Я замерла. Холодное стекло салатницы будто прилипло к пальцам, а вот лицо вспыхнуло.
Внутри, под слоем прозрачной пленки, лежала моя «Селедка под шубой». Та самая, над которой я колдовала с семи утра.
Я аккуратно резала кубики так мелко, как учила еще бабушка. Сама взбивала домашний соус, потому что магазинный — это «химия». Варила овощи, потом остужала их на подоконнике…
— Белла, это же традиция, — тихо сказала я. Голос почему-то стал тонким и слабым. — Олег любит.
— Олег теперь следит за здоровьем, — отрезала золовка, даже не взглянув на брата.
— А этот твой «майонезный кошмар» просто удар по организму. В 2025 году стыдно такое на стол ставить, Лена. Это неуважение к себе.
Я посмотрела на мужа.
Олег стоял у окна и очень внимательно разглядывал гирлянду на соседнем балконе. На его спине натянулась дорогая рубашка, которую мы купили специально для этого вечера.
Я ждала. Одной его фразы хватило бы. «Белла, прекрати», «Лена старалась», «Я буду это есть».
Хоть чего-нибудь.
Но Олег молчал.
А ведь звоночки были и раньше. Просто я, как и многие, предпочитала закрывать на них глаза. Знаете это чувство, когда проще проглотить обиду, чем портить отношения в семье?
Мы приехали к золовке за два часа до боя курантов.
Квартира Беллы напоминала современный офис: стерильно-белые стены, металл, стекло, ни одной лишней детали. Даже елка была какой-то «дизайнерской», из прозрачного пластика, и пахла не хвоей, а дорогим парфюмом для дома.
— Обувь в шкаф, — скомандовала Белла вместо приветствия.
Она была в обтягивающем платье цвета «пыльная роза», которое подчеркивало каждую мышцу её тренированного тела.
— И, Лена, умоляю, не ставь сумку на пуф, там деликатная обивка.
Я послушно убрала сумку на пол.
Взгляд упал на мои руки: на указательном пальце, несмотря на лимонный сок, осталась крошечная розовая точка от свеклы. В этой сияющей белизне она казалась чужеродной кляксой. Я поспешно спрятала руку в карман.
— Проходите, — Белла кивнула в сторону гостиной. — Стол почти накрыт. У нас сегодня кейтеринг из ресторана высокой кухни. Никакой тяжести, только польза.
На огромном стеклянном столе сиротливо стояли тарелки с чем-то зеленым и микроскопическим.
Руккола, киноа, прозрачные ломтики рыбы, похожие на лепестки. Ни одного куска хлеба. Это был стол не для радости, а для красивой фотографии.
— Я принесла немного своего, — я достала салатницу, чувствуя себя виноватой школьницей. — Домашнее.
Именно тогда это и случилось.
Белла подошла ближе. Её ноздри брезгливо дрогнули, уловив запах овощей, который пробивался даже через пленку.
— Дай сюда. — Она буквально выхватила тяжелую посуду из моих рук.
Я думала, она унесет её на кухню. Поставит в холодильник. Спрячет, чтобы «не позориться» перед её модными друзьями.
Но Белла подошла к сенсорному мусорному ведру. Крышка бесшумно отъехала в сторону.
— Нет! — выдохнула я.
Золовка перевернула салатницу.
Глухой, влажный звук удара еды о пластиковое дно прозвучал в тишине квартиры громче любого крика.
Пять часов моего труда. Мое старание. Мое желание сделать мужу приятно. Всё это превратилось в бесформенную массу поверх кофейных капсул.
— Посуду помоешь потом, заберешь, — бросила она, ставя пустую, перепачканную розовым соусом миску на мраморную столешницу. — Мы такое не едим. И тебе не советую, в пятьдесят лет пора уже о фигуре думать.
В комнате повисла звенящая тишина. Слышно было только, как гудит увлажнитель воздуха.
Я перевела взгляд на Олега. Он повернулся от окна.
В его глазах я увидела не гнев, не желание защитить, а… растерянность. Он явно боялся, что я сейчас устрою сцену и испорчу вечер его сестре.
— Ну, Ленусь, — проговорил он, виновато улыбаясь и потягиваясь за канапе с пророщенной пшеницей. — Ты же знаешь, они фанаты правильного питания. Не обижайся. Давай не будем нагнетать, праздник же. Белла просто заботится о нас.
Он взял бокал и протянул его мне:
— Попей, выдохни. Салат — это мелочь.
Внутри меня что-то щелкнуло. Тихо так, почти неслышно. Как ломается тонкая, но важная опора, на которой держался весь дом.
Я посмотрела на свои руки. На ту самую розовую точку на пальце.
— Мелочь, говоришь? — переспросила я очень спокойно.
Олег облегченно выдохнул, решив, что буря миновала.
— Конечно. Садись, сейчас горячее принесут. Там утка в апельсинах, без жира, по особой технологии.
Он только что предал меня.
Не с другой женщиной, не тайно, а здесь, у мусорного ведра. Он позволил вытереть об меня ноги ради комфорта сестры, ради этой стерильной, холодной «правильности».
Я посмотрела на пустую салатницу с размазанными остатками соуса. Потом на мужа, который уже услужливо пододвигал стул Беллы.
Если вы когда-нибудь чувствовали, как внутри исчезает привязанность — вы меня поймёте. Это не боязно. Становится просто очень холодно и ясно.
— Нет, Олег, — сказала я. — Утку вы будете есть сами.
Я развернулась и пошла в прихожую.
— Куда ты? Лена, не начинай! Двенадцать часов через сорок минут!
