Шесть вечера. Ключ щелкнул в замке с той усталой злостью, с какой Андрей обычно возвращался домой последние несколько месяцев. День был не то чтобы тяжелым, а каким-то выматывающе-тусклым, и единственным его желанием было рухнуть на диван в благословенной тишине.
Но тишины не было.
Из гостиной доносились истошные вопли какого-то мультяшного монстра и приторный голос ведущей детского шоу. Воздух в прихожей был густым и спертым, пахнущим остывшей едой и влажными детскими вещами, развешанными на батарее.
Андрей бросил ключи на тумбу с таким грохотом, на который только был способен. Из кухни послышались торопливые шаги. На пороге появилась Ольга. Лицо ее было бледным, под глазами залегли темные тени, а в руке она сжимала тряпку, с которой капала вода на чистый, как ему показалось, пол.
— Ты уже… — начала она, пытаясь сделать обычное лицо.
— Я уже, — отрезал он, снимая туфли и не глядя на нее. — В квартире хоть проветривать можно? Как в аквариуме.
Он прошел на кухню, скинул пиджак на стул и тяжело опустился за стол. Ольга металась между плитой и раковиной.
— Сейчас, я только суп разогрею. Мишка только-только уснул, целый день капризничал, температура опять поднялась…
Андрей мычал что-то невнятное в ответ, уткнувшись в телефон. Он прокручивал ленту новостей, не видя их, всем существом ощущая нарастающее раздражение. Этот быт, эта вечная усталость, эти разговоры о температуре… Ему казалось, что он задыхается.
Через несколько минут перед ним поставили тарелку с куриным супом. Он взял ложку, зачерпнул и отправил в рот. И тут же поморщился.
— Оль, это что вообще такое? — он положил ложку, с грохотом ударив ею о край тарелки.
Ольга вздрогнула, обернулась от раковины.
—Что?
— Суп! Воды налила или суп? Солить разучилась?
Лицо Ольги дрогнуло. Она устало провела рукой по лбу, оставив мокрый след.
— Прости, Андрей. Я совсем вымоталась. Мишка не слезал с рук, я еле-еле успела что-то сварить. Досоли, пожалуйста.
— Досоли! — он с силой отодвинул стул, который противно заскреб по полу. — Понимаешь, я на работе пашу как лошадь, чтобы тут все было, а ты дома даже нормально поесть приготовить не можешь! Просто посоли! Как будто я сам себе все должен!
— А что я должна? — в ее голосе впервые зазвучали нотки обиды. — Я целый день одна с больным ребенком, я и прачка, и кухарка, и аниматор! Ты думаешь, это легко?
— А ты думаешь, мне легко? — его голос стал громким, визгливым. Он встал и принялся ходить по кухне. — Я тебе приношу деньги, решаю все проблемы! А от тебя никакой благодарности, никакой заботы! Ты расслабилась, Оль! Совсем! Ты перестала меня ценить!
Он остановился напротив нее, тыча пальцем в ее сторону. Ольга смотрела на него, и в ее глазах он увидел не раскаяние, а ту самую усталость, которая бесила его больше всего.
— Тебе надо освежить ощущения? — прошипел он. — Узнать, что такое настоящая забота о мужчине? Хочешь, я тебе сейчас устрою маленький урок?
Он видел, как дрогнули ее брови, как она попыталась что-то сказать, но он уже не слушал. Адреналин и жалость к самому себе пьянили его. Он резко развернулся, схватил со стола ключи от машины и направился в прихожую.
— Андрей, куда ты? — донесся до него ее сдавленный голос.
Он уже надевал куртку, не глядя на нее.
—Поеду туда, где меня хоть ценят! Где умеют готовить и создавать уют, а не ныть целыми днями!
Он вышел за дверь и с силой захлопнул ее, не дав ей сказать ни слова в ответ. Глухой хлопок отрезал его от мира кричащего мультфильма, больного ребенка и тарелки с недосоленным супом.
Спускаясь по лестнице, он уже представлял себе изумленное и раскаянное лицо Ольги. Она сейчас плачет, она понимает, что довела его до ручки. Она будет звонить, умолять вернуться.
Он сел в машину, завел двигатель и с удовлетворением подумал о даче, о тишине и о Кате. Бывшая жена. Та, что всегда встречала его с улыбкой и вкусным ужином. Та, что не доставала его проблемами. Это будет идеальный урок. Пусть Ольга почувствует, что может его потерять. Пусть побоится.
