— Я должна отменить свой юбилей, чтобы отправить твою мать в санаторий?! — Лена не верила своим ушам

— Лен, ты там надолго? — донёсся из коридора голос Дмитрия. — Мама звонила, говорит, что зайдёт сегодня вечером.

Лена закрыла глаза и досчитала до пяти. Валентина Петровна. Свекровь. Женщина, которая за пять лет брака ни разу не назвала её по имени, предпочитая обращения вроде «милая» или «девочка», хотя самой Лене уже скоро тридцать, а не восемнадцать.

— Хорошо, — коротко ответила она, выходя из спальни.

Дмитрий сидел на диване с ноутбуком на коленях, его русые волосы были растрёпаны, на носу сидели очки в тонкой оправе. Он работал программистом, зарабатывал прилично, но деньги у них всегда куда-то исчезали. То матери нужно было починить холодильник, то её подруга попала в больницу и требовались «небольшие» средства на лекарства, то текла крыша на даче, которую Лена в глаза не видела, но которую Валентина Петровна завещала сыну.

— Дим, мне нужно с тобой кое-что обсудить, — Лена села рядом, положив на колени папку с распечатками.

— М-м? — он не отрывался от экрана.

— Дим, это важно. Про мой день рождения.

Он наконец поднял глаза:

— Да, конечно. Что ты придумала? Как обычно, позовём родителей, Олега с Машей?

Лена взяла его руку:

— Нет. В этот раз я хочу по-другому. Я хочу отметить с размахом. Понимаешь, мне тридцать, у меня новая должность. Я хочу пригласить всех — одногруппников, которых не видела с университета, коллег, друзей. Человек двадцать, может, тридцать.

Дмитрий моргнул:

— Тридцать человек? Лена, у нас квартира маленькая, как они тут поместятся?

— Я и не собираюсь размещать их здесь. Я уже присмотрела кафе, — она открыла папку, показывая фотографии. — «Парус», на Приморском бульваре. Красивое место, с видом на море. Зал на сорок человек, своя кухня, можно заказать банкет. Я уже разговаривала с администратором, посчитала всё. Если урезать где-то мелочи, уложимся в сто двадцать тысяч.

Дмитрий откинулся на спинку дивана:

— Сто двадцать тысяч? Лен, это же безумие.

— Почему безумие? Это мой праздник. Моё тридцатилетие. Я хочу, чтобы он запомнился. Я всю жизнь экономила, во всём себе отказывала. Я хочу один раз устроить себе настоящий праздник. Без готовки, без мытья посуды, без того, чтобы весь вечер бегать между кухней и гостями. Я хочу быть королевой вечера, а не прислугой.

— Но Лен…

— У меня теперь другая зарплата, Дим. Я могу себе это позволить. Мы можем себе это позволить.

Он потёр переносицу:

— Хорошо, давай подумаем. Мне нужно время, чтобы это всё переварить.

Лена улыбнулась и поцеловала его в щёку. Она знала, что убедила его. Оставалось только дождаться финального согласия.

Валентина Петровна появилась ровно в семь, как всегда — с кучей пакетов и недовольным выражением лица.

— Дмитрий, помоги матери, — скомандовала она с порога, и её сын послушно метнулся забирать сумки.

— Здравствуйте, Валентина Петровна, — Лена вышла в прихожую.

— А, милая, ты дома, — свекровь окинула её оценивающим взглядом. — Новая блузка? Дорогая, наверное.

— Обычная. Проходите, я чай поставлю.

За чаем Валентина Петровна рассказывала о своих злоключениях — как её обсчитали в магазине, как соседка нахамила, как болит спина и давление скачет. Лена слушала вполуха, автоматически кивая в нужных местах. Она уже научилась.

— Дмитрий, сынок, — свекровь положила руку на ладонь сына. — Я вот всё хотела с тобой поговорить. Помнишь Людочку, мою подругу? Так вот, она ездила в санаторий, в Железноводск. Вернулась — будто заново родилась. И спина прошла, и давление нормализовалось. Я думаю, мне бы тоже туда съездить. А то совсем плохо стало, даже спать не могу.

Лена напряглась. Она чувствовала, что сейчас начнётся.

— Ну мам, — Дмитрий замялся. — Санаторий — это же недёшево.

