— Костя, завтрак готов.
Рита выключила конфорку и сняла сковородку с плиты. Омлет получился пышный, с помидорами и зеленью — как он любил. Она даже сыр потёрла сверху, хотя Соня с пяти утра не давала покоя, резались зубы.
Костя вышел из ванной в отглаженной рубашке, от него пахло одеколоном. Скользнул взглядом по столу, по тарелке, по ней.
— Опять омлет?
— Ты же сам просил. Вчера говорил — надоели каши.
Он сел, придвинул тарелку. Рита налила ему кофе, поставила рядом. Соня в стульчике сосредоточенно ковыряла манку в тарелке с жирафом, периодически промахиваясь ложкой мимо рта.
Костя жевал молча, глядя в телефон.
— Ты сегодня во сколько вернёшься?
— Поздно. Совещание, потом документы.
— Может, пораньше? Я хотела в аптеку зайти, голова с утра раскалывается.
Он поднял глаза от экрана.
— В аптеку она хотела. А Соню куда?
— С собой возьму. Или ты побудешь полчаса…
— Рита, я работаю. Деньги зарабатываю, пока ты тут сидишь.
— Я не сижу. Я с ребёнком.
Он хмыкнул, отодвинул тарелку.
— Ну да. Только вот Ленка из отдела продаж тоже с ребёнком. С двумя. И ничего — приходит нормальная, причёсанная. А ты… Посмотри на себя в зеркало.
Соня вдруг уронила ложку и засмеялась — громко, заливисто. Тыкала пальцем в кашу и хохотала.
Рита улыбнулась, поцеловала дочку в макушку. Соня пахла молоком и детским шампунем — единственный запах в этой квартире, от которого становилось тепло.
Костя взял сумку.
— Всё, я пошёл. Вечером не жди.
Дверь хлопнула. Рита сидела неподвижно, глядя на его недоеденный омлет. С сыром. С помидорами. Как он любил.
Вечером она вытащила из машинки бельё, развесила на сушилке, протёрла пол в коридоре, перемыла посуду, разобрала игрушки в детской. Соня капризничала, не хотела засыпать, Рита носила её на руках по квартире, пока спина не заныла. К десяти дочка наконец уснула.
Костя вернулся в одиннадцатом часу. Прошёл на кухню, открыл холодильник.
— Есть чего поесть?
— Суп в кастрюле. Разогреть?
— Сам справлюсь.
Рита села напротив, пока он ел. Хотела рассказать, что Соня сегодня впервые сказала «ма-ма» — два слога, раздельно, но всё-таки. Хотела спросить, как прошёл день. Хотела просто поговорить.
— Костя, может, в выходные погуляем вместе? Втроём. В парке или…
— Какой парк, Рит. Мне отдохнуть надо.
— Ты каждые выходные отдыхаешь. А я когда?
Он поднял глаза от тарелки. Медленно, с тяжёлым раздражением.
— Ты дома сидишь. Это и есть отдых.
— Это не отдых. Это работа. Без выходных, без перерывов.
— Началось. — Он отодвинул тарелку. — Я вкалываю, чтобы вы тут ни в чём не нуждались, а ты мне претензии.
— Я не претензии. Я прошу помочь. Хоть иногда.
— Помочь? — Он усмехнулся. — Ты всегда такой была. Вечно недовольная, вечно чего-то не хватает.
Рита замолчала. Смотрела на него и понимала: он не слышит. Не хочет слышать. Для него она — фон, обслуга, что-то само собой разумеющееся.
Костя встал, бросил ложку в раковину.
— Я спать. Устал как собака.
Рита осталась сидеть на кухне. За окном скрипели качели — ветер раскачивал пустые сиденья. В комнате тихо сопела Соня.
Она думала: завтра будет так же. И послезавтра. И через неделю. Он будет приходить поздно, есть молча, засыпать сразу. А она будет крутиться между стиркой, готовкой и дочкой, и каждый вечер садиться на этой кухне одна.
Поддержки не будет. Это она поняла ясно, как никогда раньше.