Он выехал на темную улицу, даже не подозревая, что только что собственными руками захлопнул дверь в свою прежнюю жизнь.
Машина мчалась по темной загородной трассе, и с каждым километром чувство собственной правоты и решимости в Андрее только крепло. Он представлял, как Ольга сейчас мечется по квартире, рыдает, пытается ему дозвониться. «Подумает о последствиях», — с горьким удовлетворением думал он, сжимая руль. Ему даже в голову не пришло позвонить самому или написать сообщение. Весь смысл его «урока» был в ее реакции, в ее панике. Его молчание было оружием.
Дача Кати находилась в старом садоводстве, куда он не заезжал уже года три. Домик с темно-зелеными ставнями узнал с труда. Во дворе горел свет. Он заглушил двигатель, посидел минуту, настраиваясь на нужный лад — уставший, обиженный, нуждающийся в забоче. Таким он должен был предстать перед бывшей женой.
Дверь открылась еще до того, как он до нее дошел. На пороге стояла Катя. Она была в простом домашнем халате, но волосы уложены, и на лице — легкий слой макияжа, как будто она кого-то ждала. Ее глаза широко распахнулись от искреннего изумления.
— Андрей? Господи, с тобой все в порядке? — в ее голосе прозвучала тревога, и это польстило ему.
— В порядке? Нет, Кать, не в порядке, — он тяжело вздохнул, проходя в дом. — Можно я у тебя переночую? Просто сил никаких больше нет.
Внутри пахло яблоками и чем-то сдобным. В маленькой гостиной было уютно и чисто. На столе стояла ваза с только что испеченными кексами.
— Конечно, оставайся, — поспешно сказала Катя, закрывая дверь. — Что случилось? Ты на машине? Не случилось ли чего?
— Со мной случилось, — горько усмехнулся Андрей, плюхаясь на деревянный диван. — Я просто устал быть последним человеком в списке приоритетов. Устал от вечных упреков и безразличия.
Катя села напротив, внимательно глядя на него. В ее взгляде он прочел участие и, как ему показалось, скрытое торжество.
— Оля? — тихо спросила она, как будто боялась спугнуть его откровенность.
— А кто же еще? — он с раздражением махнул рукой. — Сидит дома, с ребенком возится, а возомнила себя королевой. Ни ужин нормально приготовить, ни слова доброго. Один упреки. Ты же знаешь, я ведь не привередливый.
— Знаю, — мягко кивнула Катя. — Я всегда говорила, ты заслуживаешь гораздо большего. Чай будешь?
Пока она хлопотала на кухне, доставая чашки и наливая кипяток, Андрей смотрел на ее спину и чувствовал, как его самолюбие лечится этим вниманием. Вот оно, настоящее. Вот где его ценят.
— Знаешь, Андрюша, — сказала Катя, возвращаясь с подносом, — я всегда знала, что ты ко мне вернешься. Ну, может, не ко мне конкретно, но поймешь, что ошибся. Та, молодая, не смогла дать тебе того, что нужно мужчине.
Он взял чашку. Чай был крепким и сладким, точно таким, как он любил. Рядом Катя положила душистый кекс с изюмом.
— Каждому овощу свое время, — с важным видом изрек Андрей, отламывая кусочек выпечки. — Некоторым надо урок преподнести. Чтобы поняли, что мужик, который тебя содержит, заслуживает уважения.
Он достал телефон. Экран был подозрительно чист. Ни одного пропущенного вызова от Ольги. Ни одного сообщения. Легкая тень недоумения скользнула по его лицу, но он тут же отогнал ее. «Упирается, — подумал он. — Играет в молчанку. Ну ничего, щас мы эту игру поддержим».
— Кать, у тебя тут Wi-Fi есть? — спросил он, поднимая голову.
— Конечно, как в старые добрые времена, «дача-123», — улыбнулась она.
Он подключился, открыл Instagram и сделал селфи с чашкой чая и кексом на фоне уютной комнаты. Подписал: «Вот где настоящий уют. И забота». И отправил в «сторис». Он был уверен, что Ольга это увидит. Увидит и сломается. Она должна сломаться.
Он положил телефон экраном вниз и обернулся к Кате.
— Спасибо, Кать. Выручила.
— Всегда рада, Андрей, — она улыбнулась снова, и в ее улыбке была какая-то странная, затаенная грусть. — Всегда рада тебя видеть.