Голос Олега долетел до меня уже у вешалки. В нем слышалось раздражение, смешанное с беспокойством. Не потому, что я ухожу, а потому, что это «неудобно».
— Я и не начинаю, — я спокойно надела пальто, застегивая пуговицы. Снизу вверх. Раз. Два. Три. Руки слушались идеально. — Я просто не хочу портить вам аппетит своим видом. И своим салатом.
— Да перестань ты из-за ерунды! — Он выскочил в коридор, держа в руке надкушенный стебель сельдерея. — Вернись, это детский сад! Как ты поедешь? Такси сейчас стоит как самолет, да и не вызовешь!
Я молча взяла сумку с пола. С того самого, куда мне велели её поставить — и открыла дверь.
— С наступающим, Олег.
Дверь за мной закрылась мягко, с дорогим, плотным звуком.
Вниз по лестнице
Лифт я вызывать не стала. Мне нужно было движение. Нужно было почувствовать, что я управляю своим телом, а не стою манекеном под чужие команды.
Я пошла пешком с десятого этажа. Каблуки гулко стучали по плитке элитного подъезда.
С каждым пролетом мне становилось легче.
Девятый этаж — обида подступает к горлу.
Седьмой этаж — злость. Как он мог? Двадцать три года брака!
Пятый этаж — дыхание выравнивается.
Третий этаж — пустота.
Первый этаж — свобода.
Я толкнула тяжелую стеклянную дверь и вышла в морозную ночь.
Воздух пах снегом и далекими фейерверками. На часах было 23:40. Улица была пуста, только редкие окна мигали разноцветными огнями. Все уже сидели за столами, слушали поздравления и загадывали желания.
А я стояла одна посреди заснеженного двора в новых сапогах.
И знаете что? Мне было хорошо. Впервые за много лет мне не нужно было следить, положил ли Олег себе добавки, не скучно ли гостям, чистая ли скатерть.
На углу дома светилась вывеска круглосуточного маркета. Единственное место, где была жизнь. Я зашла внутрь. Тепло ударило в лицо.
Охранник, скучающий у мониторов, удивленно посмотрел на меня. Нарядная женщина с макияжем и в одиночестве за пятнадцать минут до Нового года — зрелище, наверное, необычное.
Я подошла к прилавкам.
Салатов, конечно, уже не было. Полки с готовой едой были выметены подчистую. Лежали только упаковки с листьями салата — точно такими же, какими давился сейчас Олег. Я усмехнулась и прошла мимо.
В хлебном отделе остался один-единственный французский багет. Еще мягкий. Я взяла его.
Потом подошла к рыбной витрине.
— Девушка, — позвала я сонную продавщицу. — Дайте мне, пожалуйста, баночку икры. Вот ту, самую хорошую. И маленькую бутылку воды, без газа.
— Одну? — переспросила она, пробивая чек.
— Да. Одну. Для себя.
Праздник для одной
Я не поехала домой. Квартира была на другом конце города, а такси и правда стоило неразумных денег. Я нашла скамейку в сквере неподалеку, прямо под фонарем. Смахнула снег перчаткой, постелила на доски пакет из магазина и села.
Вокруг было тихо-тихо. Только снег скрипел под ногами редких прохожих, спешащих в гости.
Я отломила хрустящую горбушку багета. Металлическое кольцо на банке икры щелкнуло, поддаваясь. Я намазала икру прямо на хлеб, густо, не жалея. Как никогда не делала дома — там всё лучшее всегда береглось для мужа или детей.
Где-то вдалеке начали бить куранты. Я слышала их эхо, разлетающееся по дворам.
Я откусила бутерброд. Соленый вкус икры смешался со сладостью свежего хлеба. Это было вкуснее всех сложных блюд, которые я готовила годами.
Телефон в кармане вибрировал, не переставая. «Олег» светилось на экране. Раз, второй, пятый.
Потом пришло сообщение:
«Ты ведешь себя странно. Мать звонила, спрашивает, где ты. Что я им скажу? Вернись немедленно, хватит меня позорить».
Не «прости». Не «я волнуюсь». А «хватит меня позорить».
Я посмотрела на экран.
Уставшая немолодая женщина, которую только что выставили виноватой? Нет. Женщина, которая только что выбрала себя.
Я нажала кнопку блокировки и выключила телефон совсем.
Первый залп салюта раскрасил небо прямо над моей головой. Зеленые, красные, золотые огни осыпались вниз, освещая мой одинокий пир. Мне было прохладно, но внутри разгоралось спокойное, твердое чувство.
Я вдруг поняла простую вещь.
Салат в мусорном ведре был не про еду. Это был тест. Тест на то, кто я в этой семье — любимая жена или удобная прислуга, которая должна молча терпеть, чтобы «не портить картинку».
Я этот тест прошла. А Олег — нет.
Завтра я вернусь домой. Спокойно соберу вещи, пока он будет спать после своей «полезной» вечеринки. Мы всё обсудим. Я знаю законы, я знаю свои права на квартиру. И я больше никогда, слышите, никогда не позволю кому-то решать, что мне есть, что говорить и когда уходить.
Я доела свой бутерброд, стряхнула крошки с пальто и улыбнулась салюту.
Лучше есть хлеб на зимней лавке одной, чем сидеть за роскошным столом с теми, кто тебя не ценит.
С Новым годом меня. С новой жизнью.
А вы бы смогли уйти в такой момент, или остались бы ради сохранения «лица» семьи? И случалось ли вам чувствовать такое ледяное равнодушие от близких?
(Кстати, о том, как делить имущество, если муж считает, что всё принадлежит ему, я уже рассказывала в истории про «дачу свекрови»)
Красота в глазах смотрящего