Не сегодня, не в эту минуту — но поняла.
Через два дня позвонила свекровь. Рита как раз укачивала Соню после обеда, телефон завибрировал на тумбочке.
— Алло, Зинаида Борисовна.
— Рита, здравствуй. Как там моя внученька?
— Спасибо, хорошо. Зубки режутся, капризничает немного.
— Ну это у всех так, потерпи. А ты как сама?
— Нормально. Устаю, конечно.
— Да, с маленькими тяжело. Слушай, а что у вас там вообще происходит? Костик звонил, жаловался.
Рита осторожно опустила дочку в кроватку, вышла в коридор.
— Жаловался? На что?
— Говорит, дома невозможно находиться. Вечные претензии, жалобы. Он работает, устаёт, а приходит — и снова недовольство.
— Зинаида Борисовна, я просто попросила его помочь с ребёнком.
— Помочь? — голос свекрови стал резче. — А что, ты сама не справляешься? Я троих подняла и ничего у мужа не просила. Это женская работа, Рита. Не нужно перекладывать.
Рита молчала, прижимая телефон к уху.
— Ты пойми, — продолжала свекровь, — мужчину нужно беречь. Он кормилец. А если дома его пилить — он уйдёт туда, где ценят.
— Я его не пилю.
— Костя говорит по-другому. И ещё говорит, ты за собой следить перестала. Это правда?
Рита посмотрела на себя в зеркало прихожей. Бледная, синяки под глазами, волосы собраны кое-как. Халат с пятном от детского пюре — третий день не переодевалась.
— У меня ребёнок маленький, — сказала она тихо. — Зубы режутся, не спим ночами.
— У всех дети, Рита. Это не оправдание. Моя соседка, Валентина, — у неё двойня была, и ничего. Всегда при макияже, мужа встречала в платье. Потому что понимала: семью надо держать.
— Мне надо идти. Соня проснулась.
— Подумай над моими словами. Мой Костик хороший муж, он всё для семьи, если ему не мешать. Но мужики часто меняются, если их не держать. Теряют интерес, понимаешь? Вот я тебе добра хочу, послушай меня и не допускай ошибок.
Рита положила телефон и опустилась на край ванны. В груди было пусто и тяжело одновременно. Слова свекрови крутились в голове. Теряют интерес. Держать. Как будто это она виновата, она критикует, она не помогает. А не он приходит и ложится на диван. Не он сравнивает её с чужими жёнами. Не он забыл, когда последний раз брал дочь на руки.
Вечером Костя пришёл раньше обычного. Рита успела принять душ, надела чистую футболку, даже губы подкрасила — сама не знала зачем.
Он вошёл, скользнул по ней взглядом и хмыкнул.
— О, накрасилась. К кому собралась?
— Никуда. Просто так.
— Просто так она. Мне бы твои заботы.
Он скинул ботинки, прошёл на кухню. Рита пошла за ним.
— Ужинать будешь? Я котлеты сделала.
— Опять котлеты. Ничего другого не умеешь?
— Ты любишь котлеты.
— Любил. Надоело уже.
Он сел за стол, достал телефон. Рита поставила перед ним тарелку, села напротив.
— Костя, твоя мама звонила.
— Знаю. Я её попросил.
— Попросил? Зачем?
— Может, хоть её послушаешь. Меня ты не слышишь.
Рита почувствовала, как внутри поднимается что-то горячее.
— То есть ты пожаловался на меня своей матери?
— Не пожаловался, а рассказал. Как есть.
— Как есть? Костя, я тут одна с ребёнком, без помощи, без отдыха…
— Опять начинается, — он швырнул вилку на стол. — Вот это вот — именно это — меня и бесит. Каждый день одно и то же. Ты несчастная, ты устала, тебе тяжело. А мне, думаешь, легко?
— Я не говорю, что тебе легко. Я прошу разделить…
— Что разделить? Что? Я деньги приношу. Крышу над головой обеспечиваю. А ты что делаешь?
— Я ращу твою дочь!
