— Да не переживай ты, Вера, всё схвачено! — мать говорила по телефону так громко, что я услышала ещё с порога. — Марина оплатила, организовала, сама всё привезёт. А потом пусть с детьми посидит, чего ей ещё делать-то? Всё равно одна, за столом скучать будет. Хоть какая-то польза от неё.
Я замерла в прихожей родительской квартиры, держа в руках пакет с продуктами. Зашла проведать, как обычно — по дороге с работы. Мать стояла на кухне спиной ко мне, разглядывая что-то в телефоне.
— Шестеро детей будет, представляешь. Федор с Глебом, Танькины двое, у Светки один, ещё Ленкина девочка. Марина справится, она же каждую субботу с племянниками сидит. Привыкла давно.
Я тихо поставила пакет на пол. Значит, вот оно как. Я оплатила огромный банкет на двадцать пять человек — почти все мои сбережения за полгода. Согласилась после бесконечных уговоров: «Мариночка, у тебя зарплата хорошая, давай устроим праздник, чтобы все запомнили». А моя роль на этом празднике — бесплатная няня. Пока взрослые сидят за столом, я буду развлекать чужих детей в другой комнате.
— Ну ты знаешь, одинокие всегда рады помочь, — продолжала мать, и в её голосе не было даже тени сомнения. — Куда ей деваться-то? К нам хоть поедет, а то сидела бы дома, телевизор смотрела.
Я развернулась и вышла так же тихо, как вошла.
В машине я минут пять просто сидела, уставившись в одну точку. Каждую субботу я забирала племянников. Антон с Ольгой привозили Федора и Глеба к восьми утра — иногда даже не поднимались, просто высаживали у подъезда. «Ты же свободна, нам нужно побыть вдвоём, мы так устали за неделю». Я кормила мальчишек, водила их в парк, в кино, покупала им игрушки. Целый день. Пока брат с женой спали до обеда или ходили по ресторанам.
Я пыталась говорить. С братом — бесполезно. С родителями — ещё хуже. «Марина, не жадничай, помогай семье, — отрезала мать. — У Антона жена, дети, ответственность. А ты одна, тебе что сложно?». Отец кивал, не отрываясь от телевизора: «Брат старше, ему тяжелее, не выделывайся».
Неделю назад я перевела деньги за банкет. Мать написала: «Умница, всё организуешь, приедешь тридцатого, поможешь». Я думала — с накрытием стола, с встречей гостей. Как все. Оказалось — нет. Я для них вообще не человек. Я — функция.
Телефон завибрировал. Елена, университетская подруга: «Марин, последний шанс! Вылет тридцатого утром, Приэльбрусье, домик на четверых. Не передумаешь?»
Я набрала номер службы доставки. Долгие гудки, наконец ответили.
— Я хочу отменить заказ на тридцать первое декабря, фамилия Крылова.
Девушка на том конце уточняла детали, потом замялась:
— Отменить можем, но предоплату не вернём. Тридцать процентов сгорят.
— Отменяйте.
Я бросила трубку и сразу написала Елене: «Бронируй. Еду». Руки не дрожали. Внутри всё было на удивление спокойно и ясно.
Тридцать первое декабря, три часа дня. Я сидела в домике на склоне горы, смотрела в окно на заснеженные вершины и пила горячий шоколад. Вокруг — Елена с друзьями, смех, музыка, ощущение того, что я наконец там, где мне хорошо.
Телефон взорвался звонком. Мать.
— Марина, где еда?! — голос срывался на крик. — Гости приезжают, доставка не отвечает!
— Потому что я отменила заказ. Неделю назад.
Тишина. Долгая, вязкая.
— Что?
— Я отменила банкет. И не приеду.
— Ты что, с ума сошла?! — мать заорала так, что я отодвинула телефон от уха. — У нас двадцать пять человек! Что я им скажу?!
— Скажи правду. Что я отказалась быть нянькой на празднике, который сама оплатила.
— При чём тут нянька?! Какая нянька?!
— Я слышала твой разговор с тётей Верой, мам. Всё слышала.
Она замолчала. Секунда, две. Потом снова:
— Да что в этом такого?! Дети же не могут сами по себе, кто-то должен присматривать! Ты бы всё равно…
— Скучала за взрослым столом? Одинокие всегда рады помочь, правда?
Дыхание сбилось.
— Ты неправильно поняла! Я не это имела в виду!
— Имела. Хоть какая-то польза от меня — твои слова, мама.
— Марина, не устраивай сцен! — голос стал жёстче. — Приезжай сейчас же, разберёмся на месте!
— Я на Кавказе. Встречаю Новый год с людьми, которые видят во мне человека, а не прислугу.
