— Это что такое?
Наташа стояла у калитки, не решаясь войти в собственный двор. Детский велосипед валялся поперёк дорожки, на верёвке сохло чужое бельё, а на крыльце курила незнакомая женщина в её махровом халате. В том самом, зелёном, который она купила перед отъездом.
Женщина обернулась, прищурилась от солнца.
— О, Наташа! Приехала наконец. Витя, выходи, жена вернулась!
Оксану она видела один раз, на собственной свадьбе три с половиной года назад. Тогда та была в блестящем платье, много пила и громко смеялась. Весь вечер демонстративно общалась только со «своими» — с матерью, с какими-то родственниками, — а на невесту смотрела как сквозь пустое место. После свадьбы они не общались вообще, Виктор иногда звонил сестре сам, для галочки. И вот теперь эта женщина стояла на её крыльце, в её халате, уставшая, с тёмными кругами под глазами. Но халат на ней сидел как влитой.
Виктор появился в дверях, вытирая руки о штаны.
— Наташ, погоди, я тебе сейчас всё объясню.
Неделю назад она уезжала на курсы в область — обязательное повышение квалификации для фельдшеров. Виктор стоял на этом же крыльце, махал рукой, обещал починить ступеньку и полить грядки. Дом был тихий, чистый, её.
— Ну объясни. Ты не говорил, что ждёшь гостей.
Она прошла мимо Оксаны в дом и замерла на пороге. В прихожей громоздились пакеты, детские куртки, какие-то коробки. Из кухни пахло жареной картошкой и ещё чем-то кислым. По коридору с визгом промчались двое мальчишек лет семи-восьми, чуть не сбив её с ног.
— Серый, Ванька, тихо! — крикнула Оксана из-за спины. — Тётя Наташа приехала!
Наташа медленно повернулась к мужу.
— Витя. Я жду.
Он развёл руками, как делал всегда, когда не знал что сказать.
— Ну а что я должен был? У Оксанки беда. Я думал, ты поймёшь. Они же на улице оказались. Квартира-то Олега была. Развелись они давно, но Оксана с детьми там жила. А тут он заявил — всё, хватит, съезжайте. Алименты и те платить перестал. Ей с тремя куда? Старший вообще не его, Олег на него давно забил.
— С тремя?
Из комнаты вышла пожилая женщина с младенцем на руках. Зоя Петровна, свекровь. Наташа видела её раз пять за всё время брака.
— Здравствуй, Наташенька, — пропела та ласково. — Как доехала? Устала небось?
Младенец захныкал. В комнате что-то грохнуло. Мальчишки снова пронеслись мимо, теперь в обратную сторону.
Наташа стояла посреди собственного дома и не узнавала его. Неделю назад здесь было тихо. Чисто. На подоконнике цвела её фиалка, на кухне пахло травами, в спальне ждала застеленная кровать с новым покрывалом — бежевым, в мелкий цветок. Она купила его перед отъездом, хотела порадовать себя.
— Пойдём на кухню, поговорим, — Виктор тронул её за локоть.
На кухне было не лучше. Гора посуды в раковине, крошки на столе, на плите пригоревшая сковорода. На скатерти — бурое пятно от чего-то жирного.
— Витя, — сказала она тихо, — ты что, позвонить даже не мог?
— А что бы изменилось? Ты бы по телефону кричала, а тут хоть нормально поговорим. Это временно, Наташ. Разберёмся. Оксанка работу найдёт, встанет на ноги — съедут.
Вечером выяснилось, что спальню заняла Оксана с младенцем. В детской, которую Наташа когда-то мечтала обустроить для своего ребёнка, теперь жили мальчишки. Зоя Петровна расположилась в гостиной на диване.
— А мне где спать? — спросила Наташа.
Виктор замялся.
— Пока в летней кухне. Там диван есть, нормальный. Это же временно, Наташ. Потерпим немного.
Летняя кухня. Старый продавленный диван, запах сырости, окно, которое не закрывается плотно. Наташа кивнула, потому что сил спорить уже не было.