— Нашу дочь. И это не работа, Рита. Это то, что женщины делают. Нормальные женщины.
— А я, значит, ненормальная?
Костя откинулся на спинку стула, посмотрел на неё с холодным раздражением.
— Знаешь что? Мне это всё надоело. Этот дом, эти разговоры, ты. Я как в болоте живу.
Рита замерла.
— Что ты сказал?
— Что слышала. Болото. Я прихожу — ты в своём халате, с кислым лицом, вечно чего-то требуешь. У Серёги жена — троих родила, работает, и ничего, улыбается. А ты одного родила и развалилась. Ты себя в зеркало видела вообще? На кого ты похожа? Такое ощущение, что я ошибся с выбором. У меня на работе женщины за пятьдесят — и то лучше выглядят. Ухоженные, причёсанные, смотреть приятно. А ты? Сколько можно объяснять? Ты должна быть похожа на женщину, а не на… — он махнул рукой. — Забей. Бесполезно.
— Уходи.
Слово вырвалось само. Рита даже не поняла сначала, что это сказала она.
— Что?
— Уходи, — повторила она тихо. — Если здесь болото и до такой степени всё плохо — уходи.
Костя медленно встал.
— Ты это серьёзно?
Рита молчала. Внутри всё дрожало, но она смотрела на него и не отводила глаз.
— Ладно, — он усмехнулся. — Может, так и лучше. Подумаю пока, сниму комнату. Мне и правда нужно пространство от этого всего.
Он ушёл в комнату, достал спортивную сумку, начал бросать туда вещи. Рита стояла в дверях кухни и смотрела. Рубашки, джинсы, зарядка от телефона. Он двигался быстро, не глядя на неё.
Застегнул сумку, прошёл мимо в прихожую. Остановился у двери.
— Соне привет.
Дверь закрылась. Рита стояла в тишине. Из детской донёсся голос Сони — проснулась от шума, захныкала.
Она пошла к дочке, взяла на руки, прижала к себе. Соня уткнулась ей в плечо, затихла.
За окном скрипели качели. В квартире было тихо и пусто. Но странное дело — Рита не плакала. Внутри было что-то похожее на спокойствие. Тяжёлое, мутное, но всё-таки спокойствие.
Она села в кресло с дочкой на руках и просидела так до темноты.
Утром она позвонила подруге Жене — той самой, с которой дружили ещё с института. Голос дрожал, слова путались, но Женя слушала молча, не перебивая.
— Он ушёл, Жень. Сам собрал вещи и ушёл. Сказал — болото. Сказал — ошибся с выбором.
— Скотина, — тихо сказала Женя. — Я вечером приеду. Жди.
К семи она стояла на пороге с пакетами. Продукты, бутылка вина, коробка конфет.
— Это ещё зачем? — Рита попыталась улыбнуться.
— Затем. Давай, пускай.
— Подожди, я мусор вынесу, накопился за два дня. Проходи пока, Соня в кроватке играет.
Рита взяла мешки из-под раковины и спустилась вниз. На улице было холодно, февральский ветер забирался под куртку. Дошла до контейнеров, бросила мешки. У подъезда столкнулась с соседкой — Тамара Ивановна возвращалась из вечернего магазина с сумкой-тележкой.
— Ой, Риточка, привет!
— Здравствуйте, Тамара Ивановна.
Соседка прищурилась, оглядела её.
— Слушай, а чего-то Костика твоего давно не вижу. Не случилось чего?
Рита замерла на секунду. Потом выдохнула.
— Нет, всё хорошо. В командировке он.
— А, ну ладно тогда. — Тамара Ивановна покатила тележку к двери, потом обернулась. — Ты береги себя. Хорошая ты мать, я вижу. С дочкой гуляешь каждый день, в любую погоду. Молодец.
Дверь подъезда закрылась. Рита стояла на холоде и чувствовала, как щиплет глаза. Хорошая мать. Впервые за месяцы кто-то сказал ей что-то хорошее.
Она поднялась обратно. Женя уже хозяйничала на кухне, разливала вино по бокалам.
