— Мам, я уже подъезжаю. Из Твери, да. Быстро всё решили, договор подписали за день вместо трёх.
Лина прижала телефон плечом, перехватывая пакет с эклерами. Любимые, из «Сладкой жизни» — специально заехала на вокзале, хотела порадовать Антона. Командировка должна была затянуться на неделю, но заказчик оказался сговорчивым, бумаги подписали в первый же день. Лина даже обрадовалась — приедет раньше, устроит мужу сюрприз. Девять лет вместе, а всё равно приятно видеть его лицо, когда она достаёт из сумки что-нибудь вкусное.
— Соня как? — спросила она, обходя лужу у подъезда.
— Нормально, купались сегодня. Ты когда за ней приедешь?
— В субботу, как договаривались. Ладно, мам, устала с дороги, позже перезвоню.
Она убрала телефон и толкнула дверь подъезда. Четвёртый этаж без лифта — за девять лет привыкла, ноги сами несли. На площадке пахло чьим-то борщом, сосед сверху опять курил в окно.
Ключ мягко провернулся в замке. В прихожей — кроссовки Антона, хотя по средам он обычно допоздна в офисе. Лина скинула туфли, прошла по коридору и остановилась на пороге кухни.
За столом сидел муж в домашнем халате. Напротив — соседка Светлана из тридцать второй квартиры. Две чашки кофе, блюдце с печеньем, которое Лина покупала только для гостей.
— Вы чего тут делаете?
Антон дёрнулся, расплескав кофе на стол.
— Фу, Лина! Напугала! Чуть сердце не остановилось!
Светлана побледнела, вцепилась пальцами в край чашки. Муж прижал ладонь к груди, потом уставился на Лину:
— Ты чего так рано? Ты же через два дня должна была приехать.
Светлана вскочила, отодвигая чашку.
— Ой, Лина! Привет! Я тут шуруповёрт занесла, Антон давал карниз прикрутить. Спасибо ещё раз! — она уже пятилась к двери. — Ну ладно, побегу, дел полно.
Каблуки простучали по коридору, хлопнула входная дверь. Лина стояла, глядя на чашку с розовым следом помады на краю.
— Чего стоишь? — Антон поднялся, сунул руки в карманы халата. — Есть будешь? Я макароны варил.
— Кофе с соседкой пьёшь среди дня?
— А что такого? Зашла на минуту, я предложил. Нормальные соседские отношения.
Он говорил быстро, чуть громче обычного. Лина поставила пакет с эклерами на стол, рядом с чашками.
— Тебе привезла. Любимые.
Антон глянул на коробку, потом на неё.
— Спасибо. Ты устала, наверное. Иди в душ, я пока уберу тут.
Он уже собирал чашки, звенел ложками в раковине. Лина смотрела ему в спину и чувствовала что-то странное — не злость, не ревность даже. Какое-то глухое несовпадение. Как будто картинка сдвинулась на полсантиметра и всё стало чужим.
В ванной она стояла под горячей водой, пока кожа не покраснела. Пыталась убедить себя: шуруповёрт, карниз, кофе — всё объяснимо. Соседка замужем, у неё своих проблем хватает. Правда, муж её вечно по вахтам мотается, месяцами дома не бывает. Антон просто растерялся, не ожидал её так рано.
Когда вышла, он сидел на диване с телефоном. Поднял глаза, улыбнулся криво.
— Отошла?
— Угу. — Лина села рядом, вытирая волосы полотенцем. — А ты чего дома? Среда же.
— Комиссия приехала, нас пораньше отпустили. Представляешь, первый раз за полгода.
— Надо же. Раньше никогда не отпускали.
— Ну вот, бывает.
Он смотрел в телефон, листал что-то. Пальцы чуть подрагивали. Лина заметила, но списала на усталость — у него последний месяц вечно завал, дедлайны, нервы.
— Есть хочешь? — спросил он, не поднимая головы.
— Не особо. Устала просто.
— Тогда ложись, я попозже приду.
Она ушла в спальню, легла поверх одеяла. Смотрела в потолок и никак не могла отпустить это странное чувство. Как будто что-то сломалось, а она не понимала что именно.