Андрей откинулся на спинку дивана, потягивая чай. Он был абсолютно уверен, что держит ситуацию под контролем. Он не видел, как Катя, когда он отвернулся, смотрела на его телефон с тем же взглядом, что и он сам — взглядом рыбака, видящего, как клюет рыба.
Ночь на даче прошла тревожно. Андрей ворочался на жестком диване, прислушиваясь к незнакомым ночным звукам — скрипу старых половиц, шороху ветра в листве за окном. Его уверенность, такая прочная всего несколько часов назад, понемногу начинала трескаться по краям. Перед сном он еще раз проверил телефон. Его «сторис» в Instagram увидели десятки человек, среди них были и общие с Ольгой знакомые. Но сама Ольга не отреагировала. Ни лайком, ни просмотром. Экран телефона упорно молчал.
Утром его разбудил запах кофе. Катя, уже одетая и с идеальной прической, накрывала на стол на маленькой веранде.
—Доброе утро, соня, — улыбнулась она. — Как спалось?
— Нормально, — буркнул он, опускаясь на стул. Его взгляд сразу же упал на смартфон, лежавший рядом с тарелкой. Ни новых уведомлений, ни сообщений.
Он взял приборы, стараясь не смотреть на экран. Но его пальцы сами тянулись к кнопке, чтобы снова проверить. Он чувствовал себя идиотом.
— Что-то ты невеселый, — заметила Катя, наливая ему кофе. — Не переживай, все наладится. Она просто обижается, дуется. Женская гордость, ты же понимаешь.
— Да я и не переживаю, — солгал Андрей, откусывая бутерброд. — Пусть подумает о своем поведении.
Он пытался казаться невозмутимым, но внутри все сильнее закипало раздражение. Что она себе позволяет? Игнорировать его? Он, кормилец, добытчик! Он выложил провокационное фото, а ей хоть бы что! Это было нарушением всех правил их немых ссор. Ольга всегда первая шла на мировую, первая писала смс.
После завтрака он вышел на крыльцо, делая вид, что дышит свежим воздухом. На самом деле он снова уткнулся в телефон. Он зашел в их общий чат, куда они обычно писали о бытовых мелочах. Последнее сообщение было от него вчера утром: «Сегодня задержусь». Ничего нового. Тишина.
Он открыл мессенджер. Его последнее сообщение Ольге висело без ответа. Он нервно пролистал ленту новостей, потом снова вернулся в мессенджер. Его пальцы сами набрали: «Ну что, осознала свою ошибку?» Он посмотрел на эту фразу, и ему стало стыдно. Она звучала по-детски злобно и слабо. Он стер ее.
Тревога нарастала, как ком в горле. Может, с ней что-то случилось? С Мишкой? Но нет, тогда бы ей позвонила ее мать или сестра. А в семейных чатах царила мертвая тишина. Это была не просто обида. Это был информационный вакуум, и он начинал в нем задыхаться.
Катя, убирая со стола, бросила небрежную фразу:
—Кстати, заходила в твой инстаграм. Классное фото. Прямо идиллия. Думаю, она уже вся изошлась от зависти.
Андрей промолчал. Он больше не хотел говорить об этом с Катей. Ее участие стало казаться ему назойливым, а взгляд — слишком оценивающим.
Он просидел так до самого обеда, изредка отвечая на дежурные вопросы Кати, но по большей части погруженный в себя. Он проверял телефон каждые пять минут. Он обновлял страницу в соцсетях, хотя прекрасно понимал, что это бессмысленно. Он даже подумал позвонить, но мысленно представил ее холодный, равнодушный голос, и его гордость восстала против этого.
К трем часам дня его уверенность окончательно испарилась, сменившись откровенной тревогой и злостью. Его план дал сбой. Ольга не играла по его правилам. Она не бегала за ним, не умоляла. Она просто вычеркнула его из своего существования.
«Ладно, — подумал он, вставая и хватая куртку. — Хватит. Проучил достаточно. Пора возвращаться и мириться».
Эта мысль уже не несла в себе триумфа. Она была продиктована простым человеческим беспокойством и уязвленным самолюбием. Ему нужно было вернуть контроль. Вернуться домой, увидеть ее раскаянное лицо, и пусть все вернется на круги своя. Он уже почти не вспоминал про недосоленный суп. Он просто хотел, чтобы эта оглушительная тишина наконец закончилась.