— Рассказывай, — сказала она. — Всё, с самого начала.
И Рита рассказала. Про утренние унижения, про сравнения с чужими жёнами, про звонок свекрови. Про халат с пятном, в котором ходила третий день, потому что не было сил переодеться. Про то, как он смотрел на неё — будто на пустое место.
Женя слушала, качала головой, подливала вино.
— Знаешь что, — сказала она, когда Рита замолчала. — Ты не виновата. Слышишь? Ни в чём не виновата.
— Иногда мне кажется, что виновата. Что правда запустила себя, правда ною…
— Ты растишь ребёнка одна. Одна, понимаешь? Он приходил и ложился на диван. Какая тут вина?
Рита молчала. Женя накрыла её руку своей.
— Ты справишься. Ты сильная. Просто забыла об этом.
— Спасибо, что приехала.
— Брось. Мы же подруги.
Они просидели до полуночи. Рита впервые за долгое время смеялась — вспоминали институт, дурацкие истории, первые свидания. Вино закончилось, конфеты тоже. На душе стало легче.
— Спасибо, что приехала, — сказала Рита, провожая подругу к двери.
— Брось. Мы же подруги. Звони, если что.
Женя обняла её и ушла. Рита закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. В квартире было тихо. Соня спала. И эта тишина впервые не давила.
Дни шли. Костя не звонил, не интересовался, как она, как дочь. Но Рите было уже всё равно. Выработалась какая-то привычка быть одной. Утром — Соня, завтрак, прогулка. Вечером — тишина, чай, книжка. Без криков, без сравнений, без холодного взгляда. Без него.
Через неделю позвонила Женя.
— Рит, ты только не психуй. Я сегодня Костю видела. В торговом центре на Речной.
— И что?
— Он с девушкой сидел в кафе. Молодая, красивая. Смеялись, он ей что-то в телефоне показывал.
Рита молчала. В груди стало холодно.
— Рит, ты там?
— Да. Спасибо, что сказала.
Она положила трубку и долго сидела неподвижно. Вот и ответ. Вот почему болото, вот почему ошибся с выбором. Нашёл себе ухоженную, улыбчивую. Не такую, как она.
Через три дня пришла свекровь. Позвонила в дверь, вошла с пустой сумкой.
— Здравствуй, Рита. Я за вещами Кости. Он попросил забрать некоторые вещи, тёплые. Говорит, пригодятся сейчас.
— Проходите.
Зинаида Борисовна прошла в комнату, начала собирать рубашки из шкафа. Рита стояла в дверях, скрестив руки на груди.
— Значит, насовсем ушёл?
Свекровь вздохнула.
— Не знаю, Рита. Он сам не знает. Говорит, ему подумать надо.
— Подумать. С той девушкой из кафе?
Зинаида Борисовна обернулась, нахмурилась.
— Какой девушкой?
— Его видели. В торговом центре, с молодой женщиной.
Свекровь помолчала, потом усмехнулась.
— Это Алка была. Сестра его. Она на суд приезжала, арбитражный. Юрист же, дела клиентов. Они пять лет не виделись толком, вот и встретились.
Рита почувствовала, как что-то внутри обрывается. Не любовница. Сестра. Приезжала на суд.
— А что, — продолжала свекровь, складывая вещи в сумку, — ты думала, у него кто-то есть? Может, и есть. Я не знаю. Но в тот день он с Алкой сидел, это точно.
Она застегнула сумку, выпрямилась.
— Знаешь, Рита, я тебе уже говорила и ещё раз хочу сказать, просто от души. Мужика нужно держать. Нужно выглядеть подобающе, не пилить по пустякам. Вот подумай на досуге. Может, ещё не поздно всё исправить.
Рита молчала.
— Если помощь нужна с Сонечкой — звони. Я посижу.
Дверь закрылась. Рита опустилась на диван. Сестра. Не любовница — сестра. Но легче не стало. Какая разница, с кем он сидел в кафе? Он всё равно ушёл. Всё равно назвал её болотом. Всё равно сравнивал с чужими жёнами. Измена или нет — он показал, кто он есть.