Я отключила телефон, не дожидаясь ответа. Елена обняла меня за плечи, ничего не говоря. И это было лучшим Новым годом в моей жизни — без обид, без чувства долга, без ощущения, что я должна всем вокруг просто за то, что существую.
Когда я вернулась домой третьего января, они уже ждали у двери. Все четверо — мать, отец, Антон с Ольгой. Лица каменные, молчание тяжёлое.
— Проходите, раз приехали, — я открыла дверь, прошла внутрь, сбросила куртку.
Они вошли следом, заполнив собой маленькую прихожую. Антон не выдержал первым:
— Ты понимаешь, что натворила?! Гости приехали, дети орали, мать чуть в обморок не упала!
— И что сделали? — я обернулась, глядя ему прямо в глаза.
— Заказали пиццу на всех! Позор полнейший! Ольгины родители были в шоке, тётя Вера уехала через час!
— Значит, никто не остался голодным. Хорошо.
Мать шагнула вперёд, голос дрожал от возмущения:
— Как ты могла?! Мы семья!
— Семья? — я усмехнулась. — Семья — это когда заботятся друг о друге. А у нас что? Я каждую субботу сижу с племянниками, чтобы Антону было удобно. Плачу за общие праздники. А моя роль — нянька и кошелёк.
— Ты всё неправильно поняла! — мать замахала руками. — Я хотела, чтобы тебе не было одиноко, чтобы ты чувствовала себя нужной!
— Нужной? Хоть какая-то польза от неё — это забота обо мне?
Она побледнела, отвела взгляд. Антон нахмурился:
— О чём ты вообще?
— Спроси у мамы. Она тебе расскажет, как планировала мой вечер — шестеро детей под присмотром, пока взрослые за столом. Я же одна, мне куда деваться.
Ольга не выдержала:
— Ты эгоистка. Мы столько для тебя делаем…
— Что вы для меня делаете? — я оборвала её так резко, что она осеклась. — Назови хоть раз.
Молчание.
— Вот именно. Я помогаю — вы требуете. Я плачу — вы принимаете как должное. Каждую субботу Антон подбрасывает мне детей, даже не спрашивая, есть ли у меня планы. А когда я попыталась поговорить, вы сказали: не жадничай, помогай семье.
— Мы не думали… — начала мать.
— Вы вообще обо мне не думали. Я для вас не человек, а функция.
Отец тяжело вздохнул:
— Марина, мы любили тебя, заботились…
— Заботились об Антоне. О его комфорте, его семье, его выходных. Я всегда была на втором плане.
Мать всхлипнула:
— Ты должна извиниться! Ты испортила праздник всем!
— Нет. Я не извинюсь за то, что перестала быть удобной.
Антон развернулся к выходу:
— Знаешь что? Не нужно. Живи своей жизнью. Одна. Без семьи.
— Договорились.
Спокойствие в моём голосе, кажется, ошарашило их больше всего. Они ушли, хлопнув дверью. Я осталась стоять посреди комнаты, слушая, как стихают шаги за окном.
Потом открыла окно — впустить морозный воздух, чтобы выветрить их присутствие.
Прошло полтора месяца. Антон написал в общий чат: «Марину исключаем из семейных мероприятий до извинений». Мать поставила сердечко. Отец промолчал.
Я вышла из чата, не ответив.
Субботы без племянников оказались длинными и светлыми. Я записалась в бассейн, съездила на выходные в два города, начала ходить в театр. Деньги, которые раньше уходили на чужих детей и семейные взносы, теперь тратила на себя.
Однажды в супермаркете я увидела Ольгу. Она стояла у стеллажа с детским питанием и говорила по телефону, не замечая меня:
— Да замучилась совсем… каждую субботу сама с мальчишками, Антон на работе… раньше хоть Марина помогала… да, поссорились… нет, не звонит… гордая больно.
Я развернулась и пошла к другой кассе. Жалости не было. Совсем.
В марте позвонил отец:
— Как дела, Марина?
— Хорошо.
— Мать просила сказать… Антон хотел бы поговорить. Юбилей у него, хотели тебя позвать.
— Я занята.
— Совсем? Навсегда?
— Если хочешь увидеться — приезжай сам. Один. На чай. Без условий.
Он помолчал:
— Подумаю.
Больше он не звонил.
Семья, которая держится на чувстве вины и манипуляциях, — это не семья. Это клетка, где тебе говорят, что замок — для твоей же безопасности. Я выбралась. И единственное, о чём жалею, — что не сделала этого раньше.
Самое страшное предательство — это предавать себя ради чужого удобства.
Я тебя с собой не возьму на праздник, стыдно людям показывать — отказал муж