— Сегодня Ленку встретила в магазине, одноклассницу. Говорит, дом себе отгрохали на объездной. В гости звала.
Полина поставила сковородку на плиту, достала яйца из холодильника. Обычный вечер, обычный ужин. Глеб сидел за столом, листал что-то в телефоне.
— Вот видишь — люди строятся! — он отложил телефон, оживился. — А я тебе что предлагал? Как раз хотел поговорить.
Полина почувствовала, как внутри что-то сжалось. Она знала этот тон. Знала, к чему он ведёт.
— Мама звонила сегодня, — продолжил Глеб. — Говорит, хватит тянуть. Дом у неё совсем разваливается, каждую весну крыша течёт. Участок хороший, место — сама знаешь. Если продать — хорошо можно выручить.
— И?
— И если твою квартиру продать — тоже неплохо выйдет. Сложим вместе — знаешь, какой коттедж можно в Сосновке поставить? Мама уже смотрела варианты. С баней, с бассейном даже можно. И гараж нормальный выстрою — не эту ракушку во дворе, а полноценный бокс. Я же на машинах всю жизнь, руки есть. Буду там потихоньку обслуживать, всё копейка в дом.
Он говорил с азартом, глаза блестели, будто уже видел этот гараж, эти инструменты на стенах, машины соседей на подъёмнике.
— А то что, так и будем сидеть? — он развёл руками. — Кто не действует — тот всю жизнь в нищете живёт.
Полина разбила яйца на сковородку, смотрела, как белок схватывается по краям.
— Глеб, это квартира бабушки.
— Да я понимаю. Но ты посмотри на неё трезво — сколько ей лет? Трубы ржавые, проводка старая, окна еле держатся. Через пять лет рассыплется, и что тогда? А так — продадим, вложимся в нормальное жильё. Для Сони же стараемся, ей воздух нужен, простор.
Полина молчала. Она слышала эти слова уже не первый раз — раньше намёками, теперь напрямую. Квартира с каждым разговором становилась всё хуже: то «рухлядь», то «развалюха», то «ну сколько можно в этой коробке жить».
— Ты подумай, — Глеб встал, подошёл к ней, положил руки на плечи. — Свой дом, участок, воздух. Мама рядом будет помогать с Сонькой. Она одна там мучается, дом на ней, огород. А вместе — совсем другое дело.
— Мне надо подумать, — тихо сказала Полина.
— Да чего думать? Мама уже всё посчитала.
Эта фраза царапнула сильнее остальных. Мама уже посчитала. Мама уже смотрела варианты. А её, Полину, кто-нибудь спросил?
Ужинали молча. Соня болтала про садик, про подружку Настю, про то, что воспитательница разрешила рисовать красками. Полина кивала, улыбалась, а внутри всё никак не отпускало.
После ужина, когда Глеб ушёл смотреть телевизор, она осталась на кухне. Мыла посуду и смотрела в окно. Там, во дворе, рос старый клён — бабушка всегда говорила, что он ровесник дома. Весной у него распускались огромные листья, а осенью они падали на балкон, и Полина в детстве собирала их в букеты.
Эту квартиру бабушка оставила ей. Не родителям, не другим внукам — ей. «Ты тут выросла, — сказала она тогда, незадолго до того, как её не стало. — Это твой дом».
На следующий день, после обеда, зазвонил телефон. На экране высветилось «Зинаида Петровна». Полина помедлила, но взяла трубку.
— Полиночка, добрый день! Глеб сказал, вы вчера поговорили?
— Да, поговорили.
— Ну и как тебе? Правда же, хорошая идея? Я тут уже и место присмотрела в Сосновке, там такие дома строят — загляденье. Сонечке раздолье будет, свежий воздух, ягоды с куста. А вам с Глебом — свои хоромы, не то что эта квартирка.
— Зинаида Петровна, я пока думаю.
— Да чего думать, деточка? Время идёт, цены растут. Я вот со своим домом уже намучилась — крыша, забор, всё деньги. А вместе-то оно и веселей, и дешевле выйдет. Семья должна держаться друг за друга.
Полина слушала и чувствовала, как нарастает глухое раздражение. Всё уже решено. Место присмотрено, цены посчитаны. Осталось только её согласие — как формальность.
— Я подумаю, — повторила она.
— Ну подумай, подумай. Только недолго, ладно? А то Глебушка переживает, хочет как лучше для семьи.