Утром, собирая его вещи в стирку, Лина проверила карманы джинсов. Привычка — Антон вечно забывал мелочь и салфетки. Пальцы нащупали что-то плотное. Она вытащила два билета в кино. «Премьер-зал», седьмой ряд, места рядом. Дата — прошлая пятница.
Лина держала билеты и не могла оторвать взгляд. Они с Антоном не были в кино два года. Всё времени не хватало — то работа, то Соня, то ремонт. А тут два билета на вечерний сеанс. Прошлая пятница, девятнадцать тридцать.
Она вспомнила тот вечер. Сидела допоздна с квартальными отчётами, цифры плыли перед глазами. Антон позвонил около семи: «Задержусь, у нас тут завал». Она ещё пожалела его — бедный, опять сидит в офисе. А он, выходит, в это время был в кино. И не один.
Билеты она положила на полку в коридоре, под стопку счетов за квартиру. Постирала джинсы, развесила, приготовила завтрак. Когда Антон вышел на кухню, спросила как бы между делом:
— Ты в пятницу в кино ходил?
Он замер с чашкой в руке. На секунду, не больше — но она заметила.
— А, это… С Лёхой ходили, после работы. Комедия какая-то тупая, тебе бы не понравилось.
— Понятно.
Лина отвернулась к плите, помешивая кашу. Лёха. Значит, Лёха. Можно позвонить, проверить, но она уже знала — врёт. По голосу, по паузе, по тому, как он слишком быстро уткнулся в телефон. И ещё по тому, как не предложил ей сходить вместе — раньше бы обязательно сказал «давай в следующий раз вдвоём».
Днём она пыталась работать удалённо, но цифры расплывались перед глазами. Закрыла ноутбук, села у окна. Смотрела на двор, где мамочки катали коляски, и думала: может, она всё придумывает? Может, это правда Лёха, правда комедия, правда просто соседка с шуруповёртом?
Но внутри уже поселилось что-то тяжёлое. Как камень под рёбрами.
Вечером в пятницу они ехали за Соней. Антон вёл молча, вцепившись в руль. Лина смотрела в окно на пролетающие фонари. Между ними на сиденье лежала её сумка — как граница.
Раньше они болтали в машине. Обсуждали Соню, планы на выходные, вспоминали что-то смешное. Сейчас — тишина и радио вполголоса. Какая-то попса, которую оба не любили, но никто не переключал. Лина покосилась на мужа. Желваки на скулах, взгляд в дорогу, пальцы побелели на руле.
— Устал? — спросила она.
— Есть немного.
И всё. Раньше он бы пожаловался на начальника, рассказал про завал, про идиотов из соседнего отдела. А теперь — два слова и молчание. Лина отвернулась к окну, чувствуя, как между ними натягивается что-то невидимое. Тонкое, холодное.
Мать встретила их на крыльце. Соня выскочила следом, повисла на Лине:
— Мам, я по тебе соскучилась!
— Я тоже, зайка. — Лина прижала дочку к себе, вдыхая запах её волос. Детский шампунь с клубникой. — Как отдохнула?
— Супер! Мы с бабушкой пирожки пекли, и варенье варили, и на речку ходили!
Пока Антон грузил сумки в машину, мать отвела Лину в сторону, к яблоне у забора.
— Ты какая-то замученная. Бледная вся, синяки под глазами.
— Да ничего, мам. Работы много, командировка эта вымотала…
— Точно? А то смотрю — сама не своя.
— Точно. Всё нормально.
Мать смотрела недоверчиво, но не стала давить. Лина была благодарна ей за это. Не сейчас. Не готова ещё говорить вслух.
— В понедельник Соню в лагерь везём, — сказала она, меняя тему. — Две недели, до конца июля.
— О, здорово! — Соня запрыгала рядом, дёргая Лину за рукав. — Там Настя будет, и Полина, и мы будем в речке купаться каждый день!
— Только слушайся вожатых, — мать погладила внучку по голове. — И панамку надевай на солнце.
— Ба-а, ну я уже большая!
Обратно ехали втроём. Соня щебетала про лагерь, про подружек, про то, как бабушка пекла пирожки с вишней и у неё сок тёк по рукам. Лина слушала, кивала, вставляла «угу» и «здорово», а сама думала о билетах в кино, о чашке с помадой, о том, как муж дёрнулся при её вопросе. И о том, как он сейчас не вступает в разговор — раньше бы подшучивал над Соней, а теперь молчит, смотрит на дорогу.
