Марина вытирала тарелку и слушала, как Виктор что-то говорит за спиной. Она не поворачивалась. Просто стояла и смотрела в окно, где темнело.
— Слушай, тридцать первого мама и сестра придут, вот меню — шагай к плите, — бросил он, даже не оборачиваясь от телефона. — Близнецы теперь рыбу не едят, учти. И без майонеза, мама говорит, тяжело.
Марина положила тарелку. Повернулась.
— Это твой юбилей, Витя.
— Ну да, поэтому и хочу, чтобы всё нормально было.
— А я где?
Он наконец поднял глаза.
— Ты? На кухне, как всегда. В смысле?
Она молчала. Пятнадцать лет она молчала каждый раз, когда Нина Сергеевна приезжала со своими указаниями, когда золовка Ольга разваливалась на диване, пока Марина мыла посуду за её орущими близнецами. Пятнадцать раз она была невидимкой на чужих праздниках.
— Ничего, — сказала она и вышла из кухни.
Утром двадцать девятого Марина позвонила матери.
— Мам, можно мы с Давидом к вам приедем?
— Конечно. А Виктор?
— Виктор останется. У него гости.
Пауза.
— Марин…
— Всё нормально, мам.
Она собрала сумку быстро: джинсы, два свитера, документы. Сын вышел из комнаты, посмотрел на сумку.
— Едем?
— Едем.
Он кивнул. В тринадцать лет он уже понимал больше, чем его отец за пятнадцать.
Виктор вернулся в половине седьмого. Прошёл на кухню, открыл холодильник — пусто. Обернулся.
— Маринка!
Тишина.
Он прошёл по квартире. Никого. На столе — листок бумаги.
«Витя. Списки продуктов в холодильнике. Мы с Давидом у моих родителей. Готовь сам. С юбилеем. Ключи у Веры Ивановны».
Виктор перечитал три раза. Набрал номер — сброс. Написал — молчание. Потом посмотрел на список: курица, картошка, селёдка, огурцы. Он понял, что не знает, что с этим делать.
Тридцатого числа он встал в шесть утра и попытался что-то приготовить. К обеду кухня выглядела, будто там взорвалась граната: луковая шелуха, разводы от масла, подгоревшая курица. Картошка развалилась в кашу, селёдка выскальзывала из рук.
Телефон завибрировал. Мать.
— Витенька, мы завтра в одиннадцать. Марина всё готово сделала?
— Мам, Марины нет.
— Как нет?
— Уехала. К своим.
Тишина. Потом голос полез вверх.
— То есть как уехала? На твой день рождения? Она что, совсем?
— Мам, я сам готовлю.
— Ты?! Виктор, это издевательство какое-то!
— Не знаю, мам.
— Ладно, ничего, приедем, разберёмся. Ольга поможет.
Виктор посмотрел на погром вокруг. Внутри что-то сжалось, неприятно и остро.
Тридцать первого к двенадцати на пороге появилась Нина Сергеевна с огромной сумкой. За ней — Ольга и два растрёпанных мальчишки.
— Ну, показывай, что наготовил, — мать прошла на кухню, оглядела стол. — И это всё?
Три тарелки: колбаса, огурцы и месиво непонятного цвета.
— Витя, ты серьёзно? — Ольга скривилась. — Мы ночь ехали ради этого?
— Старался, — сказал он тихо.
Нина Сергеевна открыла холодильник.
— Тут же пусто! Ни мяса, ни рыбы. Виктор, зачем ты нас звал, если не можешь принять?
— Я не звал. Ты сама сказала, что приедешь.
— Вот оно что! Значит, мать тебе в тягость?
Близнецы уже носились по квартире, один опрокинул стул, второй пролил что-то на диван. Ольга даже не обернулась.
— Олька, угомони их хоть, — попросил Виктор.
— Они дети, им надо двигаться. Что, терпеть детей нельзя?
Что-то внутри Виктора щёлкнуло. Он вспомнил, как пятнадцать лет Марина вытирала за этими детьми, готовила, убирала, улыбалась через силу. И никто — никто! — даже спасибо ей не сказал.
— Мам, Оль, я не могу, — он сел на табуретку. — Не умею готовить. Устал. Давайте закажем еду или идите в кафе.
— Как в кафе?! — Нина Сергеевна всплеснула руками.
— На твой юбилей? Виктор, это всё она, твоя Марина. Она тебе голову заморочила.
— Она пятнадцать лет на вас всех пахала! — голос сорвался. — Вы хоть раз ей помогли? Хоть раз сказали спасибо?!
— Мы гости, между прочим!
— Вы не гости. Вы нахлебники.
Нина Сергеевна побледнела. Схватила сумку.
— Ольга, собирай мальчишек. Мы уезжаем. Пусть сидит со своей драгоценной женой. А я сюда больше ноги не ступлю!
Ольга кинула брату взгляд, полный яда.
— Пожалеешь, Витька.
Дверь хлопнула. Виктор остался один на кухне. Смотрел на недоеденную колбасу и вдруг понял: они даже не поздравили. Ни слова. Приехали жрать, а когда кушать нечего — свалили.
Он завёл машину в половине седьмого вечера и поехал за город. Родители Марины жили в старом доме с верандой и покосившимся забором. Виктор остановился у калитки, увидел свет в окнах. Вышел, постучал.
Дверь открыла Марина. Волосы распущены, старый домашний свитер. Без косметики. Он забыл, какая она без всего этого.
— Привет.
— Привет.
— Можно войти?
Она посмотрела долго, потом кивнула. Виктор разулся, прошёл в дом. В зале на диване Давид с планшетом, на кухне мать Марины режет салат.
— Здравствуйте, Виктор, — она не улыбнулась. — Чай будете?
— Не надо, спасибо.
Марина села на подоконник, обняла колени.
— Они уехали?
— Уехали. Поскандалили и уехали.
— Без поздравлений?
— Без.
Пауза. Марина смотрела в окно, где за стеклом кружил снег.
— Маринка, прости меня.
Она не ответила.
— Я правда не понимал. Думал, это же семья, так и должно быть. Но ты права. Им был не нужен я. Им нужен был твой стол и твои руки.
— Не мои руки. Моё молчание, — она повернулась. — Они привыкли, что я терплю. И ты привык.
— Я идиот.
— Ты только сейчас понял?
Виктор сел рядом, не касаясь.
— Можно я останусь? До Нового года?
Марина посмотрела изучающе.
— Можно. Но завтра ты чистишь картошку и моешь посуду. Сам.
— Договорились.
Через месяц Нина Сергеевна позвонила со словами, что соскучилась и хочет приехать на выходные. Виктор ответил спокойно:
— Мама, мы уезжаем в санаторий. Если хочешь — приезжай, ключи у соседки. Готовь и убирай за собой сама.
— Это что ещё такое?!
— Это новые правила, мам.
Она бросила трубку. Виктор усмехнулся. Марина, сидевшая рядом, подняла бровь.
— Думаешь, переварит?
— А если нет — её проблемы.
Нина Сергеевна больше не звонила с требованиями. Она поняла: времена изменились. Можно было диктовать правила и требовать сервиса, но только пока кто-то молчал. А когда молчание закончилось — закончилась и власть.
Марина не стала героиней. Она просто перестала терпеть. И этого оказалось достаточно, чтобы всё изменить.
— Вам двоим явно не нужны три комнаты, — сказал брат, держа в руках запасные ключи, которые я ему никогда не давала