Звонок в дверь прозвучал именно в тот момент, когда Лена наконец-то выдохнула после тяжелой рабочей недели. Субботнее утро обещало быть ленивым: запах свежего кофе, планы пересадить цветы на балконе и, возможно, долгий завтрак с мужем. Но настойчивая трель звонка, казалось, разрезала уютную тишину квартиры пополам.
Игорь, муж Лены, вопросительно поднял брови над чашкой эспрессо.
— Ты кого-то ждешь?
— Нет, — Лена пожала плечами, чувствуя неприятный холодок в животе. — А ты?
Игорь пошел открывать. Через секунду из прихожей донеслось громыхание колесиков по ламинату и громкий, до боли знакомый голос:
— Ну что вы копошитесь? Открывайте шире, у меня чемодан тяжелый! Игорек, сынок, помоги матери!
Лена закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Антонина Павловна. Свекровь, которая жила в соседнем городе и обычно предупреждала о визитах за неделю, чтобы Лена успела «привести квартиру в божеский вид». Сегодня предупреждения не было.
Когда Лена вышла в коридор, прихожая уже напоминала вокзал в час пик. Два огромных чемодана занимали почти все свободное пространство, а Антонина Павловна, грузная женщина с властным лицом и безупречной укладкой, уже расстегивала пальто, критически осматривая вешалку.
— Здрасьте, мама, — выдавила Лена, стараясь улыбнуться.
— Здравствуй, Леночка, здравствуй, — свекровь мазнула по ней взглядом, как по предмету мебели. — Что ж у вас так темно в прихожей? Лампочки экономите? Игорек хорошо зарабатывает, могли бы и помощнее свет сделать. Глаза сломаешь.
— Мам, ты какими судьбами? — Игорь выглядел растерянным. Он топтался на месте, не зная, куда деть руки.
— Как какими? К сыну приехала! — Антонина Павловна театрально всплеснула руками. — У меня в квартире ремонт затевается. Соседи сверху залили, представляешь? Все обои отошли. Жить там невозможно, сырость, грибок пойдет. Вот я и решила: пока мастера будут возиться, поживу у вас. Месяцок-другой.
— Месяцок-другой? — эхом переспросила Лена.
— Ну да. А что такое? — свекровь резко повернулась к ней. — Квартира у вас большая, трехкомнатная. Места много. Или невестка против?
Она произнесла слово «невестка» с такой интонацией, словно это был диагноз. Игорь бросил на жену умоляющий взгляд. Лена знала этот взгляд: «Пожалуйста, не начинай, потерпи, это же мама».
— Конечно, оставайтесь, Антонина Павловна, — сказала Лена, чувствуя, как внутри закипает раздражение. — Только у нас сейчас в гостевой склад коробок, мы там гардеробную планировали…
— Ничего, разберем! — отмахнулась свекровь и по-хозяйски прошла на кухню, даже не разувшись. — Ой, Лена, а что это у тебя за шторы? Серые какие-то, унылые. Сюда бы персиковые, повеселее. Я как раз свои старые привезла, они почти новые, немецкие. Повесим.
Это было только начало. Первый день прошел под знаком тотальной ревизии. Антонина Павловна, казалось, задалась целью найти изъян в каждом квадратном метре пространства.
— Плита грязная, — констатировала она, проводя пальцем по идеально чистой варочной панели. — Игорь, ты почему жене не купишь нормальное средство?
— Шкаф стоит неправильно, свет загораживает.
— Почему в холодильнике пусто? Сын голодает?
Лена молча резала салат, сжимая нож так, что побелели костяшки пальцев. Она напоминала себе: квартира просторная, у каждого есть свой угол, можно просто не пересекаться.
Но у Антонины Павловны было свое видение границ. Вечером, когда Лена принимала душ, свекровь без стука ворвалась в ванную.
— Ой, я только полотенце взять! — заявила она, роясь в шкафчике. — Лена, а ты зачем такой дорогой шампунь покупаешь? Игорю надо деньги на машину откладывать, а ты транжиришь. Обычное мыло ничем не хуже.
Лена натянула шторку, чувствуя, как краска заливает лицо.
— Антонина Павловна, выйдите, пожалуйста!
— Да что я там не видела, — фыркнула свекровь, но вышла, громко хлопнув дверью.
За ужином спектакль продолжился. Игорь сидел, уткнувшись в тарелку, стараясь стать невидимым.