В субботу с утра Лина затеяла уборку. Мыла полы, протирала пыль, разбирала шкафы. Руки работали сами, а голова была где-то далеко. Соня смотрела мультики в своей комнате, Антон ушёл «по делам» — не сказал по каким.
Около двенадцати раздался звонок в дверь. На пороге стояла свекровь — Тамара Ивановна, в бежевом плаще и с пакетом яблок.
— Мимо проезжала, думаю — загляну. Сонечку повидаю, пока в лагерь не уехала.
— Проходите.
Из комнаты выскочила Соня, услышав голос.
— Бабушка Тома!
— Сонечка, солнышко моё! — свекровь присела, обняла внучку, расцеловала в обе щёки. — Как выросла-то! Дай посмотрю на тебя. Красавица!
Соня крутилась, довольная, показывала новую заколку, рассказывала про лагерь. Тамара Ивановна слушала, кивала, гладила её по голове. С внучкой она была другой — мягкой, тёплой. Не то что с Линой.
— Ну беги, поиграй, — сказала она наконец. — Мы с мамой чаю попьём.
Соня убежала к себе. Свекровь прошла на кухню, окинула взглядом влажный пол, сдвинутые стулья, тряпку в руках у Лины.
— О, убираешься. Правильно-правильно. Антоша мой чистоту любит, я его с детства приучала. Бывало, не уберёт комнату — никаких гулянок, никаких мультиков. Зато теперь порядок ценит.
Лина молча выжала тряпку в ведро.
— А ты что-то неважно выглядишь, — продолжала Тамара Ивановна, усаживаясь за стол и расправляя складки на плаще. — Не заболела? Антоше нельзя болеть рядом, у него работа важная, он кормилец.
— Я в порядке.
— Ну смотри. Чаю сделаешь?
Лина поставила чайник. Свекровь достала из пакета яблоки, разложила на столе — красные, с жёлтыми бочками.
— Это вам. Из деревни привезли, свои, без химии. Сонечке полезно, а то вы тут в городе одной химией питаетесь.
— Спасибо.
Тамара Ивановна ещё полчаса рассказывала про соседей, про давление, про то, какой Антон был хороший мальчик и как все девочки в классе на него заглядывались. Лина кивала, подливала чай и ждала, когда та уйдёт. Каждое слово про «золотого сына» скребло внутри.
После обеда, когда свекровь наконец ушла, Лина позвонила Рите.
— Слушай, мне поговорить надо. Ты можешь заехать?
— Что-то случилось? — В голосе Риты прозвучала тревога.
— Приезжай. Расскажу.
Рита приехала через час. Они сели на кухне, закрыли дверь. Соня играла у себя, было слышно, как она разговаривает с куклами.
— Короче, — Лина сжала чашку обеими руками, собираясь с мыслями. — Я нашла билеты в кино. Два. На прошлую пятницу, вечерний сеанс. А он мне в тот вечер звонил, говорил — на работе задержусь.
Рита молчала, смотрела в стол.
— И ещё. Приехала из командировки раньше, а у нас на кухне соседка сидит. Кофе пьют, печенье моё едят. Он дёрганый весь, побледнел, а она выскочила как ошпаренная.
— Какая соседка?
— Светлана, этажом выше. Муж у неё на вахтах вечно.
Рита замерла с чашкой в руке.
— Высокая такая, крашеная блондинка?
— Да. А ты откуда…
Рита подняла глаза. В них было что-то виноватое.
— Лин, я не хотела говорить. Думала, может, показалось, может, неправильно поняла… — она запнулась. — Я их видела. В «Хлеб и Соль», недели две назад. Сидели в углу, он ей руку держал. Не просто так положил — держал.
Лина почувствовала, как внутри что-то обрывается. Не боль — пустота. Холодная, звенящая тишина.
— Почему не сказала?
— Не была уверена. Думала, может, по работе знакомая, может… — Рита развела руками. — Прости. Надо было сразу.
Лина встала, подошла к окну. Во дворе дети качались на качелях, кто-то выгуливал собаку, старушка на лавке кормила голубей. Обычный субботний день.
