— Твою квартиру надо отдать моей сестре на свадьбу! А нам хватит и съёмной — заявил муж, мечтая о моём наследстве.

— Да ты пойми, Лидка, я вчера чуть не рухнула прямо на пол по-человечески! — выдохнула я, швырнув на стул сумку. — Папа заявил, что дарит мне свою квартиру. Просто так.

Я даже на каблуке споткнулась от таких слов — то есть, представляешь, я своими ушами слышала, а мозг отказался верить.

Лидка, как водится, приподняла бровь так резко, будто я ей сообщила о высадке инопланетян на ее балконе.

— Серьёзно? — она сделала театрально большие глаза. — Свою трёшку? На Покровке?

— Ага, ту самую… — протянула я, чувствуя, как снова накрывает нервным жаром. — Я была уверена, он пошутил. Но нет, он собрал свои вещи и укатил к своей новой пассии.

— К той самой, которая младше тебя? — уточнила Лидка, не скрывая ехидства.

— Ну да… — я поморщилась. — Хотя знаешь, она выглядит так, будто ей моих лет, просто ведёт себя, как будто ей ещё восемнадцать и бутерброды ей намазывают ангелы.

Лидка прыснула.

— Свет, ну ты же понимаешь — мужчинам после пятидесяти резко хочется романтики. А романтика — это чтобы женщина была с глазами «ой, правда?», а не с глазами «кто опять не закрутил пасту от зубной пасты».

— Ха-ха, смешная, — буркнула я, хотя улыбнулась краешком губ.

Подарок пришёлся кстати… слишком кстати

Мы с Димой жили в съемной однушке, где при каждом резком движении сталкивались локтями. Половина его зарплаты — в аренду. Моя — на продукты, коммуналку, проезд и бесконечные пакеты, без которых «мы точно всё забудем». На ипотеку копились копейки, которые я складывала в банку из-под кофе, потому что иначе они мистическим образом улетали «на бензин» или «на шиномонтаж».

Я не жаловалась. Мы были вдвоём, он — мой первый, горячий, тот самый парень, с которым в восемнадцать казалось: вот же всё, счастье, семья, дача, огурцы на грядке, две собаки… в общем, мечты в вакууме.

Но два года в тесной квартире сделали своё дело: романтика выветрилась, как запах кофе из пустой банки. Дима стал мрачным, раздражённым, а свекровь — Галина Петровна — звонила мне чаще, чем своей подруге-томатолюбительнице, и каждый раз спрашивала:

— Ну что, не беременна ещё? Опять свои карьеры строите?

Я иногда думала: если она узнала бы, что мы последние три месяца просто спим по разным углам кровати, потому что нервы уже гудят, она, наверное, упала бы в обморок.

Но появление квартиры перевернуло всё

Когда папа сказал: «Квартира твоя. Оформи сразу, чтобы без волокиты», я впервые за долгое время выдохнула. Это был шанс. Выход. Нормальная жизнь.

Я рассказала Диме вечером, с робкой надеждой, что он подпрыгнет от радости, обнимет меня, закружит, как делал лет шесть назад.

Но нет.

Он сидел за столом, сортировал гайки из своей коробки (каждый раз спрашиваю себя: зачем взрослому мужчине дома семь видов гаек?) и даже не повернулся.

— Ну… поздравляю, — сказал он так сухо, будто речь шла о том, что я купила новый коврик в ванную.

— Дим, это же… наш шанс! — я подошла ближе. — Мы выезжаем из этой однушки. Нам больше не надо откладывать на ипотеку.

Он наконец медленно поднял голову и посмотрел на меня.

— Свет, а оформлена она будет на кого?

— На меня, — ответила я честно. — Папа сказал: подарок дочери. Это его право.

Его губы чуть дрогнули — не в улыбке, нет. В каком-то недовольном рывке.

— И что, я там кто? Гость?

— Дима, ну это же смешно! — я нервно махнула рукой. — Мы же семья.