— Квартира, конечно, хорошая, — начала Антонина Павловна, размазывая пюре по тарелке. — Игорь молодец. Такую жилплощадь отхватил! Я всегда знала, что мой сын далеко пойдет. Центр города, потолки высокие. Сразу видно — мужская рука выбирала.
Лена поперхнулась водой.
— Вообще-то, эту квартиру выбирала я, — тихо заметила она.
— Выбирала она, — передразнила свекровь с снисходительной улыбкой. — Выбирать — дело женское, а платить — мужское. Игорь пашет как вол, чтобы ипотеку гасить, а ты только «выбираешь».
Лена открыла рот, чтобы возразить, но Игорь под столом сжал её руку. Его глаза умоляли: «Молчи». Лена знала, что Игорь никогда не вдавался в подробности финансов с матерью. Антонина Павловна жила в святой уверенности, что её сын — единственный добытчик, владелец заводов и пароходов, а Лена — просто удачливое приложение к его успеху.
— Кстати, Игорек, — свекровь отложила вилку. — Я тут подумала. В той комнате, где вы склад устроили… Там окна на юг выходят. Мне для суставов нужно тепло. Я завтра там все разберу, мебель переставим. Твой диван старый туда перетащим, а тот шкаф — в коридор.
— Мама, это будущая детская, — осторожно сказал Игорь. — Мы там ремонт только закончили, обои дорогие…
— Какая детская? — удивилась Антонина Павловна. — Детей-то еще нет. А мать у тебя есть, и она больная. Пока внуков родите, я уже сто раз съеду. А пока мне комфорт нужен. Я тут, в конце концов, в гостях у родного сына, имею право на нормальные условия.
— Мы подумаем, мам, — быстро сказал Игорь, вставая из-за стола.
Когда они остались в спальне одни, Лена взорвалась.
— «Мы подумаем»? Игорь, ты серьезно? Она хочет перевернуть весь дом вверх дном!
— Лен, ну потерпи, пожалуйста. Ей скучно, ей нужно внимание. Она же не навсегда. Ну переставит она мебель, потом вернем обратно. Не хочу скандала, у неё давление.
— У меня тоже давление! — прошипела Лена. — Она ведет себя так, будто это её квартира!
— Ну она же мама… Она так воспитана. Она считает, что все, что мое — это наше общее. Дай ей почувствовать себя значимой. Пожалуйста, ради меня.
Лена посмотрела на мужа. Он выглядел уставшим и жалким. Она любила его, несмотря на его мягкотелость.
— Хорошо, — выдохнула она. — Но в мой кабинет она не заходит. И в наши документы не лезет.
— Обещаю, — Игорь поцеловал её в лоб.
Лена не знала, что обещания Игоря против напора Антонины Павловны не стоили и ломаного гроша. А главное — она недооценила аппетиты свекрови. Месяцок-другой был лишь предлогом. Антонина Павловна приехала не гостить. Она приехала захватывать территорию.
Прошла неделя, и квартира изменилась до неузнаваемости. Тонкий вкус Лены, её любовь к минимализму и светлым тонам были погребены под лавиной «уюта» от Антонины Павловны.
На диване в гостиной появились вязаные салфетки. На подоконниках — батареи горшков с геранью, которые пахли специфически и сыпали сухими листьями на пол. Но самым страшным было не это. Самым страшным было то, как методично свекровь вытесняла Лену из её собственного дома.
Лена возвращалась с работы, как на поле боя. Каждый вечер её ждал новый сюрприз.
Во вторник исчезла её любимая ваза.
— Она разбилась, — небрежно бросила Антонина Павловна. — Стояла на самом краю. Я же говорила — неудобно.
В среду Лена не нашла свои домашние тапочки.
— Я их выбросила, — заявила свекровь. — Они совсем стоптанные, позорят сына перед гостями. Я тебе вот, свои старые дала, носи.
Игорь молчал. Он приходил поздно, быстро ел и прятался за экраном ноутбука. Он выбрал тактику страуса, надеясь, что две главные женщины его жизни сами разберутся. Но разбираться никто не собирался — шла холодная война.
Кульминация приближалась с пугающей скоростью. В пятницу Лена взяла отгул, чтобы съездить к врачу — они с Игорем планировали ребенка, и нужно было сдать анализы. Вернувшись домой раньше обычного, в час дня, она застала в квартире бурную деятельность.