— Путёвка на восемнадцать дней стоит девяносто пять тысяч, — быстро сказала Валентина Петровна. — Я уже узнавала. Люда говорит, что питание отличное, процедуры каждый день. Мне это очень нужно, Димочка. Совсем сил нет, еле хожу.

Лена посмотрела на свекровь. Та выглядела прекрасно — румяная, подтянутая, волосы свежеокрашены, маникюр аккуратный. В свои пятьдесят девять она могла дать фору многим сорокалетним.

— Понимаешь, мам, у нас сейчас как раз траты большие, — начал Дмитрий, но свекровь его перебила:

— Какие траты могут быть важнее здоровья матери? — в её голосе появились обиженные нотки. — Я же не какую-то ерунду прошу. Мне врачи рекомендуют санаторное лечение.

— Какие врачи? — не выдержала Лена. — Вы же говорили, что давно не были у врача.

Валентина Петровна посмотрела на неё так, будто Лена была назойливой мухой:

— Милая, я говорю с сыном. Дмитрий, ты ведь не оставишь мать в беде?

— Нет, конечно, мам. Мы что-нибудь придумаем.

После ухода свекрови Лена долго молчала, убирая посуду. Дмитрий сидел на диване, глядя в телефон.

— Она манипулирует тобой, — наконец сказала Лена.

— Не начинай, пожалуйста.

— А я начну. Потому что это происходит постоянно. Твоя мать всегда находит, на что ей срочно нужны деньги. И всегда — именно тогда, когда у нас появляются какие-то свои планы.

— Лен, она действительно плохо себя чувствует.

— Она прекрасно себя чувствует. И прекрасно выглядит. У неё просто подруга в санаторий съездила, и ей захотелось не хуже.

Дмитрий встал:

— Ты хочешь сказать, что моя мать врёт?

— Я хочу сказать, что она знает, как на тебя давить. «Здоровье матери», «ты же не оставишь мать в беде». Ты не замечаешь, что она всегда использует одни и те же фразы?

— Хватит. Я не буду это слушать. Она моя мать, и если ей нужна помощь, я помогу.

Лена положила полотенце:

— Девяносто пять тысяч. Это почти столько же, сколько моё кафе.

Дмитрий замер:

— И что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Просто констатирую факт.

Следующие несколько дней прошли в напряжённом молчании. Дмитрий работал допоздна, Лена занималась организацией праздника — рассылала приглашения, созванивалась с кафе, выбирала меню. Она чувствовала, что надвигается буря, но старалась не думать об этом.

В пятницу вечером Дмитрий вернулся домой раньше обычного. Лена сразу поняла — будет разговор.

— Лен, присядь. Нам нужно серьёзно поговорить.

Она села, скрестив руки на груди:

— Слушаю.

— Я много думал об этой ситуации. И понимаю, что нам нужно найти компромисс.

— Какой компромисс?

— Послушай меня до конца. Мама действительно плохо себя чувствует. Ей нужен санаторий. Но я понимаю, что и твой день рождения важен. Поэтому я предлагаю вот что: давай ты откажешься от кафе, отметим дома, как обычно. Позовём человек десять — самых близких. Сэкономим на этом, и тогда хватит и на санаторий маме, и на твой праздник.

Лена молчала, чувствуя, как внутри неё растёт холодная ярость.

— Я должна отменить свой юбилей, чтобы отправить твою мать в санаторий?! — Лена не верила своим ушам

— Не отменить. Просто сделать его скромнее.

— Дим, я пять лет делаю всё «скромнее». Я отказалась от поездки в Италию, потому что твоей маме нужно было зубы лечить. Я не купила новое пальто, потому что ей нужен был ремонт в ванной. Я постоянно экономлю на себе ради твоей матери. И теперь, когда у меня появилась возможность сделать себе настоящий праздник, ты опять хочешь, чтобы я от него отказалась?

— Это не отказ, это компромисс.

— Какой, к чёрту, компромисс? — Лена сорвалась на крик. — Почему компромисс всегда означает, что я должна от чего-то отказаться? Почему твоя мать не может подождать пару месяцев с этим санаторием? Или поехать в более дешёвое место? Или, знаешь что, самой накопить на него? У неё есть пенсия, есть накопления!

— У неё нет накоплений. Она всё потратила на моё образование, на нашу свадьбу.

— На нашу свадьбу она потратила двадцать тысяч! И с тех пор каждый год напоминает, об этом!

