Борис швырнул телефон на стол и сказал, не поднимая глаз:
— Слушай, я тут подумал. Давай на раздельный бюджет перейдём. Ты работаешь, я работаю — каждый сам за себя. Справедливо ведь, да? Не хочу больше тебя содержать.
Арина стояла у плиты, мешала борщ и даже не шелохнулась. Рука с деревянной ложкой замерла над кастрюлей. Она медленно положила ложку на край, вытерла руки о фартук и обернулась.
— Содержать. Повтори ещё раз, чтобы я точно услышала.
— Ну что ты сразу так? Я просто говорю — каждый на своём, без претензий. Мои деньги — мне, твои — тебе.
Арина посмотрела на него долго, так долго, что Борис наконец поднял голову.
— Хорошо, Боречка. Раздельный бюджет — раздельный труд. Идёт?
Он кивнул, довольный, что не будет скандала. Арина вернулась к борщу, и муж решил, что выиграл спор.
В среду Арина купила продуктов ровно на одну. Куриная грудка, овощи, творог — всё пополам, всё со стикерами «Арина» на каждом контейнере. Борис вернулся поздно, распахнул холодильник и остановился.
— Ты чего, ничего не купила?
— Купила. Себе. На раздельный бюджет, помнишь? Значит, каждый сам себе готовит.
— Аринка, ну ты чего? Я же не со зла.
— И я не со зла. Я по твоим правилам.
Борис хлопнул дверцей и ушёл в комнату. Арина резала ткань острыми ножницами, которые последние годы использовали для сала, и не подняла головы.
В субботу ровно в четыре позвонили в дверь. Валентина Сергеевна в синей кофте и Кристина в обтягивающих джинсах зашли не здороваясь, прошли сразу на кухню. Кристина оглядела пустой стол и фыркнула:
— Ариш, чего не накрыла? Мы же всегда в четыре, ты знаешь.
Арина стояла у окна с чашкой кофе в руках.
— Знаю. Только теперь у нас раздельный бюджет. Гостей принимает тот, кто их позвал. Я к вам никакого отношения не имею.
Валентина Сергеевна медленно опустилась на стул, будто её толкнули.
— Как это не имеешь? Ты хозяйка!
— Хозяйка своей половины холодильника. Остальное — Борино.
Кристина вскинула голову:
— Ты обнаглела совсем? Мы к тебе каждую неделю ездим!
— Не ко мне. К Боре. Так что он вас и накормит.
Борис вышел из спальни, растерянный, в мятой футболке. Он посмотрел на мать, на сестру, на жену.
— Ариш, ну хватит. Мама пришла. Давай накрой хоть что-то.
— Раздельный бюджет? Отлично, Боря — гостей корми сам.
Тишина стала почти осязаемой. Кристина сжала телефон в руке так, что экран мигнул. Валентина Сергеевна смотрела на сына, ожидая, что он сейчас поставит жену на место. Но Борис стоял и молчал.
Он ушёл в магазин, хлопнув дверью, вернулся через сорок минут с пакетами. Вытащил дешёвые пельмени, готовый салат в пластиковом лотке, масло. Поставил кастрюлю, высыпал пельмени в холодную воду. Валентина Сергеевна попыталась подсказать, но он оборвал её:
— Мам, не мешай. Я сам.
Пельмени слиплись в серый комок. Он вылил их на блюдо, швырнул на стол вместе с салатом прямо в лотке.
— Готово. Ешьте.
Кристина посмотрела на тарелку и скривилась:
— Это вообще съедобно?
— Ешь или не ешь. Мне всё равно.
Валентина Сергеевна молча взяла вилку, отковыряла кусок теста. Жевала медленно, глядя в стол. Арина сидела в гостиной с тарелкой куриной грудки с овощами, и запах её ужина доносился на кухню, делая молчание ещё невыносимее.
Кристина встала из-за стола первой, вытерла руки салфеткой и пошла к выходу. Арина перегородила ей дорогу в коридоре.
— Посуду помоешь?
— Что?
— Посуду. За собой. Или ты думала, что можно каждую субботу приходить, есть и уходить?
Кристина уставилась на неё, как на сумасшедшую:
— Я гость, между прочим!
— Гость Бориса. Раздельный труд, помнишь? Он готовил, ты ела — иди мой.
— Да ты охамела!