В коридоре стояли два незнакомых мужика в грязных комбинезонах. Они с натугой тащили по паркету (по итальянскому паркету, который Лена выбирала три месяца!) тяжелый дубовый комод из спальни.
— Стоп! — крикнула Лена, бросая сумку на пол. — Что здесь происходит? Вы кто такие?
Мужики остановились, утирая пот. Из комнаты, которую они называли «будущей детской», выплыла Антонина Павловна. Она была в боевом настроении, в фартуке и с рулеткой в руках.
— О, Лена, ты рано. А мы тут перестановку делаем, как я и говорила.
— Какую перестановку? Зачем вы трогаете мебель из спальни?
— Потому что в той комнате, — свекровь кивнула на детскую, — пусто. Я решила сделать там свою спальню-гостиную. Мне нужен этот комод под телевизор. А вам он все равно не нужен, только пыль собирает.
— Антонина Павловна, — голос Лены дрожал от ярости. — Немедленно скажите им поставить все на место. Это наша мебель. Это наша комната. Мы готовим её для ребенка.
— Ой, да какого ребенка! — махнула рукой свекровь. — Пока ты забеременеешь, пока родишь… А я сейчас живу. И вообще, я тут подумала… Мне нравится этот район. Парк рядом, поликлиника хорошая. Я решила продать свою квартиру в области и переехать к вам насовсем.
Лена замерла. В ушах зазвенело.
— Что вы решили?
— Переехать, — повторила свекровь, наслаждаясь эффектом. — Деньги с продажи моей квартиры положим на счет Игоря, пусть проценты капают. А я буду жить здесь, помогать вам с хозяйством, потом с внуками. Места всем хватит. Эту комнату я забираю себе. Светлая, теплая. Самое то для пожилой женщины.
Она повернулась к грузчикам:
— Чего встали? Тащите! Царапину не сделайте!
— Поставьте комод, — ледяным тоном сказала Лена.
— Тащите, я сказала! Я плачу! — рявкнула Антонина Павловна.
— Вон отсюда! — заорала Лена так, что грузчики вздрогнули. — Оба! Вон из моей квартиры!
Мужики переглянулись, аккуратно опустили комод прямо посреди коридора и попятились к двери.
— Хозяйка, вы уж сами разберитесь… — буркнул один и выскочил на лестницу.
Антонина Павловна побагровела.
— Ты… Ты как смеешь? Выгонять людей, которых я наняла? В доме моего сына!
— Это не дом вашего сына, — тихо сказала Лена.
— Да что ты говоришь! — свекровь рассмеялась, но смех был злым, лающим. — А чей же? Твой, что ли? Нищенка, пришла на все готовое! Я знаю, сколько Игорь в эту квартиру вложил! Он ночами не спал, работал! А ты тут командуешь? Да я сейчас Игорю позвоню, он тебе быстро мозги вправит!
Она схватила телефон и дрожащими пальцами начала тыкать в экран.
— Алло, Игорь! Срочно домой! Твоя жена с ума сошла! Она меня из дома выгоняет! Она рабочих выгнала! У меня сердце прихватило! Срочно!
Лена смотрела на этот спектакль и чувствовала странное спокойствие. То самое спокойствие, которое наступает, когда терять уже нечего. Она поняла, что точка невозврата пройдена. Терпеть ради мужа больше нельзя, потому что если она промолчит сейчас, то потеряет не только комнату, но и самоуважение, и свою семью, и свое будущее.
— Звоните, — сказала Лена, скрестив руки на груди. — Пусть приезжает. Нам всем есть о чем поговорить.
— Ты еще пожалеешь, — прошипела Антонина Павловна, оседая на стул и картинно хватаясь за сердце. — Ты вылетишь отсюда быстрее пробки, как только Игорь узнает, как ты с матерью обращаешься. Эта комната будет моей. И кухня будет моей. А ты будешь знать свое место.
Лена молча развернулась и пошла в спальню. Там, в глубине гардеробной, был спрятан небольшой сейф. Она набрала код. Пискнул электронный замок. Лена достала синюю папку с документами.
Она никогда не хотела использовать это как оружие. Она считала, что в семье не должно быть «моего» и «твоего». Но Антонина Павловна объявила войну, забыв проверить, какое вооружение есть у противника.
Лена вернулась в кухню, положила папку на стол и налила себе воды.
— Ждем Игоря, — сказала она. — А пока можете начинать собирать вещи обратно в чемодан.