Дмитрий побледнел:

— Не смей так говорить о моей матери.

— Я говорю правду! Твоя мать — манипулятор. Она спокойно может подождать с санаторием, но она специально выбрала этот момент, потому что узнала про моё кафе.

— Откуда она могла узнать?

— От тебя! Ты, наверное, ей рассказал, что я собираюсь «транжирить» деньги. И она сразу придумала, как эти деньги у меня отобрать.

— Лена, ты сейчас звучишь как параноик.

— А ты звучишь как маменькин сынок!

Повисла тяжёлая тишина. Дмитрий смотрел на неё с таким выражением, будто она ударила его.

— Если так, — медленно проговорил он, — то, может, мы вообще ошиблись с этим браком.

Лена почувствовала, как похолодело внутри, но не отступила:

— Может, и ошиблись.

Он развернулся и вышел из комнаты. Через минуту хлопнула входная дверь.

Лена опустилась на диван и закрыла лицо руками. Она не плакала — слёз просто не было. Было только тупое оцепенение и странное чувство облегчения.

Утром Дмитрий вернулся. Он ночевал у друга, был помят и выглядел невыспавшимся. Они позавтракали в молчании, и когда он уже собирался уходить на работу, Лена заговорила:

— Дим, нам правда нужно поговорить. Серьёзно.

Он кивнул и сел обратно за стол.

— Я не хочу ссориться, — начала Лена. — Но я должна сказать то, что думаю. Твоя мать всегда будет на первом месте. Я это поняла. И я никогда не смогу с этим смириться. Потому что я не хочу жить так, чтобы мои желания, мои мечты, мои планы всегда стояли на втором месте после прихотей твоей матери.

— Это не прихоти. Ей действительно…

— Дим, — она положила руку на его ладонь. — Ты даже сейчас не можешь признать очевидное. Она здорова. Ей не нужен санаторий. Ей нужно внимание. Твоё внимание. И деньги. Наши деньги. И она будет придумывать всё новые и новые причины, чтобы получать и то, и другое. А ты будешь давать. Потому что ты не можешь ей отказать.

Он молчал, глядя в свою чашку с остывшим кофе.

— Я устала от этого, — продолжила Лена. — Я устала чувствовать себя виноватой каждый раз, когда хочу что-то для себя. Я устала от того, что любое моё желание рассматривается как эгоизм, а любая прихоть твоей матери — как жизненная необходимость.

— Что ты предлагаешь? — глухо спросил он.

Лена глубоко вдохнула:

— Я думаю, нам нужно расстаться.

Он поднял на неё глаза — в них было непонимание, боль, но не удивление. Будто он сам уже думал об этом, но боялся произнести вслух.

— Из-за дня рождения? Из-за каких-то денег?

— Не из-за дня рождения. Из-за того, что за пять лет ты ни разу не встал на мою сторону. Ни разу. Когда твоя мать делала мне гадкие замечания про мою готовку — ты молчал. Когда она намекала, что я недостаточно хорошая жена — ты молчал. Когда она требовала денег на свои нужды — ты давал. Всегда. И я понимаю, что это никогда не изменится.

— Я могу измениться.

— Нет, — тихо сказала Лена. — Не можешь. Потому что для этого тебе пришлось бы признать, что твоя мать манипулирует тобой. А ты не готов это признать. Потому что для тебя она — святая. И я не хочу конкурировать со святой.

Дмитрий встал:

— Значит, всё решено?

— Да.

Он кивнул и вышел. На этот раз — не хлопнув дверью, а закрыв её тихо и осторожно.

Через три дня состоялся последний разговор. Вернее, даже не разговор, а попытка переубеждения. Дмитрий пришёл с матерью.

Валентина Петровна устроилась на диване, как на троне, и посмотрела на Лену с плохо скрываемым торжеством:

— Вот видишь, милая, до чего доводит упрямство. Из-за какого-то кафе ты рушишь семью.

— Валентина Петровна, — Лена говорила спокойно, почти равнодушно. — Я не рушу семью из-за кафе. Я ухожу из семьи, где меня не уважают. Где мои желания всегда менее важны, чем ваши капризы.

— Капризы? — свекровь вскинулась. — Я, больная женщина, прошу о помощи, а ты называешь это капризами?

— Вы не больная. Вы манипулятор. И вы прекрасно знаете, что делаете.