— Уезжаешь? — спросила Катя, выйдя на крыльцо. В ее голосе он уловил легкую нотку разочарования.
— Да, дела, — бросил он, не глядя на нее. — Спасибо за ночлег.
— Заходи как-нибудь, — сказала она, но он уже шел к машине.
Он завел двигатель и посмотрел на дачный домик в зеркало заднего вида. Вместо удовлетворения он чувствовал лишь щемящую тревогу. Урок, который он задумал, внезапно обернулся против него самого. И он еще не знал, насколько суровым окажется этот урок на самом деле.
Обратная дорога в город показалась Андрею вдвое длиннее. Он летел по трассе, обгоняя фуры и легковушки, сжав руль так, что кости на пальцах побелели. Прежняя тревога теперь переросла в назойливое, гулкое беспокойство. Он мысленно проигрывал возможные сценарии.
Вот он входит в квартиру. Ольга сидит на кухне, заплаканная, с покрасневшим носом. Она бросается ему на шею, бормочет что-то о том, как она ошиблась, как все наладит. Он великодушно ее прощает. Или другой вариант: она молчалива и холодна, но он видит в ее глазах облегчение от его возвращения. Он готов даже к скандалу, к истерике — к чему угодно, лишь бы нарушить эту гробовую тишину, которая давила на него все эти часы.
Он припарковался у своего подъезда с таким чувством, будто вернулся из долгого путешествия. Сердце колотилось где-то в горле. Он шагнул в знакомый, пропахший средством для мытья полов лифт и нажал кнопку своего этажа.
«Сейчас все закончится, — уговаривал он себя. — Сейчас все встанет на свои места».
Лифт поднялся, дверь со скрежетом открылась. Андрей быстрыми шагами направился к своей квартире. Он уже доставал из кармана связку ключей, нащупывая привычным движением длинный серебристый ключ от замка «Калач». Он вставил его в замочную скважину, повернул.
Ключ не поддался.
Он не поворачивался ни вправо, ни влево, застряв намертво, как кусок железа в камне.
Андрей поморщился, вытащил ключ, посмотрел на него. Может, перепутал? Но нет, это был его ключ. Он попробовал снова, нажимая сильнее. Тот же результат. Только сухое, безжизненное сопротивление металла.
— Что за черт? — пробормотал он, и по его спине пробежала первая волна холодного прозрения.
Он нажал на кнопку звонка. Из-за двери не донеслось привычного перезвона. Тишина. Он снова нажал, уже сильнее, задерживая палец. Ни звука. Звонок был отключен.
Паника, острая и стремительная, начала подниматься внутри него, сживая горло. Он с силой постучал кулаком в дверь.
— Ольга! Открывай! Это я!
Никакого движения за дверью. Тогда он начал звонить ей на телефон. Приложил ухо к дереву, услышал глухую, уходящую вдаль вибрацию где-то внутри квартиры. Телефон был тут, но его никто не брал.
Он уже собрался было бить ногой в дверь, отчаянная ярость затуманила его сознание, как вдруг услышал щелчок. Но не своей двери. Щелчок дверного замка соседей напротив. Дверь приоткрылась на цепочке, и в щелке показалось настороженное лицо пожилой соседки, Галины Степановны.
— Андрей? Это вы? — прошептала она, косясь на его дверь.
— Галина Степановна, вы не знаете, что тут происходит? — его голос дрогнул. — Где Ольга? Почему я не могу попасть домой?
Соседка покачала головой, ее лицо выражало смесь жалости и страха.
— Я ничего не знаю, Андрей, не ко мне обращайтесь. Они там вчера все меняли… — И, не договорив, она захлопнула дверь, щелкнув защелкой.
«Они? Меняли?» Мысли путались, не желая складываться в понятную картину. Вдруг он услышал за своей спиной скрип. Он резко обернулся.
Дверь его квартиры медленно открывалась. Но открывала ее не Ольга. На пороге стоял незнакомый коренастый мужчина лет сорока, в мятом спортивном костюме. Он был босой, в одной руке он держал ломтик колбасы, который спокойно доедал.
Мужчина лениво облизнул пальцы и уставился на Андрея равнодушным, почти сонным взглядом.
— Вам чего? — хриплым голосом спросил он.
Андрей отшатнулся, ощущая, как почва уходит из-под ног.
— Это я… домой. Я тут живу! — выпалил он, чувствуя, как звучит эта фраза нелепо.