Свекровь посмотрела на неё с искренним изумлением, смешанным с жалостью к умалишенной.
— Ну-ну, — сказала она. — Посмотрим, кто кого.
Игорь примчался через двадцать минут. Он был бледный, встрепанный, галстук сбился набок. Вбежав в кухню, он увидел картину, достойную кисти баталиста: его мать сидела за столом с тонометром на руке и выражением вселенской скорби на лице, а Лена спокойно пила чай напротив, положив руку на синюю папку.
— Что случилось?! Мама, тебе плохо? Лена, что произошло? — Игорь метался между ними, не зная, кого спасать первым.
— Сынок! — взвыла Антонина Павловна. — Она меня выживает! Она рабочих выгнала! Я хотела уют навести, свою комнату обустроить, раз уж переезжаю к вам, а она устроила истерику! Кричала, что я никто, что прав у меня нет! В твоем доме! Скажи ей! Скажи ей, что я твоя мать и имею право жить с сыном!
Игорь замер, переводя взгляд на жену.
— Мама переезжает к нам? — переспросил он.
— Да, Игорек. Я решила продать ту развалюху и жить с вами. Буду помогать, готовить… А Лена против! Она считает, что может указывать твоей матери!
Игорь устало потер переносицу.
— Мам, мы это не обсуждали. Переезд — это серьезно.
— А что тут обсуждать? Квартира твоя, большая. Или ты тоже против матери? Подкаблучник!
— Игорь, — голос Лены прозвучал тихо, но твердо, перекрывая причитания свекрови. — Сядь.
В её тоне было столько металла, что Игорь послушно опустился на стул.
— Антонина Павловна утверждает, что это квартира её сына, и она имеет право распоряжаться комнатами, мебелью и моей жизнью, — продолжила Лена. — Игорь, ты ничего не хочешь рассказать маме? О том, кому на самом деле принадлежит эта квартира?
Игорь покраснел. Он опустил глаза и начал теребить скатерть.
— Лен, ну зачем сейчас… Мама нервничает…
— Затем, что твоя «забывчивость» зашла слишком далеко. Ты не сказал маме, как мы купили эту квартиру, чтобы не ущемлять твое мужское самолюбие. Я молчала. Но теперь она хочет жить в детской. Она считает меня приживалкой.
Антонина Павловна переводила взгляд с сына на невестку, чувствуя неладное.
— О чем она говорит, Игорь? Ипотека же на тебе? Ты же платишь!
— Мама… — промямлил Игорь.
Лена открыла папку и достала документ с гербовой печатью.
— Читайте, Антонина Павловна. Вслух.
Свекровь недоверчиво взяла бумагу. Щурясь, она начала читать:
— «Договор… купли-продажи… собственник… Елена Владимировна Скворцова…» — она запнулась. — Ну и что? Оформили на жену, так часто делают. Это все равно совместно нажитое! В браке же куплено! Суд поделит пополам, а половина Игоря — это и мой дом!
— Читайте дальше, — безжалостно сказала Лена. — И посмотрите на дату.
— Дата… — Антонина Павловна нахмурилась. — Это… это за два месяца до вашей свадьбы.
— Именно. А теперь посмотрите на источник средств. Вот справка из банка. Платеж прошел с счета моего отца.
В кухне повисла звенящая тишина.
— Папа подарил мне эту квартиру на свадьбу, — четко проговорила Лена. — Мы оформили её до брака, чтобы у меня было свое жилье. Игорь не вложил в покупку ни копейки. Ремонт, мебель — да, мы делали вместе, из общего бюджета. Но стены, метры, сама квартира — это моя добрачная собственность. Полностью. На сто процентов.
Антонина Павловна выронила лист. Бумага медленно спланировала на пол.
— Игорь? — прошептала она. — Это правда? Ты же говорил… Ты говорил: «Я купил», «моя квартира»…
— Я не хотел тебя расстраивать, мам, — выдавил Игорь. — Ты всегда так гордилась, что я успешный… А у Лениного папы бизнес, он мог себе позволить…
Лицо свекрови пошло красными пятнами. Её мир, в котором она была королевой-матерью успешного феодала, рухнул. Оказалось, что она не просто в гостях. Она в гостях у той, кого считала никем. В квартире, к которой её сын имеет отношение только по штампу в паспорте.