— Дмитрий! — свекровь повернулась к сыну. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?

— Мам, пожалуйста, — устало сказал он.

— Что? — Валентина Петровна не верила своим ушам. — Но ты же не собираешься с ней разводиться всерьёз? Из-за каких-то денег?

— Мам. Пожалуйста.

И тут свекровь выдала коронную фразу, ту самую, которую Лена ждала:

— Вам будет всё равно даже если я умру! — в голосе Валентины Петровны звучало искреннее возмущение, — Веселитесь, конечно. Я уж и деньги на похороны отложила.

Лена посмотрела на неё, потом на Дмитрия. Он молчал, глядя в пол.

— Ну вот опять, — сказала Лена. — Как всё предсказуемо! Когда вы, наконец, поймёте, что это со мной не работает. Дима, можешь отправить свою мать хоть на три санаторных курса. Потому что это больше не мои проблемы. Я подаю на развод. И я собираюсь отметить свой день рождения так, как планировала. В кафе, с друзьями.

Валентина Петровна раскрыла рот, но ничего не сказала. А Дмитрий просто кивнул и встал.

— Я заберу вещи на выходных, — сказал он.

— Хорошо.

После их ухода Лена долго стояла у окна, глядя на вечерний город. Она не чувствовала ни облегчения, ни горя — только какую-то странную пустоту. Но эта пустота была чище и честнее, чем то, что было раньше.

День рождения удался на славу. Двадцать пять человек собрались в кафе «Парус», и это был действительно праздник — с живой музыкой, танцами, тостами и смехом. Одногруппники рассказывали байки из студенческих лет, коллеги шутили про офисные будни, друзья просто были рядом.

Когда Лена задувала свечи на торте, она вдруг поняла, что счастлива. По-настоящему счастлива — впервые за много лет. Она не думала о том, что нужно вовремя накрыть на стол, не переживала, что кто-то остался голодным, не бегала на кухню, не мыла посуду. Она просто наслаждалась вечером. Своим вечером.

А когда праздник закончился, и гости разъехались, её лучшая подруга Ира спросила:

— Как ты? Не жалеешь?

Лена покачала головой:

— Нет. Знаешь, я думала, что мне будет грустно. Но мне хорошо. Я свободна. Впервые за долгое время я чувствую себя по-настоящему свободной.

— И что теперь?

— А теперь — жизнь. Моя жизнь. Такая, какую я хочу.

Они обнялись, и Лена посмотрела в окно на ночное море. Волны бились о берег, унося с собой старое, принося новое. И ей показалось, что она впервые слышит их настоящий голос — свободный, сильный, бесконечный.

Через месяц Лена без колебаний поставила свою подпись на документах о разводе. Ещё через день она получила письмо от Дмитрия. Он писал, что понимает её, что, может быть, она была права, что ему жаль. Но извинений за то, что он всегда ставил мать на первое место, там не было.

Лена не стала отвечать. Некоторые вещи невозможно исправить словами.

Она купила билет и подала документы на итальянскую визу. Теперь она могла себе позволить ту самую поездку, от которой отказалась три года назад.. И не только материально.

Перед отлётом она встретила Иру в кафе, и та спросила:

— Как думаешь, он изменится когда-нибудь?

Лена улыбнулась:

— Не знаю. И мне всё равно. Это больше не моя история.

— А ты не боишься оставаться одна?

— Знаешь, я поняла одну вещь. Я не одна. Я свободна. А это не одно и то же. Одиночество — это когда тебя окружают люди, но ты чувствуешь себя пустой. Свобода — это когда ты сама по себе, но ты цела. И я цела. Впервые за много лет.

В самолёте, глядя на облака за иллюминатором, Лена вспомнила свой день рождения, праздник в «Парусе», тот момент, когда она задувала свечи. Она загадывала тогда желание — простое и одновременно невероятное: быть счастливой. По-настоящему счастливой.

И теперь, устраиваясь поудобнее в кресле, она понимала, что это желание начало сбываться. Не сразу, не так, как она планировала, но — сбываться.

Лучший подарок, который она сделала себе на тридцатилетие, — это свобода. Свобода от токсичных отношений, от манипуляций, от необходимости постоянно жертвовать собой ради чужого комфорта.

И эта свобода стоила намного больше, чем любое кафе, любой праздник, любой санаторий.

Она стоила целой жизни.