Вечером позвонила мама.
— Наташенька, ты как добралась? Всё хорошо?
Наташа лежала на продавленном диване, натянув одеяло до подбородка. Из дома доносились голоса, плач младенца, смех телевизора.
— Всё нормально, мам. Устала немного.
— Отдыхай, доченька. Главное — дома.
Наташа положила трубку и закрыла глаза. Дома. Она была дома — но чувствовала себя чужой.
Прошло три дня. Наташа возвращалась с работы и каждый раз замирала у калитки, надеясь, что всё это ей приснилось. Но во дворе по-прежнему валялись игрушки, на верёвке сохло чужое бельё, а из дома доносились крики и грохот.
В тот вечер она увидела это первой. Мальчишки гоняли мяч прямо по двору, между грядками. Один разбежался, ударил со всей силы — мяч пролетел мимо ворот из перевёрнутых вёдер и врезался в молодую яблоньку. Тонкий ствол хрустнул и согнулся пополам.
— Стойте! — Наташа бросила сумку и побежала к дереву. — Вы что делаете?
Саженцы она высадила весной. Три яблони, две груши. Возилась с ними всё лето — поливала, подвязывала, укрывала от заморозков. Теперь от груш остались обломанные прутья, а яблонька лежала на земле, вывернутая с корнем.
— Мы нечаянно, — буркнул старший, Серёга. — Подумаешь, палки какие-то.
— Это не палки! Это саженцы! Я их полгода выращивала!
Из дома вышла Оксана, на ходу вытирая руки о фартук. Наташин фартук, с вышитыми подсолнухами.
— Что за крик? Серый, Ванька, вы чего натворили?
— Они мне деревья сломали!
Оксана посмотрела на обломки, пожала плечами.
— Ну дети же. Что с них взять? Новые посадишь.
Наташа открыла рот и закрыла. Слов не было.
Вечером стало ещё хуже. Мальчишки продолжили играть в футбол, пока не стемнело. Удар, звон — и в окне летней кухни появилась дыра. Того самого окна, рядом с которым стоял её диван.
— Витя! — Наташа нашла мужа в гараже, он ковырялся в моторе. — Они стекло выбили! В летней кухне, где я сплю!
— Ну я завтра заклею плёнкой, — он даже не поднял головы. — Чего ты кричишь? Дети есть дети.
— А крыльцо ты когда починишь? Ты обещал до моего приезда.
— Руки не дошли. Тут такое творится, сама видишь.
Наташа стояла и смотрела на его спину. Руки не дошли. За неделю не нашёл времени прибить две доски, зато нашёл время поселить в её дом целый табор.
Ночью она лежала на продавленном диване, кутаясь в одеяло. Из разбитого окна дуло, заклеенная плёнка хлопала на ветру. Из дома доносился голос Оксаны — та ругалась с Олегом по телефону.
— Ты мне за детей должен! Должен! Я тебя в суд затаскаю, понял?
Крики не стихали до двух ночи. Потом заплакал младенец. Потом кто-то из мальчишек пошёл в туалет и хлопнул дверью.
Утром Наташа встала с больной головой и красными глазами. На кухне Зоя Петровна уже хозяйничала — переставила посуду, убрала её специи в дальний шкаф, на плите булькала какая-то каша.
— Доброе утро, Наташенька. Я тут немножко порядок навела, а то не найдёшь ничего.
Наташа молча открыла шкаф, чтобы достать свою чашку. Чашки не было. На её месте стояла детская кружка с машинками.
— А где моя чашка?
— Какая? А, синенькая? Разбилась вчера. Ванечка уронил. Ну ничего, там же другие есть.
Она вышла во двор, достала телефон и набрала Свету. Подруга жила в соседнем посёлке, они дружили ещё со школы.
— Привет. Ты можешь приехать?
— Что случилось? — голос подруги сразу напрягся. — Ты как-то странно звучишь.
— Приезжай. У меня тут такой бардак творится. Сама увидишь.