— Значит так, — Лена встала. — Я терпела перестановки. Я терпела критику. Но занимать детскую и переезжать сюда навсегда я не позволю. Это мой дом. И здесь будут действовать мои правила. Первое правило: никаких внезапных визитов. Второе правило: никаких переездов. Третье правило: уважение ко мне.
Антонина Павловна медленно поднялась. Вся её спесь, вся её напыщенность исчезли, оставив просто растерянную пожилую женщину.
— Я… мне надо вещи собрать, — пробормотала она, не глядя на Лену.
— Я вызову такси до вокзала, — сказала Лена, смягчая тон. — Комод Игорь задвинет обратно.
Через час такси стояло у подъезда. Игорь вынес чемоданы. Свекровь молчала. Уже у самой машины она повернулась к сыну:
— Что ж ты, сынок, так… Обманул мать. Я-то думала ты хозяин. А ты… в примаках живешь.
Игорь ничего не ответил, просто закрыл за ней дверь.
Когда он вернулся в квартиру, Лена сидела на диване (на котором уже не было вязаной салфетки) и смотрела в одну точку.
— Прости меня, — сказал Игорь, садясь рядом, но не решаясь обнять её. — Я идиот. Я просто хотел казаться круче в её глазах. Я не думал, что это так обернется.
Лена посмотрела на него. В её глазах не было злости, только усталость.
— Ты не просто хотел казаться круче, Игорь. Ты позволил ей унижать меня, чтобы поддерживать свою иллюзию. Больше так не будет. Либо мы партнеры и защищаем друг друга, либо…
— Я понял, — быстро сказал он, беря её за руку. — Я все понял. Клянусь. Завтра же поменяю замки. На всякий случай.
Лена слабо улыбнулась.
— Замки — это хорошая идея. А детскую давай все-таки доделаем. Мне кажется, там будет отлично смотреться желтый цвет. Солнечный.
— Согласен, — кивнул Игорь. — Желтый — это отлично.
Посреди коридора все еще стоял тяжелый дубовый комод, как памятник выигранной битве за личные границы.
Когда за такси, увозившим Антонину Павловну, закрылась дверь подъезда, тишина в квартире стала оглушительной. Она давила, наполненная невысказанными упреками и запоздалыми прозрениями. Игорь и Лена стояли посреди коридора, где все еще сиротливо темнел дубовый комод — немой свидетель их семейной баталии.
— Я сейчас… задвину его обратно, — глухо сказал Игорь, нарушая молчание.
Он в одиночку, с видимым усилием, оттащил тяжелую мебель в спальню, на ее законное место. Каждый сантиметр, который комод проезжал по паркету, звучал как скрип их натянутых отношений. Лена молча наблюдала за ним. Она не предлагала помощи, хотя видела, как вздулись вены на его шее. Ей нужно было, чтобы он сам исправил то, что допустил.
Вечер прошел в странном, напряженном ритуале. Игорь заказал их любимую пиццу, открыл бутылку вина, которую они хранили для особого случая. Он суетился, подливал ей в бокал, говорил комплименты её прическе. Он вел себя как виноватый муж из анекдотов, и это было бы смешно, если бы не было так грустно.
— Лен, ну скажи что-нибудь, — попросил он, когда они сели на диван. — Я знаю, я виноват. Я должен был сразу ей все объяснить. Я трус.
— Ты не трус, Игорь, — медленно ответила Лена, глядя не на него, а на стену напротив. — Ты просто очень любишь свою маму. И хочешь быть для нее героем. Но ты забыл, что у тебя теперь своя семья. И здесь герой нужен мне.
Ее слова были спокойными, но для Игоря они прозвучали как приговор. Он опустил голову.
— Я все исправлю. Честно. Завтра же вызову мастера и поменяю замки. И… я поговорю с ней еще раз. Скажу, что так нельзя.
— Не надо, — остановила его Лена. — Ты уже поговорил. Вернее, я поговорила. Теперь ей нужно время, чтобы это принять. И нам тоже.
Следующая неделя превратилась в «медовый месяц» на минном поле. Игорь был образцовым мужем: завтрак в постель, цветы без повода, звонки посреди дня с вопросом «как дела, любимая?». Он сам пылесосил, мыл посуду и выносил мусор. Он отчаянно пытался загладить свою вину, но Лена чувствовала фальшь. Это было не партнерство, а искупление. Она принимала его ухаживания с вежливой улыбкой, но внутри держала оборону. Доверие, однажды подорванное, не восстанавливается букетом роз.