Вечером позвонила Света — бывшая коллега из аптеки, где Рита работала до декрета.
— Рит, привет! Слушай, я в отпуск ухожу на три недели. Нужна подмена, ты как?
— Я же в декрете ещё…
— Да знаю. Но может, на полставки? Утренние смены, четыре часа. Справишься?
Рита думала о Соне, о деньгах, о пустой квартире.
— А с дочкой как…
— Подумай. Может, кто-то посидит?
Рита положила трубку и задумалась. Женя работает, мама далеко. Оставался один вариант — свекровь. Она же сама предлагала помощь с Соней. Рита долго смотрела на телефон, потом всё-таки набрала номер.
— Зинаида Борисовна, это Рита. Вы говорили, если помощь нужна с Соней — звонить. Мне на работу предложили выйти, на три недели, утренние смены. Сможете посидеть?
— Конечно, Риточка. Приеду.
Через неделю Костя появился на пороге. Без звонка, без предупреждения. Просто стоял с виноватым лицом и пакетом из кондитерской.
— Привет. Можно войти?
— Зачем?
— Поговорить. Рит, я за всё это время много думал. Осознал, что был неправ, наговорил лишнего. Давай попробуем всё сначала.
Она смотрела на него — на отглаженную рубашку, на одеколон, на торт в пакете. Как будто этого достаточно. Как будто можно прийти с тортом и стереть всё сказанное.
— Нет, Костя.
— Что — нет?
— Не будет сначала. Ты сказал всё, что думал. Я услышала.
— Рита, я не это имел в виду…
— Именно это. — Она кивнула в сторону коридора. — Там коробка с твоими вещами. Забери и уходи.
— Рита, давай поговорим нормально…
— Мы уже поговорили. Тогда, когда ты назвал меня болотом и сравнивал с чужими жёнами. Я пыталась по-разному тебе угодить. Готовила, убирала, старалась где-то промолчать, лишь бы не ссориться. А ты всё это растоптал. Все наши чувства, все отношения — обесценил. Я больше ничего не хочу. Я перегорела, понимаешь? Разговор окончен.
Он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Потом молча подхватил коробку.
— Ты пожалеешь. Сама потом приползёшь, но учти — я не приму.
— Может быть. Но не сегодня.
Дверь закрылась. Рита прислонилась к стене, закрыла глаза.
Где-то внутри, в самой глубине, ещё теплилось желание — чтобы он остался. Чтобы обнял, попросил прощения по-настоящему, чтобы всё как-то наладилось. Но она тут же понимала: после рождения Сони что-то сломалось. Он перестал видеть в ней женщину. Для него она стала обслугой — наглаженные рубашки, горячий ужин, чистый дом. И ещё — тем, на ком можно сорвать злость, разгрузить нервы, накопившиеся за день. Удобно. Привычно. Бесплатно.
Из детской донёсся голос Сони — проснулась, звала маму. Рита пошла к дочке, взяла на руки, прижала к себе.
Через месяц пришло письмо из суда. Костя подал на развод. В его соцсетях начали появляться фотографии — он и какая-то девушка. Красивая, стройная, чуть моложе Риты. Никаких намёков на близость, просто рядом. Но всё было понятно без слов.
Впереди ждали суды, разбирательства, дележ имущества. Казалось бы, крепкая пара развалилась на ровном месте. И Рита понимала — в этом была её вина тоже. Не в том, что плохо готовила или не так выглядела. А в том, что слишком долго терпела. Допустила унижения в их жизнь, приняла упрёки как норму, молчала там, где нужно было кричать.
Но теперь молчать она больше не собиралась.
За окном скрипели качели. Соня возилась на руках, трогала мамино лицо маленькими пальцами. Рита улыбнулась ей — впервые за долгое время по-настоящему.
Это был конец. И это было начало — новой жизни, со всеми её трудностями, страхами и неизвестностью. Но впервые за долгое время эта неизвестность не пугала.
Букет