Света приехала к обеду. Молча прошлась по дому, посмотрела на гору посуды в раковине, на пятно на скатерти, на разбросанные игрушки. Заглянула в летнюю кухню с дырой в окне и продавленным диваном.
— Это что? Ты здесь спишь?
— Да.
— А твоя спальня?
— Там Оксана с младенцем.
Света вышла во двор, посмотрела на обломанные саженцы.
— Наташ, — сказала она тихо, — это же твой дом. Ты тут прописана, он на тебя оформлен. Какого чёрта ты спишь в летней кухне, пока чужие люди занимают твои комнаты?
— Они не чужие. Это родня Виктора.
— Это что, и его дом тоже?
— Нет. Дом мой, на меня оформлен.
— Вот именно. Наташ, ты хозяйка этого дома. Не Виктор, не его мать, не его сестра. Ты. Почему ты позволяешь им так с собой обращаться?
Наташа молчала. В голове билась одна мысль: почему? Почему она терпит? Почему боится сказать «хватит»?
— Да не знаю я, — выдавила она наконец. — Приехала три дня назад, а тут такое. Представляешь, он мне даже не позвонил, не предупредил.
Света присвистнула.
— Ну он даёт. Тут уже захватом территории попахивает. Лихо они тебя выжили из собственного дома.
Вечером Виктор попытался её обнять.
— Наташ, ну не дуйся. Потерпи ещё немного, всё наладится.
Она отстранилась.
— Когда наладится, Вить? Когда?
Он не ответил.
Той ночью Наташа не спала. Лежала на продавленном диване, слушала, как хлопает плёнка на разбитом окне, и смотрела в потолок. Из дома снова доносились крики — Оксана опять ругалась с Олегом по телефону. Младенец плакал. Где-то хлопнула дверь.
Она встала, накинула куртку и вышла во двор. Ночь была холодная, ясная. Над головой висели звёзды, пахло прелой листвой. Её дом темнел на фоне неба — тот самый дом, который достался ей от бабушки. Она здесь выросла, здесь пряталась от дождя на веранде, здесь училась печь пироги на старой плите.
А теперь стояла во дворе, как чужая, и боялась зайти внутрь.
Слёзы потекли сами. Наташа села на крыльцо — то самое, со сломанной ступенькой — и заплакала. Тихо, чтобы никто не услышал. Может, она неправа? Может, нужно потерпеть? Они же семья, дети маленькие, куда им идти… А если она поставит ультиматум и Виктор выберет их? Останется одна в этом доме, совсем одна.
Но потом вспомнила, как Оксана смотрела сквозь неё на свадьбе. Как Виктор даже не позвонил предупредить. Как спит на раскладушке в коридоре, будто так и надо, будто это нормально — выселить жену в летнюю кухню.
«Это мой дом, — подумала она. — Мой. Почему я здесь прячусь?»
Утром она зашла в спальню — впервые за эти дни. Хотела взять чистую блузку из шкафа. И замерла на пороге.
Её новое покрывало — бежевое, в мелкий цветок, которое она купила перед отъездом — было заляпано чем-то жёлтым. Детское питание, судя по запаху. Рядом валялись использованные подгузники. На её туалетном столике стояла раскрытая косметичка — не Оксанина. Её собственная.
В этот момент в комнату вошла Оксана с младенцем на руках.
— А, ты тут. Слушай, я твою тушь взяла, ладно? Моя при переезде где-то потерялась, а мне в магазин надо, не с голым же лицом идти.
Наташа смотрела на неё молча. На свой халат, который Оксана так и не сняла. На свою косметику в её руках. На своё покрывало, заляпанное детским питанием.
— И помаду возьму, — добавила Оксана, роясь в косметичке. — У тебя хороший цвет, мне идёт.
Наташа вышла из комнаты, ничего не сказав. Руки тряслись. В висках стучало.
На кухне сидела Зоя Петровна, пила чай. Увидела лицо Наташи, вздохнула.