А потом начались звонки.
Телефон Игоря вибрировал на тумбочке посреди ночи. Он вскакивал, сбрасывал вызов и отключал звук.
— Кто это? — сонно спрашивала Лена, хотя знала ответ.
— Реклама, — врал он и отворачивался к стене.
Но Антонина Павловна была стратегом. Не дозвонившись сыну, она начала писать ему сообщения. Длинные, полные пассивной агрессии и манипуляций. Лена случайно увидела одно из них через плечо мужа, когда он читал его на кухне.
«Сынок, у меня опять давление подскочило, врач сказал, это от нервов. Соседка приносит мне хлеб, а то я совсем ослабла, даже в магазин сходить не могу. Наверное, так и помру в одиночестве, забытая собственным ребенком, которого вырастила…»
Игорь быстро заблокировал телефон, но Лена успела все прочитать. Она ничего не сказала, но внутри все похолодело. Она знала этот прием. Чувство вины было самым сильным оружием в арсенале свекрови.
В субботу Игорь подошел к ней с виноватым видом.
— Лен, я тут подумал… Может, съездим к маме на выходные? Проведаем. Я один съезжу, если хочешь. Просто чтобы убедиться, что она в порядке.
Лена отложила журнал с идеями для детской комнаты.
— Она в порядке, Игорь. У нее не было никакого ремонта. Она солгала, чтобы переехать к нам. Теперь она лжет про свое здоровье, чтобы ты примчался к ней, бросив все.
— А если не лжет? — с отчаянием спросил он. — Что, если ей правда плохо? Она же моя мать. Я не могу просто вычеркнуть ее из жизни.
— Никто не просит вычеркивать, — жестко ответила Лена. — Но ехать к ней сейчас — значит показать, что ее манипуляции работают. Это значит, что все, что произошло, было зря. Она поймет, что достаточно надавить на твою жалость, и ты снова будешь у ее ног. А я снова стану «той женщиной, которая настроила сына против матери».
Они впервые поссорились после того инцидента. Игорь кричал, что она бессердечная, Лена отвечала, что она просто не хочет снова превращать свою жизнь в ад.
— Я не поеду! И тебе не советую! — крикнула она в сердцах.
— Я поеду! — отрезал он, схватил ключи от машины и выбежал из квартиры, хлопнув новой, крепкой дверью.
Лена осталась одна. Она села на пол в будущей детской. Комната казалась пустой и холодной. Она поняла, что выиграла битву за квартиру, но война за мужа только начиналась. И в этой войне свекровь была опытным и безжалостным противником. Она знала все слабые места своего сына, и она будет бить по ним снова и снова.
Игорь вернулся в тот же вечер. По его поникшему виду Лена поняла всё. Он привез с собой огромную сумку с домашними соленьями и чувство вины размером с Эверест.
— Ну как она? При смерти? — язвительно спросила Лена.
— Нормально, — буркнул Игорь, разбирая банки на кухне. — Давление в норме. Просто… скучает. И обижена. Очень.
— Я тоже обижена, — напомнила Лена.
— Я знаю, — он вздохнул. — Просто… она рассказала все тете Гале. И тете Вере. И дяде Коле. Теперь вся родня думает, что ты монстр, а я подкаблучник.
Лена села на стул. Так вот какой был следующий ход. Публичное порицание.
— А что именно она рассказала? Позволь угадаю. Что я, хищница, обманом заставила тебя жениться, отняла квартиру, а теперь выгнала твою больную мать на улицу?
Игорь молча кивнул.
— И ты… ты не объяснил им, как все было на самом деле?
— Я пытался! — он всплеснул руками. — Но они слушают ее! Она же женщина, мать, «жертва»! А я — предатель. Они звонили мне всю дорогу обратно. Говорили, что я должен образумиться, не бросать мать ради «какой-то юбки».
«Какой-то юбки». Эта фраза резанула Лену по сердцу. Для них она всегда будет чужой, пришлой, захватчицей.
На следующий день начался телефонный террор. Первой позвонила тетя Галя, старшая сестра Антонины Павловны, женщина с голосом командира полка.
— Леночка? Это тетя Галя. Я хочу с тобой поговорить. Как женщина с женщиной. Ты пойми, нельзя так с матерью. Мать — это святое. Игорь — ее единственный сын, ее свет в окошке. А ты его отнимаешь. Подумай своей головой, девочка. Мужья приходят и уходят, а мать одна.