— Неужели он предал? — сказала она тихо, не оборачиваясь. — Не могу поверить. Девять лет вместе…
— Лин, не торопись с выводами, — Рита подошла, положила руку ей на плечо. — Мало ли что бывает. Совпадения всякие, знаешь… У вас же семья, Сонька. Но присмотреться стоит. Понаблюдай за ним.
Лина кивнула, не отрывая взгляда от окна. В понедельник они повезут Соню в лагерь. Вдвоём, как нормальная семья.
В понедельник утром Соня не могла усидеть на месте. Бегала по квартире, проверяла рюкзак, пересчитывала купальники.
— Мам, а там правда речка рядом? А костры будут? А Настя точно приедет?
— Точно, зайка. Успокойся, всё будет хорошо.
Антон вынес сумки к машине, молча завёл двигатель. Лина села рядом, Соня устроилась сзади, прижимая к себе плюшевого зайца.
Лагерь встретил их гомоном детей и запахом сосен. У ворот толпились родители, вожатые в ярких футболках распределяли детей по отрядам. Соня сразу увидела подружку, замахала рукой:
— Настя! Настя, я тут!
Пока Лина оформляла документы, Антон стоял в стороне. Потом к нему подошла молодая воспитательница — невысокая, с короткой стрижкой и ямочками на щеках. Лина обернулась, услышав смех мужа. Антон улыбался девушке, что-то рассказывал, жестикулируя. Глаза блестели, плечи расправились.
С ней он уже давно так не разговаривал. С ней — сухие ответы, усталый взгляд, вечное «отстань». А тут — шутки, обаяние. Тот самый Антон, в которого она когда-то влюбилась.
Лина смотрела на них и чувствовала, как внутри что-то рвётся. Не ревность — горечь. Значит, он умеет быть лёгким, весёлым. Просто больше не с ней.
Обратно ехали молча. Антон насвистывал, барабанил пальцами по рулю. Лина сжимала руки на коленях, впиваясь ногтями в ладони.
— Ты чего такая невесёлая? Устала?
Она промолчала, глядя в окно.
Дома она достала из шкафа бутылку вина — ту самую, которую берегли на годовщину. Поставила на стол, открыла. Антон вошёл на кухню, увидел её лицо и остановился.
— Что случилось?
— Рита вас видела. В «Хлеб и Соль». Ты держал её за руку.
Он побледнел. Сел на стул, потёр лицо.
— Лина, это не то, что ты думаешь…
— А что это? Объясни.
— Светка, она… у неё проблемы, муж вечно на вахтах, ей поговорить не с кем. Я просто поддержал.
— В ресторане. За руку. Пока я дома с отчётами сидела.
Он молчал. Рвал салфетку на мелкие кусочки.
— Ничего не было, — сказал наконец. — Клянусь.
— Не верю.
Лина встала, прошла к окну. Во дворе мальчишки гоняли мяч, орали что-то друг другу.
— У тебя день на сборы. Квартира моя, от бабушки. Можешь к маме, можешь к ней — мне всё равно.
— Ты серьёзно? Из-за одного ужина?
— Из-за вранья. Ты врёшь мне в лицо уже не знаю сколько времени. Хватит.
— Лина, подожди, давай поговорим нормально…
— Нормально? Ты думаешь, я наивная дурочка, буду на всё глаза закрывать?
— У нас дочь! Остановись!
— Вот именно — у нас дочь. А ты повёл себя как последний подлец. — Она встала, упёрлась руками в стол. — Всё. Я больше не собираюсь это обсуждать. Собирай вещи и проваливай.
Он ушёл через час. Собрал сумку, хлопнул дверью. Лина сидела на кухне, слушая тишину. Потом взяла ключи и поехала к матери.
Людмила Фёдоровна открыла дверь, посмотрела на дочь и всё поняла без слов.
— Заходи. Чайник поставлю.
Лина сидела в своей старой комнате, где ещё остались обои с ромашками. Детство. Тогда всё было просто — хорошие и плохие, правда и ложь. А теперь…
Мать принесла чай, села рядом на край кровати.
— Расскажешь?
Лина рассказала. Про соседку, про кино, про ресторан. Про то, как он смеялся с воспитательницей, а с ней молчит месяцами.
Мать слушала, кивала. Потом вздохнула.