— Кристиночка, помой, — Валентина Сергеевна положила руку дочери на плечо. — Ну что тебе стоит.
— Мама, ты серьёзно? Это унизительно!
Арина шагнула ближе, голос её стал тише, но от этого страшнее:
— Унизительно — каждую неделю приходить и нажираться, пока у меня к концу месяца в холодильнике пусто. Вот это унизительно. А помыть за собой тарелку — это называется воспитание.
Кристина швырнула сумку на стул, прошла к раковине и начала мыть посуду с таким грохотом, будто колотила её о край. Валентина Сергеевна сидела, сложив руки на коленях, и молчала. Впервые за двадцать лет.
Когда они ушли, Борис сел на диван, опустил голову в ладони. Арина налила себе воды, выпила, глядя в окно. Он поднял голову:
— Ты специально так со всеми?
— Так — это как? Честно?
— Я не думал…
— Что я не позволю вытирать об себя ноги? Боря, ты хоть раз за двадцать лет подумал, сколько стоит еда? Сколько времени я трачу на готовку? Или ты правда считал, что всё само собой?
Он молчал. Арина поставила стакан в раковину, повернулась к нему.
— Ты сказал — раздельный бюджет, потому что не хочешь меня содержать. Прекрасно. Только у меня тоже есть труд. И если ты не готов его хотя бы видеть, то я не буду работать на тебя бесплатно.
Борис встал, подошёл к холодильнику, открыл его. Посмотрел на аккуратные контейнеры с её стороны, на пустоту со своей.
— Научи меня. Что покупать. Как готовить.
Арина подошла, встала рядом.
— Научу. Но это не про деньги, Боря. Это про то, видишь ты меня или нет.
Прошло три недели. Борис научился варить суп и жарить котлеты. Арина показывала, терпеливо, но без жалости. Валентина Сергеевна больше не приходила без звонка. Однажды позвонила и спросила, можно ли зайти. Пришла с пакетом картошки, которую сама почистила. Кристина стала приезжать реже, а когда приезжала, приносила что-то с собой и сама убирала со стола.
Однажды вечером Борис протянул Арине свёрток в серой бумаге.
— Это тебе.
Внутри были профессиональные ножницы для ткани — тяжёлые, острые, дорогие. Такие, о которых она мечтала.
— Видел, как ты режешь старыми. Они тупые. Тебе нужны нормальные. Для работы.
Арина взяла ножницы, провела пальцем по холодному металлу. Это был не просто подарок. Это было признание.
— Давай вернёмся к общему бюджету, — сказал Борис. — Но не как раньше. Чтобы мы вместе решали. И чтобы я больше никогда не говорил, что тебя содержу.
— Договорились.
Они сели за стол, взяли блокнот, начали записывать расходы, планы. Это был разговор двух взрослых людей, которые наконец увидели друг друга. Холодильник больше не был разделён стикерами.
В субботу Валентина Сергеевна позвонила в полдень и спросила, можно ли зайти. Они с Борисом вместе пошли на рынок. Он нёс сумки, она выбирала овощи. Вечером за столом свекровь встала после еды и понесла тарелки к раковине. Кристина вытерла стол. Борис налил чай и сел рядом с Ариной.
— Спасибо, — сказала Валентина Сергеевна, вытирая руки. — За ужин. И за то, что… ну, ты поняла.
Арина кивнула. Всё было сказано в ту субботу, когда на столе лежали слипшиеся пельмени.
Поздно вечером Арина стояла у окна. Борис обнял её за плечи.
— Я был дураком.
— Был. Но поумнел.
Он увидел её наконец — не как обслугу, а как человека со своими границами и достоинством. На столе лежали новые ножницы, блестящие и острые. Завтра она принесёт их на работу, а старые выбросит. Не потому, что износились, а потому, что они не подходили её новой жизни — той, где её труд имел цену, а слово — вес.
Борис пошёл мыть посуду. Арина слышала, как льётся вода, и улыбнулась. Раздельный бюджет закончился, но уважение осталось. Она сняла последний стикер с холодильника и смяла в кулаке. Теперь всё было общим. Но не потому, что кто-то кого-то содержал, а потому, что они оба вложились — временем, трудом, честностью.
— Мы уже пригласили 20 гостей, и юбилей будет делать у тебя дома! — заявила свекровь. Я выбросила продукты и ушла.