Лена вежливо выслушала тираду и спокойно ответила:
— Галина Степановна, я понимаю вашу заботу, но это дело нашей семьи: моей, Игоря и его мамы. И мы сами в нем разберемся.
— Ах, вот как ты заговорила! Семьи! — возмутилась тетя на том конце провода. — Какая ты ему семья! Ты его из семьи как раз и уводишь!
После этого звонка Лена просто перестала брать трубку с незнакомых номеров. Но родственники были настойчивы. Они начали писать в социальные сети. Двоюродная сестра Игоря из Саратова прислала ей сообщение: «Лена, одумайся, Антонина Павловна святая женщина, а ты так с ней. Бог все видит».
Игорь ходил чернее тучи. Он разрывался между любовью к жене и вбитым с детства долгом перед матерью и всей ее многочисленной родней. Он пытался защищать Лену в телефонных разговорах, но его аргументы тонули в хоре возмущенных голосов.
Апогеем стал неожиданный визит. В субботу днем, когда Лена и Игорь пытались клеить в детской веселые обои с жирафами, в дверь позвонили. На пороге стояла та самая тетя Галя. Она приехала из другого города без предупреждения, с решительным видом спасительницы отечества.
— Я к племяннику! — громогласно заявила она, отодвигая Лену и проходя в квартиру. — Игорь, сынок, я приехала тебя спасать!
Она вошла на кухню, поставила на пол тяжелую сумку, из которой пахло пирожками и валерьянкой, и огляделась.
— Совсем тебя твоя ведьма извела, похудел-то как! Ничего, я сейчас тут порядок наведу.
Игорь застыл с валиком в руке, весь перепачканный клеем.
— Тетя Галя? Ты как здесь?
— Как-как! На поезде приехала! Сестра звонит, плачет в трубку, говорит, сын пропадает. Я и рванула. Ну-ка, веди меня к этой… жене твоей. Буду ей объяснять политику партии.
Лена вышла в коридор, скрестив руки на груди. Краска медленно заливала её щеки.
— Здравствуйте, Галина Степановна. Вы, кажется, не поняли. Вам здесь не рады.
— Ах ты! — тетка уперла руки в бока. — Да как ты смеешь мне указывать в доме моего племянника!
— Это не дом вашего племянника, — ледяным тоном повторила Лена свою коронную фразу. — Это мой дом. И я прошу вас его покинуть. Немедленно.
Тетя Галя открыла рот, но слов не нашла. Она посмотрела на Игоря, ожидая поддержки.
— Игорь! Ты слышишь? Она меня, твою родную тетку, выгоняет!
Игорь посмотрел на жену, потом на тетю. Он выглядел как человек, которого разрывают на две части.
— Тетя Галь… — промямлил он. — Лена права. Тебе надо было позвонить.
Это был слабый, жалкий ответ, но для тети Гали он прозвучал как предательство.
— Понятно, — прошипела она, хватая свою сумку. — И тебя обработала. Ну что ж. Живите. Только потом не плачьте, когда на старости лет одни останетесь. Мать не простит. И мы тоже.
Она вылетела из квартиры, громко хлопнув дверью так, что со стены посыпалась штукатурка.
Лена и Игорь остались стоять посреди коридора. Атмосфера была настолько тяжелой, что, казалось, можно было вешать топор.
— Спасибо за защиту, — с горькой иронией сказала Лена. — «Тебе надо было позвонить» — это все, на что ты способен?
— А что я должен был сделать?! — взорвался Игорь. — Вышвырнуть ее пинками? Это моя тетя!
— Да! — крикнула Лена. — Ты должен был сказать: «Это моя жена, и я не позволю ее оскорблять в ее же доме! Убирайтесь вон!». Вот что ты должен был сделать!
Они смотрели друг на друга, и Лена поняла, что обои с жирафами могут так и остаться в рулонах. Потому что семьи, для которой предназначалась эта детская, у них могло и не быть.
После визита тети Гали они не разговаривали два дня. Игорь спал на диване в гостиной, Лена — в их спальне. Квартира, за которую было заплачено такую высокую цену, превратилась в два враждебных лагеря. Лена ходила на работу, возвращалась, ужинала в одиночестве и запиралась в комнате. Она больше не плакала. Внутри была выжженная пустыня. Она думала о разводе. Мысль была холодной и ясной, как зимний воздух. Она любила Игоря, но не могла жить с человеком, который не был ей ни стеной, ни опорой.
