Я пришел домой на два часа раньше обычного. В прихожей висел незнакомый мужской пиджак. В воздухе витал чужой парфюм.
— Сень, ты что так рано? — Инга выскочила из спальни, поправляя волосы. — Я не ожидала.
— Совещание отменили, — ответил я, глядя на ее растерянное лицо. — А что за пиджак?
— Сантехник приходил. В нашем доме счетчики проверяют. Он сейчас ушел.
Сантехник. В деловом костюме. Который оставил свой пиджак и исчез через балкон, судя по открытой двери.
— Понятно, — кивнул я. — А почему постель в спальне свежая? И бутылка под мойкой?
Инга покраснела.
— Я прибралась. А бутылка… ну, я немного выпила. Нервы успокоить.
Двадцать лет мы вместе. И вот так — «сантехник». Я посмотрел на женщину, которую когда-то любил больше жизни, и почувствовал, как внутри что-то надломилось. Но я не стал устраивать сцену. Решил все проверить. Я улыбнулся и сказал:
— Ладно, верю. Главное, что все в порядке.
В тот вечер мы ужинали как обычно. Инга рассказывала про работу, я кивал. Но в голове крутилось: сантехник без инструментов, свежая постель, выпила, чтобы нервы успокоить. Это было нелепо, но… может, правда? Может, я просто параноик? Ведь мы столько лет вместе. Она не могла меня обмануть.
На следующий день я поехал на работу с тяжелым сердцем. Весь день мысли не давали сосредоточиться. А если это правда? Если она… Нет, не может быть. Но сомнение грызло, как мышь в старом комоде.
Вечером, проезжая мимо магазина электроники, я увидел рекламу скрытых камер. «Для безопасности вашего дома». Я остановился. Купил четыре миниатюрные камеры с записью на карту памяти. Незаметные, простые в установке.
«Это для спокойствия, – подумал я. – Если все чисто, я просто удалю записи и забуду».
Инга ничего не заметила. Я установил их в гостиной, спальне, прихожей, пока она была в душе.
****
Неделю я собирал доказательства.
Камеры исправно записывали всю неделю. Я откладывал просмотр, цепляясь за последнюю надежду, что ошибся. Но в воскресенье вечером понял — дальше прятать голову в песок нельзя.
Наконец, когда Инга легла спать, я включил компьютер и нажал на первый файл.
И уже через полчаса у меня появилась ясность. Каждый раз, когда я был на работе, или уходил к друзьям, в нашу квартиру приходил он. Высокий мужчина лет сорока, в дорогих костюмах. Они пили полусухое красное из моих запасов, смеялись, обнимались на моем диване. А потом шли в нашу спальню.
Я смотрел эти записи и каждый кадр был как удар. Боль разрасталась внутри, но я не показывал вида. У меня был план.
Я знал слабое место моей жены. Она панически боялась разочаровать своего отца. Петра Николаевича, бывшего школьного директора, человека строгих принципов. Он воспитал ее в духе честности и порядочности, и его мнение было для нее свято.
Инга дрожала перед его осуждением. В его присутствии она превращалась в послушную дочку.
****
Я позвонил тестю в четверг:
— Петр Николаевич, не могли бы вы заехать к нам в субботу? Есть серьезный разговор о будущем вашей дочери.
— Что-то случилось, Арсений?
— Лучше поговорим при встрече.
Он согласился. Инга, узнав о визите отца, засуетилась. Купила его любимые конфеты, приготовила фирменный салат.
— Интересно, о чем вы хотите говорить? — спросила она.
— Увидишь, — ответил я.
Суббота наступила. Петр Николаевич сидел в кресле в гостиной, строгий и подтянутый, несмотря на свои шестьдесят пять лет. Инга суетилась на кухне, готовила угощение.
— Петр Николаевич, — начал я, — не буду ходить вокруг да около. Ваша дочь мне неверна. Но я не хочу, чтобы вы поверили мне на слово.
Я вставил флешку в телевизор и нажал “play”.
На большом экране появилась наша спальня. Дата на записи — позавчера. На кровати Инга и незнакомый мужчина. Звук я заранее отключил, но картина была красноречивее любых слов.
Лицо Петра Николаевича медленно менялось. Он смотрел на экран, сжав кулаки.
В этот момент в гостиную вошла Инга с подносом. Она увидела, что происходит на экране, увидела лицо отца. Поднос выпал из рук и с грохотом упал на пол. Тарелки разбились.
— Папа… — прошептала она.
Петр Николаевич медленно поднялся с кресла. Я выключил телевизор.
— Двадцать лет ты была замужем за порядочным человеком. И ты… в его доме… на его кровати…
— Папа, это не то, что ты думаешь…
— Это именно то, что я думаю! — взорвался он. — Ты опозорила не только мужа, но и всю нашу семью! Ты предала человека, который тебя любил!
Инга плакала, пыталась что-то объяснять.
— Собирай вещи, — сказал он холодно. — Немедленно. И убирайся из этого дома, которого ты недостойна.
— Папа, ты не можешь…
— Могу. И буду. У меня нет такой дочери.
Через час Инга уехала с двумя чемоданами. Петр Николаевич остался. Мы сидели в гостиной, смотрели в окно, откуда открывался вид на парк, где мы с ней когда-то любили гулять.
— Прости, сынок, — сказал тесть, разглядывая свои руки. — Прости, что воспитал такую…
— Вы не виноваты, Петр Николаевич, — ответил я. — Яблоки иногда падают очень далеко от яблони.
****
Развод затянулся на полгода. Первые две недели Инга пребывала в шоке и стыде. Она снимала комнату у подруги, избегала встреч с отцом, почти никуда не ходила.
Но когда эмоции улеглись, в дело вступил прагматизм. Инга наняла адвоката и потребовала свою законную долю имущества. Квартира в центре, дача, машина.
В итоге квартиру пришлось продавать. Я получил свою половину и купил двушку в спальном районе. Инга взяла свои деньги и переехала в другой город — подальше от осуждающих взглядов и от отца, который так и не простил ее.
Петр Николаевич больше не общается с дочерью. Иногда он звонит мне, спрашивает, как дела. Мы стали ближе после той истории — связанные общей болью и разочарованием.
А я понял, что месть — это не сладкое блюдо. Это горькое средство, которое лечит одну рану, но оставляет другие.
Вернулась с работы и услышала, как муж спокойно называет матери цифры от моей карты — словно это его деньги