После разговора Полина ещё долго сидела на кухне. В голове крутилось одно: жить вместе со свекровью. Каждый день. Под одной крышей. Она знала Зинаиду Петровну — та привыкла командовать, указывать, решать за всех. С покойным мужем так было, теперь с Глебом. А если они съедутся — Полина станет следующей в очереди на «советы» и «помощь».
Вечером, когда Соня уже спала, а Глеб смотрел футбол в комнате, Полина достала телефон и открыла фотографии. Вот бабушка на этой кухне, в переднике, лепит пельмени. Вот мама на балконе, молодая, смеётся. Вот она сама, маленькая, на этом подоконнике.
Всё это хотят продать. Обменять на коттедж с бассейном, которого пока нет даже в проекте. На мечту свекрови, которая уже всё распланировала.
В дверях появился Глеб.
— Ты чего не ложишься?
— Сейчас приду.
— Мама звонила сегодня?
— Да.
— Ну и как, поговорили нормально?
Полина посмотрела на мужа. Он стоял в дверях, спокойный, уверенный — будто всё уже решено и осталось только дождаться её согласия.
— Поговорили.
— Ну вот и хорошо. — Он помолчал, ожидая чего-то ещё, но Полина молчала. — Ладно, не засиживайся.
Он ушёл. Полина осталась сидеть в темноте кухни, слушая, как за окном шумит ветер в ветках старого клёна.
Через два дня Зинаида Петровна приехала сама. Без предупреждения, с пакетом яблок из своего сада и пирогом в фольге.
— Полиночка, я мимо проезжала, дай, думаю, загляну! Гостинцы вот привезла.
Полина впустила её, поставила чайник. Свекровь прошлась по квартире, заглянула в комнату Сони, провела пальцем по подоконнику.
— Ремонт бы вам не помешал, — сказала она, усаживаясь за кухонный стол. — Обои вон отходят. И трубы, слышишь, гудят? Это плохой знак.
— Нормальные трубы.
— Ну-ну. — Зинаида Петровна улыбнулась, разворачивая пирог. — Я не критикую, просто говорю как есть. Дом — он уход любит. А тут столько вкладывать надо, что проще новое построить.
Полина молча разливала чай. Она знала, к чему этот разговор. Ждала.
— Глебушка говорил, вы вчера опять обсуждали? — свекровь отпила из чашки, глядя поверх края.
— Немного.
— И что надумала?
— Пока ничего.
Зинаида Петровна вздохнула, отставила чашку.
— Полина, я тебе как матери скажу. Я одна в том доме уже семь лет. После Васи, царствие небесное, всё на мне — и крыша, и забор, и огород. Сил уже нет. А дом разваливается, каждую весну что-то латаю. Участок хороший, место — сама знаешь. Продам — хорошие деньги выручу. Но мне-то куда потом? В однушку на окраине? Я внучку хочу видеть, с семьёй быть.
Она потянулась через стол, накрыла руку Полины своей.
— Вместе же легче. Сложимся, построим хороший дом. С баней, с бассейном даже можно. Глебу гараж — он же мечтает. Сонечке комнату большую, светлую. И мне угол будет. Я помогать буду, с ребёнком посижу, приготовлю. Ты ж на работе целый день.
Полина смотрела на её руку — сухую, с выступающими венами — и думала: вот так просто. Сложимся. Как будто речь о деньгах на продукты, а не о целой жизни.
— Зинаида Петровна, это квартира моей бабушки.
— Да я понимаю, деточка. Но бабушки уже нет, а жизнь продолжается. Нельзя за стены цепляться, когда семья важнее.
Из комнаты выбежала Соня с листком бумаги.
— Мама, смотри, что нарисовала!
На рисунке был дом — их дом, с балконом и большим деревом рядом. Подписано корявыми буквами: «Наш дом».
— Красиво, зая, — Полина погладила дочку по голове.
Зинаида Петровна наклонилась к рисунку.
— Ой, какой домик! А хочешь, Сонечка, в настоящем большом доме жить? С бассейном, а? Будешь плавать как русалочка.
Соня посмотрела на маму, потом на бабушку.
— А наш дом?
— Ну, в новом лучше будет. Просторнее.
— Не хочу просторнее. Хочу наш.
Полина почувствовала, как в груди потеплело. Дочка сказала то, что она сама не решалась произнести вслух.