— Наташенька, ну что ты опять хмурая? Я вот сегодня уезжаю, место освободится. Не кипятись ты так, потерпи немного.
— Потерпи? — Наташа остановилась. — Я почти неделю терплю. Сплю в летней кухне с разбитым окном. Мои вещи берут без спроса. Мои саженцы сломали. Мою чашку разбили. А я должна терпеть?
Виктор появился в дверях — небритый, в мятой футболке. Потёр глаза.
— Что за крики с утра?
— Витя, скажи ей, — Зоя Петровна поджала губы. — Скажи, что семья должна держаться вместе.
Виктор посмотрел на мать, потом на жену. И сказал:
— Наташ, ну правда. Мама уезжает, будет полегче. А Оксанка… Может, ей комнату отдадим насовсем? Ну детскую, которая пустует. У нас же всё равно детей нет.
Тишина.
Наташа смотрела на мужа и не узнавала его. Детская, которую она обустраивала с надеждой. Комната, о которой они говорили «когда-нибудь». И вот так просто — «у нас же всё равно детей нет».
— Что ты сказал?
— Ну а что? Она стоит пустая, а тут племянники, им места мало…
Внутри что-то оборвалось. Не со звоном — тихо, как лопнувшая струна.
— Значит так, — Наташа говорила медленно, чётко. — К шести вечера чтобы их здесь не было. Всех.
— Наташа! — Зоя Петровна всплеснула руками. — Ты что говоришь? Это же семья! У людей беда, им идти некуда. Неужели тебе сложно потерпеть? Глядишь, и тебе помогут в жизни — ведь многое бывает. У нас в семье так принято испокон веков — друг о друге заботиться. Жадность тут неуместна. Тем более детям скоро в школу, ну куда они пойдут?
Наташа похолодела. Школа. Если дети пойдут в местную школу — всё. Их уже не выгонишь. «Ну как теперь, посреди учебного года?» И так до лета. А там — «ну лето же, каникулы, пусть доживут». И ещё год. И ещё.
— Это мой дом. Мой. Не ваш, не Оксанин, не Витин. Мой. И я решаю, кто здесь живёт.
— Витя! — свекровь повернулась к сыну. — Скажи ей!
— Зоя Петровна, вы не слышите, что я говорю? Это мой дом. И ютиться ради вас и вашей семьи я не собираюсь. Ваш сын здесь вообще ничего не решает.
Виктор молчал. Смотрел в пол.
— К шести, — повторила Наташа. — Если нет — вызову полицию. И это не обсуждается.
Она вышла из кухни. Сердце колотилось так, что отдавало в ушах. Но внутри было что-то новое. Твёрдое. Спокойное. Ей было уже всё равно, что о ней подумают. Дом не должен быть приютом для всех желающих.
К пяти часам во дворе стоял старый минивэн — Зоя Петровна вызвала какого-то родственника из райцентра. Оксана выносила сумки молча, губы поджаты. Мальчишки путались под ногами. Виктор грузил вещи в багажник, не глядя на жену.
Зоя Петровна подошла к Наташе, стоявшей на крыльце.
— Запомни этот день. Ты разрушила семью.
— Нет, — ответила Наташа. — Я вернула свой дом.
Виктор сел в машину вместе с ними. Не попрощался, не обернулся. Минивэн выехал со двора.
Стало тихо.
Наташа стояла у калитки и смотрела вслед. Ждала боли, слёз, сожаления — но их не было. Только тишина и запах спелых яблок из соседского сада.
Она вернулась в дом, прошлась по комнатам. Везде следы поспешных сборов — забытая детская футболка на стуле, пустая бутылка из-под молока на подоконнике, разбросанные игрушки в углу. Но это уже не раздражало. Завтра уберёт.
Достала телефон, набрала маму.
— Мам, привет.
— Наташенька! Как ты там? Голос какой-то другой.
— Виктор уехал. С сестрой и матерью своей.
Мама помолчала.
— Совсем уехал?