На третий день вечером Игорь постучал в дверь спальни.
— Лена, можно?
Она молча кивнула. Он вошел и сел на край кровати, не решаясь подойти ближе.
— Я много думал, — начал он тихо. — Ты была права. Во всем. Я вел себя как сопляк. Я так боялся разочаровать маму и родню, что в итоге предал тебя. Единственного человека, который по-настоящему на моей стороне.
Лена молчала, ожидая продолжения.
— Я понял, что нельзя сидеть на двух стульях. Нельзя быть хорошим и для мамы, и для жены, если они ведут войну. Я должен выбрать свою семью. А моя семья — это ты.
Он достал свой телефон. Его руки слегка дрожали.
— Я сейчас позвоню маме. И расставлю все точки над «i». Раз и навсегда. Я хочу, чтобы ты это слышала.
Он нашел в контактах «Мама» и нажал кнопку вызова, включив громкую связь. Лена затаила дыхание.
Гудки шли долго. Наконец, в трубке раздался недовольный голос Антонины Павловны.
— Ну наконец-то! Вспомнил о матери! Я уж думала, совсем тебя околдовали!
— Мама, — голос Игоря был твердым, как никогда. — Я звоню сказать тебе три вещи. Первое: Лена — моя жена. Я ее люблю, и я не позволю никому ее оскорблять. Ни тебе, ни тете Гале, ни кому-либо еще. Любое неуважительное слово в ее адрес будет означать, что вы оскорбили меня.
В трубке повисло молчание.
— Второе, — продолжил Игорь. — Квартира принадлежит Лене. Это ее территория. Мы живем здесь по ее доброй воле. Ты не имеешь здесь никаких прав, кроме прав гостя. И вести себя должна соответственно.
— Да как ты смеешь, сынок… — начала было Антонина Павловна, но Игорь ее перебил.
— И третье, самое главное. Я запрещаю тебе и всей родне вмешиваться в нашу жизнь. Никаких звонков с нравоучениями, никаких внезапных визитов. Ты хочешь общаться со мной? Пожалуйста. Но если я еще хоть раз услышу, что ты плетешь интриги за спиной у моей жены или настраиваешь против нее родственников, нашего общения не будет. Вообще. И никаких внуков ты, соответственно, не увидишь. Никогда. Это понятно?
Тишина в трубке была такой, что казалось, можно услышать, как у Антонины Павловны в голове рушится ее мир. Потом послышался сдавленный всхлип.
— Ты… ты мне угрожаешь? Из-за этой…
— Я ставлю тебя перед фактом, мама, — отрезал Игорь. — Ты либо принимаешь мои условия и мою жену, либо теряешь сына. Выбор за тобой. Подумай.
И он нажал «отбой».
Игорь отложил телефон и посмотрел на Лену. В его глазах стояли слезы, но это были слезы не слабости, а освобождения. Он наконец-то повзрослел.
Лена подошла к нему и впервые за эти дни по-настоящему его обняла. Крепко, изо всех сил.
— Спасибо, — прошептала она ему в плечо.
В этот вечер они не говорили о будущем. Они просто были вместе. Они заказали еду, смотрели какой-то глупый фильм и держались за руки. Стена между ними рухнула.
На следующее утро, в воскресенье, они проснулись поздно. Солнце заливало спальню.
— Знаешь, что? — сказала Лена, потягиваясь. — А давай сегодня доклеим обои.
Игорь улыбнулся:
— Давай.
Они пошли в детскую. Лена взяла в руки рулон с обоями и посмотрела на желтых жирафов на голубом фоне.
— А может, не надо жирафов? — вдруг сказала она.
— Не нравятся? — удивился Игорь.
— Нравятся. Но давай одну стену сделаем просто желтой. Яркой. Как солнце. Чтобы она напоминала нам о сегодняшнем дне. О дне, когда в нашем доме снова стало светло.
Игорь подошел и обнял ее сзади, положив руки ей на живот.
— Я согласен. Пусть будет желтый. Цвет нашего нового начала.
Они стояли, обнявшись, в пустой комнате, полной солнечного света, и оба понимали, что главную битву они выиграли. Не за квартиру и не против свекрови. А за свою собственную, маленькую, но очень сильную семью.
– Ты сам решил, что твоя мать будет жить в моей квартире? И даже не соизволил спросить меня? – я решительно задала вопрос мужу