Вечером, когда Глеб вернулся с работы, он сразу заметил пирог на столе.
— Мама приезжала?
— Да.
— И что?
— Поговорили.
Глеб сел напротив, потёр переносицу.
— Полин, ну сколько можно тянуть? Мама уже нервничает, думает, ты её не уважаешь.
— Я её уважаю. Просто не хочу продавать квартиру.
— Да что в ней такого? — он повысил голос. — Старая хрущёвка, ремонта требует, трубы гудят. А там — свой дом, участок, воздух. Для Сони, для нас.
— А для меня что?
Глеб замолчал, не понимая вопроса.
— В этом доме твой гараж, твоя подработка. Комната твоей маме. Соне бассейн. А я что получу?
— Ты будешь с семьёй.
— Я и сейчас с семьёй. В своей квартире.
— В бабкиной квартире, — бросил он.
Слово ударило больнее, чем он, наверное, хотел. Бабкиной. Не её. Бабкиной.
— Как у тебя язык поворачивается так говорить? — Полина почувствовала, как голос дрогнул. — Это моя бабушка. И ты живёшь в квартире, которую она мне оставила.
Глеб отвёл взгляд.
— Я не то имел в виду.
— А что ты имел в виду?
— И что теперь, всю жизнь за неё держаться?
Полина встала, отошла к окну. Во дворе темнело, клён качал ветками на ветру.
— Глеб, если я продам — у меня ничего не останется. Понимаешь? Ничего своего. Всё будет общее, а значит — не моё. Твоя мама, твой дом, твои правила.
— Да что ты придумываешь? Это же семья!
— Вот именно.
Она обернулась, посмотрела ему в глаза.
— У Кати на работе мать так сделала. Продала квартиру, вложилась в общий дом с сыном. Всё по-семейному, всё вместе. А потом сын развёлся. При разделе ей досталась компенсация — хватило на однушку на окраине. Теперь сидит там одна и жалеет каждый день. Говорит: была бы своя квартира — горя бы не знала.
Глеб махнул рукой.
— Мы не разведёмся.
— Никто не думает, что разведётся.
Он помолчал, сжимая и разжимая кулаки.
— То есть ты мне не доверяешь?
— Я себя защищаю. Это разные вещи.
В комнате стало тихо. За стеной Соня смотрела мультики, звуки пробивались сквозь тонкую стену — весёлые, беззаботные. Полина подумала: вот она, её жизнь. Эта квартира, эти стены, этот вид из окна. Всё, что осталось от бабушки, от мамы. Единственное, что принадлежит только ей.
— Я не буду продавать, — сказала она.
Глеб встал, стул скрипнул по полу.
— Ладно. Тогда сама маме звони и объясняй.
Полина не позвонила. Ни в тот вечер, ни на следующий день. Зинаида Петровна тоже молчала — выжидала, видимо. А в субботу вечером пришли Ирина с мужем Вадимом. Глеб позвал — «просто посидеть, давно не виделись». Полина сразу поняла: не просто так.
За столом разговор быстро свернул в нужное русло. Ирина отпила вина, поправила волосы.
— Я вот что скажу, Полина. У нас в семье никогда не делили — моё, твоё. Если надо — все вместе, сообща. Так нас мама воспитала.
Полина посмотрела на Вадима. Тот молча ковырял вилкой салат, глаза в тарелку. Пятый год на съёмном, делить им нечего — какое «сообща»?
— Мы с Вадиком всегда так жили, — продолжала Ирина. — Правда, Вадик?
— Угу, — он не поднял головы.
— Вот и вам бы так. А то получается — Глеб старается, мама старается, а ты упёрлась из-за каких-то стен.
— Это не какие-то стены, — тихо сказала Полина. — Это мой дом.
Ирина переглянулась с братом. Глеб откашлялся.
— Полин, мама, кстати, уже с риелтором говорила. Он сказал, за твою квартиру можно хорошо выручить. Если сейчас выставить — к весне уже в новом доме будем.
Полина медленно отложила вилку.
— Когда она звонила риелтору?
— Ну… на днях.
— До того, как я сказала «нет»? Или после?
Глеб замолчал. Ирина вдруг заинтересовалась узором на скатерти. Вадим встал из-за стола — «покурю на балконе».
— Вы уже всё решили, — Полина почувствовала, как голос становится чужим, ровным. — Без меня. Посчитали, прикинули, риелтору позвонили. А меня просто уговорить надо было. Как маленькую.