Мужчина флегматично обследовал его взглядом с ног до головы.
— Живешь? — переспросил он без тени эмоций. — Спроси у своей жены, может, она тебе что-то новенькое подыскала. А тут теперь я.
И с этими словами он с силой захлопнул дверь прямо перед носом ошеломленного Андрея. Щелчок замка прозвучал как выстрел, ставя точку в его прежней жизни.
Секунда, которую Андрей простоял перед захлопнутой дверью, показалась ему вечностью. В ушах гудело, а в висках стучала кровь. Мысли путались, отказываясь складываться в хоть сколько-нибудь логичную картину. Незнакомый мужик. В его квартире. Ест его колбасу.
Первой реакцией была слепая, животная ярость. Он ринулся к двери и начал бить в нее кулаками, не чувствуя боли.
— Открой, падло! Сию же секунду открой! Это мой дом! — его голос сорвался на крик.
Из-за двери донеслось неспешное движение. Замок снова щелкнул, и дверь распахнулась, но теперь уже полностью. Тот же мужчина стоял на пороге, скрестив руки на груди. За его спиной в гостиной царил беспорядок: на диване лежала чужая куртка, на полу стояли коробки с какими-то вещами, а по телевизору, который Андрей выбирал полгода назад, показывали футбол.
— Ну чего орешь? Народ спать хочет, — мужчина сказал это спокойно, но в его глазах читалась готовность к действию.
— Где Ольга? — прохрипел Андрей, пытаясь заглянуть внутрь мимо его плеча. — Где мой сын?! Что вы тут делаете?
В этот момент из кухни, расположенной в глубине прихожей, вышла Людмила, сестра Ольги. Она вытирала руки о полотенце, и на ее лице играла ядовитая, торжествующая улыбка. Увидев Андрея, она медленно, с наслаждением покачала головой.
— А, вернулся наш путешественник! — протянула она сладким голосом. — Как там, на курорте? У бывшей супруги уютно?
Андрей попытался было шагнуть внутрь, но мужчина преградил ему дорогу, упершись ладонью в косяк.
— Ты с порога не слышал? Тебе сказали — твой сын там, где и положено быть — с матерью. В безопасности. А ты ищи себе новую халупу. Оля тебя выгнала. Официально.
Слово «официально» прозвучало как пощечина. Оно вносило в этот кошмар какой-то чудовищный, бюрократический смысл.
— Как выгнала? Какое официально? — Андрей смотрел на Людмилу, не веря своим ушам. — Это моя квартира! Я за нее ипотеку плачу! Вы все с ума сошли!
В гостиной поднялся с дивана брат Ольги, Сергей. В руке он сжимал банку пива. Он подошел к прихожей и встал рядом с незнакомым мужчиной, создавая непроходимый заслон.
— Ипотека? — переспросил Сергей, ехидно ухмыляясь. — А кто последние три месяца ее платит? Пока ты по бывшим шлялся, мы Оле помогали. Мы, родственники. Так что теперь мы тут больше прав имеем, чем ты, бросивший семью гулен.
Андрей почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Он облокотился о косяк двери, чтобы не упасть. Воздух в его же доме стал чужим и враждебным. Он был окружен. Его пространство, его крепость оказалась занята вражеским гарнизоном, который чувствовал себя здесь полноправным хозяином.
— Я… я не бросал семью! — попытался он оправдаться, но его голос звучал слабо и неубедительно. — Я уехал на день! На один день!
— На день к бывшей жене? — встряла Людмила, подойдя ближе. — Очень мило. Оля все видела, милый. Твое пафосное фото с кексами. Она все поняла. И мы все поняли. Так что нечего тут ля-ля. Прогулялся до дачки, а вернулся — уже чужой.
Андрей смотрел на эти лица — самодовольное у Сергея, злорадное у Людмилы, равнодушно-враждебное у незнакомца. Он понимал, что они не шутят. Они действительно вытеснили его из его же жизни. И самое ужасное было то, что он сам дал им для этого идеальный повод.
— Я хочу видеть Ольгу, — тихо сказал он, и в его голосе прозвучала мольба. — Позовите Ольгу.
Людмила обменялась взглядами с братом.
— Оля не хочет тебя видеть. У нее нервы. И вообще, у нее есть более важные дела, чем разговаривать с предателем. Так что, дорогой зять, проваливай. Не мешай людям жить.