— Не знаю, мам. Может, совсем. Они тут такое устроили… Я их выгнала сегодня. Всех.
— Господи, доченька. Что случилось-то?
— Да долго рассказывать, мам. Витя без меня сестру свою с детьми к нам поселил, пока я на курсах была. А я приехала — а тут табор цыганский. Неделю терпела, а сегодня не выдержала. Сказала — или они уезжают, или полицию вызываю.
— И что?
— Уехали. И Витя с ними.
Мама помолчала.
— А что с Витей теперь?
— Не знаю, мам. И если честно — мне всё равно.
— Как это — всё равно? Вы же три года вместе.
— Три года, да. А он даже не позвонил, когда их к нам поселил. Я приехала — а в моей спальне чужая баба спит. В моём халате ходит. Мою косметику берёт. А я на старом диване в летней кухне, с разбитым окном. И Витя только и говорил — потерпи, потерпи. А сегодня вообще сказал — может, им детскую отдадим насовсем, у нас же всё равно детей нет.
— Господи…
— Вот тогда я и поняла, мам. Надоело. Он сегодня сам свой выбор сделал. Сел в машину и уехал с ними. Даже не попрощался. Я не держу — хочет, пусть едет к своей семье. А вернётся — уже я буду решать, пускать или нет.
— Правильно, доченька, — мама вздохнула. — Я тебе давно хотела сказать… Ты при нём как-то потухла. Помнишь, какая ты была? Смеялась, планы строила, саженцы эти свои сажала. А последний год звоню — голос усталый, слова будто через силу. Я всё думала — может, работа. А оно вот что.
Наташа почувствовала, как защипало в глазах. Но это были не те слёзы — не от обиды. От облегчения.
— Знаешь, мам, я думала буду плакать. А мне хорошо. Правда хорошо. Как гора с плеч.
— Ты там одна сейчас? Может, приехать?
— Не надо, я Свете позвоню. Посидим, поговорим.
— Ну ладно. Звони, если что. Я рядом. И доченька… ты молодец. Правда молодец.
Наташа положила трубку и сразу набрала подругу.
— Свет, ты дома?
— Дома. А что? Случилось что-то?
— Выгнала их. Всех. И Витька с ними уехал.
— Ого! Ну ты даёшь! — в голосе Светы слышалось уважение. — И как ты?
— Нормально. Слушай, приезжай. Захвати нашего вина, посидим как в старые добрые времена. Я сегодня одна.
— Уже еду!
Через час Света стояла на пороге с бутылкой красного в одной руке и чем-то пушистым в другой.
— Это что? — Наташа уставилась на маленький комок, который копошился у подруги за пазухой.
— Щенок! Возле магазина бегал, такой маленький, красивый. Не смогла пройти мимо. — Света протянула ей тёплый пушистый свёрток. — Подумала — тебе сейчас кстати будет. В частном доме собака — самое то. Не бросишь же?
Наташа взяла щенка на руки. Он лизнул её в подбородок и уткнулся носом в шею. Маленький, тёплый, живой.
— Витя не хотел собаку, — сказала она тихо. — Я всегда хотела, а он — нет. Говорил, возни много.
— Ну вот. Теперь сама решаешь.
Они сидели на веранде, пили вино, смотрели, как темнеет небо. Щенок спал у Наташи на коленях, иногда вздрагивая во сне. Пахло скошенной травой и яблоками.
— Как назовёшь? — спросила Света.
Наташа погладила щенка по голове.
— Не знаю ещё. Придумаю.
Она отпила вино и посмотрела во двор. Завтра нужно будет убрать игрушки, починить окно, выбросить испорченное покрывало. Весной посадит новые саженцы. И крыльцо сама починит — две доски прибить несложно.
А сейчас — тишина, вино, тёплый щенок на коленях и подруга рядом.
Дом снова был её.
— Ага, раzбежаlаsь я прям! С какой такой стати я должна дать тебе доступ к своей зарплатной карте? Ты мне не муж пока, а после такого, вряд