— Знаешь, я ведь тоже через это прошла. Твой отец… Было дело, лет двадцать назад. Простила тогда. Ради тебя, ради семьи.
— И что?
— И жалела потом. Каждый день жалела. Он знал, что я проглочу, — и не уважал. До самой смерти не уважал.
Лина молчала, грея ладони о тёплую чашку.
— Я не говорю, что делать, — добавила мать. — Просто чтобы знала, как бывает.
Вечером Лина вернулась домой. Квартира казалась пустой и тихой. На вешалке не было его куртки, в ванной — его бритвы. Она прошлась по комнатам, трогая вещи. Странное чувство — вроде всё то же самое, а что-то изменилось.
Антон позвонил в тот же вечер. Потом ещё раз, и ещё. Лина смотрела на экран и не брала трубку. Пошли сообщения: «Давай поговорим», «Это недоразумение», «Подумай о Соне».
На следующий день он позвонил с чужого номера. Она машинально ответила.
— Лина, пожалуйста. Дай шанс. Ради дочери.
— Шанс был, Антон. Ты его потратил на Светку.
— Я всё исправлю, клянусь…
— Нет.
Она нажала отбой. И почувствовала, как что-то закрылось внутри. Жалость, сомнения — всё ушло. Осталась только твёрдость.
Потом были цветы у двери — она отдала соседке. Он караулил её у подъезда после работы — она проходила мимо, не останавливаясь. Писал длинные сообщения — она удаляла не читая.
Через две недели Соня вернулась из лагеря. Загорелая, с ободранными коленками и кучей историй. Вечером, когда Лина укладывала её спать, дочь спросила:
— Мам, а где папа? Почему он не приехал меня встречать?
Лина села на край кровати, погладила её по волосам.
— Папа теперь живёт в другом месте. Но он тебя любит и будет видеться с тобой.
— Вы поссорились?
— Мы… решили жить отдельно. Так бывает у взрослых.
— А он всё равно мой папа?
— Конечно, зайка. Всегда.
Соня кивнула, обняла своего плюшевого зайца и закрыла глаза.
На следующий день приехала свекровь. Лина открыла дверь, готовясь к скандалу. Но Тамара Ивановна была непривычно тихой.
— Можно войти?
— Проходите.
На кухне свекровь долго мешала чай, собираясь с мыслями.
— Лина, я не буду защищать сына. Он поступил… — она запнулась. — Но может, не стоит рубить с плеча? Семья всё-таки.
— Тамара Ивановна, я не мщу. Просто не хочу жить с человеком, который мне врёт. Это не семья — это притворство.
Свекровь помолчала, глядя в чашку.
— Понимаю, — сказала она наконец. — Если что-то нужно, звони. Я всегда помогу. Соня — моя единственная внучка, не хочу терять с ней связь.
Лина кивнула.
— Хорошо.
Когда дверь за ней закрылась, Лина долго стояла в прихожей. Ждала злости или торжества, но чувствовала только усталость. И облегчение.
Вечером позвонила Рита.
— Ну как ты?
— Нормально. Даже хорошо.
— Ты молодец, Лин. Ты выбрала честность.
Лина улыбнулась.
— Да. Впервые за долгое время.
Она положила трубку и подошла к окну. За стеклом темнело, зажигались фонари. В голове крутились воспоминания — их первое свидание, свадьба, как он носил её на руках через порог этой квартиры. Как радовались, когда узнали про Соню. Как он плакал в роддоме, держа дочку на руках.
Почему? Почему он так поступил с ней, с Соней? Что сломалось, когда, в какой момент всё пошло не так?
Из комнаты выбежала Соня, обняла её за ноги.
— Мама, ты плачешь?
Лина провела ладонью по щеке — мокрая. Она и не заметила.
— Нет, солнышко. Всё в порядке.
Она присела, обняла дочку крепко, уткнулась носом в её волосы. Пахло детским шампунем и летом.
«Нас больше никто не предаст», — подумала она.
Всё когда-то заканчивается. Даже самые крепкие отношения могут обесцениться в один миг. Устоять могут лишь те, кто ценит друг друга до конца дней. А это большая редкость.
Впереди ещё развод, суды, дележ имущества, неприятные разговоры. Но она справится. Теперь справится.
– Почему ты решила бросить своего малыша? Это же преступление.. – с гневом заявила мать