И с этими словами незнакомый мужчина, не меняя выражения лица, толкнул Андрея в грудь, отбрасывая его за порог. Дверь с грохотом захлопнулась в очередной раз, оставив его одного в темном, тихом подъезде. Он медленно сполз по стене на холодный кафельный пол, не в силах осознать масштаб катастрофы. Он был не просто выгнан. Он был изгнан. И у него не оставалось ни малейшего понятия, что делать дальше.
Андрей не знал, сколько минут он просидел на холодном кафеле подъезда, прислонившись лбом к шершавой поверхности двери. Внутри него все замерло. Мысли, еще недавно метавшиеся в панике, теперь оцепенели, не в силах обработать происходящее. Он слышал из-за двери приглушенные голоса, хлопанье дверцы шкафа, смех Сергея. Они там жили. Хозяйничали. Как будто так и было всегда.
Внезапно дверь снова открылась, заставив его вздрогнуть и отползти. На пороге стоял Сергей. В одной руке он по-прежнему сжимал банку пива, а в другой держал сложенный в несколько раз лист бумаги.
— Чего расселся, как будто тебя ветром надуло? — бросил он, глядя на Андрея сверху вниз. — Мешаешь людям ходить. На, полюбуйся, — он протянул листок Андрею. — Чтобы ты не думал, что мы тут самовольно поселились. У нас все по закону.
Андрей с трудом поднялся на ноги и взял бумагу. Руки дрожали. Он развернул лист. Это была распечатка, сверху стоял штамп и номер входящего документа. Заявление в полицию.
Его глаза, бегая по строчкам, выхватывали отдельные фразы: «…гражданин Петров А.Д., покинул место постоянного проживания… оставив жену и несовершеннолетнего ребенка без средств к существованию… местонахождение неизвестно… действия носят характер оставления в опасности…». Ниже шло определение суда, вынесенное сегодня утром, о временном запрете на вселение Андрея в квартиру до разрешения семейного спора, так как его присутствие «…может оказать негативное воздействие на психическое состояние несовершеннолетнего ребенка и привести к эскалации конфликта».
Кровь ударила в голову. Он поднял на Сергея безумный взгляд.
— Это что за бред? Какое оставление в опасности? Я уехал на сутки! Вы с ума сошли!
— Ага, на сутки, — флегматично отхлебнул пива Сергей. — А если бы у Мишки, не дай бог, аппендицит случился? А тебя нет, телефон не берешь. Это по закону и есть оставление в опасности. Мелкий нюанс, а каков эффект, а? — он довольно улыбнулся.
— Но я же звонил! — взревел Андрей, сжимая бумагу в кулаке. — Это моя квартира! Я за нее ипотеку плачу! Вы не имеете права!
Из глубины квартиры, не подходя к двери, крикнула Людмила:
— Ипотека? А кто последние три месяца платит? Мы с Сергеем! Пока ты по бывшим шлялся, мы Оле помогали. Вносили платежи с ее карты, которую мы и пополняли. Так что теперь мы тут больше прав имеем, чем ты, бросивший семью гулен. Суд встал на сторону матери-одиночки с ребенком, а не какого-то ветреного папаши.
Андрей отступил на шаг, ощущая, как почва окончательно уходит из-под ног. Они все продумали. Они использовали его молчание, его глупую, детскую выходку против него самого. Он представлял себе слезы Ольги, а она в это время с родственниками хладнокровно собирала против него юридические козыри.
— Я хочу поговорить с Ольгой, — сказал он уже без прежней уверенности, почти умоляюще. — Она не могла так поступить.
— Могла, — коротко ответил Сергей и взялся за ручку двери. — Она уже все решила. И мы решили. Так что, друг, не задерживай. Ищешь себе новое место жительства. А сюда без разрешения суда или полиции — не суйся. Это тебе не дача у бывшей.
Дверь закрылась, на этот раз беззвучно, с тихим щелчком хорошего замка. Андрей остался один в подъезде, скомканный листок с судебным определением в руке. Бумага, этот бездушный кусок, перечеркивала его право называть это место своим домом. Он чувствовал себя не мужчиной, не хозяином, а каким-то изгнанным призраком, которому запрещено переступать порог его же прошлой жизни.
Он медленно пошел к лифту, не видя ничего перед собой. В голове стучало только одно: «Официально. По закону». Его маленькая месть обернулась тотальной войной. И он только что проиграл в ней первую решающую битву.