— Ты драматизируешь, — бросила Ирина.
— Ира, помолчи, — Глеб потёр лицо руками. — Полин, ну пойми ты. Мама хочет как лучше. Мы все хотим. А ты…
— А я что?
Он посмотрел ей в глаза, и она увидела там что-то новое. Раздражение. Злость.
— Ты должна была согласиться. Продать квартиру и не устраивать цирк. Жена мужа слушает, так в нормальных семьях.
В комнате стало тихо. Даже Ирина замерла с бокалом в руке.
— Жена мужа слушает? — переспросила Полина. — А муж жену — не обязан?
— Я для семьи стараюсь!
— Ты для себя стараешься. Для гаража, для мамы, для сестры. А меня просто в придачу посчитал. Вместе с квартирой.
Глеб встал так резко, что стул опрокинулся.
— Знаешь что? Я к маме поеду. Поживёшь одна — может, мозгов наберёшься. Иначе с тобой больше невозможно.
— Езжай.
Он замер, не ожидая такого ответа. Потом молча ушёл в комнату, собрал сумку. Ирина что-то говорила ему в прихожей, но Полина не слушала. Сидела за столом, смотрела на остывший ужин, на опрокинутый стул, на пятно от вина на скатерти.
Дверь хлопнула. Ирина с Вадимом тоже ушли — быстро, не прощаясь.
Полина сидела одна в тишине. Потом встала, прошла в комнату дочки. Соня не спала, лежала с открытыми глазами.
— Мам, а папа уехал?
— Да, зая. К бабушке.
— Надолго?
— Не знаю.
Соня помолчала, потом протянула руки. Полина легла рядом, обняла её.
— Мам, а почему все кричали?
— Взрослые иногда ссорятся.
— Из-за нашего дома?
— Да.
Соня прижалась крепче.
— Я не хочу другой дом. Тут бабушка Вера жила. И ты маленькая тут жила. Мам, я тебя люблю. И наш дом люблю.
У Полины защипало в глазах.
Следующие дни тянулись странно — тихо и пусто. Глеб не звонил. Свекровь тоже замолчала — ни звонков, ни визитов. Обиделась.
А Полина вдруг почувствовала, как легко дышится. Никто не уговаривает, не давит, не объясняет, как правильно жить. Вечерами они с Соней ужинали вдвоём, смотрели мультики, читали книжки перед сном.
— Мам, а почему так тихо? — спросила Соня на третий день.
— Просто тихо, зая.
— Мне нравится.
— Мне тоже.
На пятый день вечером щёлкнул замок. Глеб вошёл с пакетами из магазина и букетом. Молча разгрузил холодильник, поставил цветы в вазу. Потом сел за стол напротив Полины.
— Я был неправ, — сказал он, не поднимая глаз. — Мама… она давила, и я давил вместе с ней. Не надо было так.
Полина молчала.
— Я долго думал, — продолжил он, глядя в стол. — Реально стыдно стало. Не надо было так давить на тебя.
Он поднял глаза — виноватые, как у нашкодившего щенка.
— Ну не хочешь — да и ладно. Чёрт с ним, с этим домом. Может, сама потом к этому придёшь. А нет — значит нет.
Голос у него дрогнул на последних словах. Полина смотрела на мужа и видела: он правда переживал. По-своему, неуклюже, но переживал.
— Квартира твоя. Я больше не буду поднимать эту тему.
— И мама?
— С мамой я поговорю.
Полина кивнула. Не простила — но услышала. Это было начало.
Позже, когда Глеб ушёл мыться, Соня подошла к маме с рисунком. Тот самый — их дом с балконом и большим деревом.
— Мам, смотри, я травку дорисовала и солнышко. А вот здесь качели новые, которые недавно во дворе поставили. Повесь на холодильник, чтобы все видели.
Полина прикрепила рисунок магнитом. Смотрела на корявые буквы «Наш дом» и думала: иногда нужно сказать «нет», чтобы сохранить то, что действительно твоё. Не стены даже — а право решать самой.
За окном шумел старый клён. Тот самый, ровесник дома. Полина подумала: бабушка бы гордилась. Не квартирой — тем, что внучка наконец научилась говорить «нет».
— Я открыла письмо, по ошибке пришедшее на наш старый адрес. Прочитав его, я купила билет в один конец и исчезла для своей семьи навсегда