, собственная жизнь. Не громко, не пафосно. Просто завёл мотор.
Мы же семья, значит, долги моей родни — твои, — улыбнулась жена, протягивая квитанцию от микрозайма