Андрей не помнил, как спустился на лифте и оказался на улице. Вечерний воздух был прохладен, но он не чувствовал холода. Внутри него все горело. Скомканный листок с судебным определением он зажал в кулаке так, что костяшки побелели. Он прошелся до парковки, сел в свою машину, захлопнул дверь и просто сидел, уставившись в темное лобовое стекло. Одиночество и ощущение тотальной несправедленности душили его.
Он не мог поверить, что Ольга, всегда такая мягкая и уступчивая, могла провернуть такое. Значит, все это время, пока он мнил себя хозяином положения, она с родней готовила ему капкан. Мысль о том, что его переиграли, была горше всего.
Вдруг в боковое стекло постучали. Андрей вздрогнул и повернул голову. За стеклом, озаренная светом фонаря, стояла его теща, Галина Ивановна. Лицо ее было строгим и спокойным, без тени улыбки. В руках она держала большую сумку, похожую на хозяйственную.
Он машинально нажал кнопку, опуская стекло.
— Галина Ивановна… — начал он, но слова застряли в горле.
— Здравствуй, Андрей, — голос у нее был ровный, без злобы, но и без тепла. Ледяной. — Я тебя подожду. Нам нужно поговорить.
Она обошла машину и села на пассажирское сиденье, положив сумку к ногам. В салоне запахло валерианой и домашней едой, словно призрак его прежней жизни проник сюда, чтобы добить его.
— Вы все это подстроили? — хрипло спросил Андрей, не глядя на нее. — Этот цирк с судом? Этот фарс с «оставлением в опасности»?
Галина Ивановна вздохнула. Звук был усталым, будто она несла на себе огромную тяжесть.
— Андрей, никто ничего не подстраивал. Ты все сделал сам. Ты предоставил нам все доказательства, все козыри. Мы просто ими воспользовались.
— Какие козыри? — он резко повернулся к ней, и его голос снова сорвался на крик. — Я уехал на один день! Один! Я не изменял ей, я просто хотел… проучить!
Он выкрикнул это слово, и в салоне машины оно прозвучало особенно гнусно и мелко.
Теща повернула к нему свое неподвижное лицо. Ее глаза, обычно добрые, сейчас смотрели на него с безжалостной ясностью.
— Проучить? — тихо переспросила она. — Свою жену? Мать твоего ребенка? Ты слышишь себя, Андрей? Ты хотел, чтобы твоя жена, которую ты якобы любишь, почувствовала себя униженной, брошенной, никому не нужной? Чтобы она плакала и умоляла тебя вернуться? Поздравляю, ты добился прямо противоположного.
Она помолчала, давая ему прочувствовать каждый слог.
— Она все видела, Андрей. Твое фото. Твою подпись. Она не просто обиделась. Она увидела тебя настоящего. Увидела того, кто в трудную минуту вместо поддержки устраивает истерику из-за супа и сбегает к бывшей жене. Ты думал, она беззащитная? Ты ошибался. У нее есть семья, которая ее защитит. А ты свою семью предал. Не тогда, когда уехал. А тогда, когда решил, что ее нужно «проучить».
Каждое ее слово било точно в цель, разбивая в пух и прах все его жалкие оправдания. Он сидел, сгорбившись над рулем, не в силах возразить.
— Но я… я же люблю ее, — прошептал он, и это прозвучало как детский лепет.
— Нет, Андрей, — Галина Ивановна покачала головой. — Так не любят. Ты любил себя в роли главы семьи. Ты любил, когда тебя боятся потерять. А когда перестали бояться — ты решил напугать. Оля тебя больше не боится. И, думаю, уже не любит. Сожгла все мосты. Уезжай, Андрей. Не унижай себя и не мучай ее. Ей и без тебя сейчас несладко.
С этими словами она открыла дверь, вышла из машины и, не оглядываясь, пошла к подъезду. Она не шла внутрь, а просто стояла там, как часовой, охраняя покой своей дочери и внука от него, чужого и опасного.
Андрей завел двигатель. Руки его тряслись. Он посмотрел в зеркало заднего вида на освещенное окно своей квартиры. Там была его жизнь. Его диван, его телевизор, его сын, его жена. Теперь там были чужие люди, охраняемые законом и справедливым гневом семьи.
Он тронулся с места и медленно поехал прочь. Слова тещи звенели в ушах, срывая с его поступков весь романтический флер «урока», обнажая убогую и эгоистичную суть. Он проиграл. Не суду, не Сергею с Людмилой. Он проиграл самому себе. И это поражение было горше любого судебного решения.
Он нашел дешевый мотель на окраине города, где пахло хлоркой и старыми коврами. Номер был тесным, с единственным окном, выходящим на глухую стену соседнего здания. Андрей бросил куртку на рыхлый матрас и сел рядом, не включая свет. Темнота за окном и тишина комнаты были идеальным продолжением его внутреннего состояния — полной, абсолютной пустоты.
Он сидел так, не двигаясь, может быть, час, а может, больше. В голове прокручивались кадры прошедших суток: его истерика на кухне, самодовольная дорога на дачу, уютный дом Кати, и наконец — захлопнутая дверь его собственной квартиры и чужие лица на его территории. Он пытался найти точку, где все пошло не так, и понимал, что таких точек была каждая минута, каждое его слово и каждый поступок.
В кармане завибрировал телефон. Он вздрогнул, сердце на мгновение рванулось в горло с безумной надеждой. Но это было не сообщение от Ольги. Это было длинное письмо. Ее имя горело на экране, как приговор.
Он почти физически почувствовал, как сжимается желудок. Сделал глубокий вдох и открыл сообщение.
«Андрей, я не буду звонить, мне проще написать. Да и говорить нам с тобой уже не о чем.
Я видела твое фото. С чаем и кексами. И подпись. И я все поняла. В тот момент во мне что-то переключилось. Я сидела с больным ребенком, вся в слезах и соплях, не спавшая ночь, а мой муж в это время устраивал себе фотосессию у бывшей жены, чтобы «проучить» меня. Чтобы я испугалась, заплакала, побежала за тобой.
И я испугалась. Но не того, что ты уйдешь. Я испугалась, что вся моя жизнь, все эти годы, прошли рядом с человеком, который в трудную минуту не поддержит, а пнет. Который видит не уставшую жену, а плохую кухарку. Который использует мою ревность и мою любовь как оружие против меня же.
Твой отъезд стал для меня не трагедией, а щелчком. Я поняла, что живу с эгоистичным ребенком, а не с мужчиной. И я благодарна тебе за этот урок. Ты дал мне силы все изменить.
Поэтому да, все, что произошло — это моя воля. Я попросила помощи у семьи, потому что одной мне было не поднять все это. Мама, Люда и Серега не захватили квартиру. Они защитили меня и моего сына от тебя.
Завтра я подаю заявление на развод. Квартиру мы продадим, деньги поделим. Твою долю ты получишь. Ребенка ты сможешь видеть, но только в установленном порядке, по согласованию со мной. Никаких самовольных визитов. Никаких встреч у подъезда.
Наш брак для меня окончен. Не пытайся что-то исправить. Ты хотел проучить меня — и у тебя это прекрасно получилось. Надеюсь, этот урок запомнишь на всю жизнь. Ольга».
Он дочитал и опустил телефон на колени. Внутри не было ни злости, ни обиды. Только тяжелое, холодное, как гранит, осознание. Она была права. В каждой букве, в каждом слове была жестокая, неопровержимая правда.
Он поднял голову и посмотрел в грязное окно, за которым была стена. Символично. Тупик. Он хотел проучить жену. И он научил ее жить без него. Он хотел, чтобы она поняла свою зависимость от него, а вместо этого подарил ей свободу от себя.
Он провел рукой по лицу, встал и подошел к раковине. Плеснул ледяной воды в лицо, но это не помогло. Отражение в потрескавшемся зеркале было ему незнакомо — осунувшееся, постаревшее за сутки лицо с пустыми глазами.
Он вернулся к кровати, сел и снова взял в руки телефон. Экран погас. Он провел по нему пальцем, и он снова осветился текстом ее сообщения. Последние строки били в самое сердце: «Ты хотел проучить меня — и у тебя это прекрасно получилось».
Андрей откинулся на подушку и закрыл глаза ладонями. В ушах стоял оглушительный грохот рушащейся жизни. Его жизни. Которую он разрушил собственными руками, своим мальчишеским, эгоистичным желанием доказать свое превосходство.
Он хотел проучить жену. И он преуспел. Теперь он навсегда усвоил этот горький урок. Ценой всего, что у него было.
— Твоя мать в МОЕЙ кровати? А я на диване?! Попробуй ещё раз — и оба полетите, — прошипела Алина