— Семья, значит? — он резко встал, и стул скрипнул так угрожающе, что я вздрогнула. — Семья — это когда у обоих есть что-то общее. А так выходит, что ты хозяйка, а я подселённый муж, которого при желании можно выставить.

— Ты можешь прекратить? — я почувствовала, как приближается обида. — Это же подарок. Я его не просила. Он просто случился.

— Вот именно, случился. А я теперь должен делать вид, что рад?

Он смотрел на меня так пристально, будто пытался просверлить взглядом дыру в моей голове.

— Дим… — я выдохнула. — Ты мне не доверяешь?

Он фыркнул.

— А ты мне? Если бы доверяла — оформила бы половину на меня.

У меня в голове что-то хрустнуло. Не громко, но болезненно, как когда открываешь банку маринадов и понимаешь, что крышка заржавела.

— То есть ты хочешь сказать, что я обязана делиться тем, что подарил мой отец?

— Я ничего не «хочу»… — он поднял руки. — Я просто считаю это правильным.

И вот тут во мне проснулся какой-то яд, который я терпеливо глотала последние два года.

— Как интересно, Дим… — я медленно выпрямилась. — Ты не считаешь «правильным» покупать продукты хотя бы иногда. Или платить за ремонт машины из своих, а не наших денег. Но вот «правильным» ты считаешь оформить половину квартиры на себя.

Он вспыхнул.

— Не начинай!

— А кто начал? — я шагнула ближе. — Я сказала тебе новость, которая должна была нас сблизить. А ты сразу про доли, собственность, выгоду!

Он резко ударил ладонью по столу — я дёрнулась, но не отошла.

— Да потому что никто не хочет оказаться идиотом! — выкрикнул он. — Ты думаешь, я слепой? Ты думаешь, Галина Петровна не рассказывала мне, как ребята остаются ни с чем, когда жёны их выгоняют?!

Это была последняя капля.

— А-а-а, понятно, — горько усмехнулась я. — То есть ты слушаешь её, а не меня.

— Не переводи всё на мать! — он указал пальцем. — Но и ты ведёшь себя странно!

Я отступила на шаг. И вдруг поняла, что боюсь. Не его — а того, что происходит между нами.

Ремонт, который должен был объединить

Мы всё-таки въехали в квартиру. Начали ремонт. Вместе. Ну как вместе…

Он делал всё так, будто работает в штрафной бригаде: молча, стиснув зубы, тупо выполняя задачи.

Иногда говорил с сарказмом:

— О, хозяйка решила поменять плитку, да? Разрешите подселённому мужу подержать шпатель?

Я сжимала зубы, не отвечала. Но внутри меня копилась злость. Её было много — как цемента в мешках, которые мы волокли по лестнице.

Однажды вечером, когда я пыталась собрать тумбу, а он безучастно листал телефон, я не выдержала.

— Дима, может, поговорим? По-человечески.

Он даже не поднял глаз:

— А что говорить? Всё ясно. Твоя квартира — твоё слово. Я тут… живу, пока разрешишь.

— Ты правда так думаешь? — мне пришлось сесть, чтобы не упасть.

— А как мне думать? — он вскинул голову. — Ты же чётко дала понять: доверия никакого.

— Я ничего такого не говорила! — я уже почти кричала.

— Но и не оформила на меня, — спокойно добавил он.

Это спокойствие было хуже крика.

Последняя сцена

Скандал произошёл через неделю. Громкий, глупый, яростный. Он швырнул на пол пачку документов. Я — выкрикнула, что больше не могу так жить.

Он схватил меня за локоть — не больно, но резко, горячо, словно хотел удержать. Я вырвалась.

— Отпусти, — сказала я тихо, но так, что он замер.

— Света…

— Всё. Хватит. Я буду подавать на развод.

Он побледнел.

— Ты… из-за квартиры?

— Не из-за квартиры, — я выдохнула. — Из-за недоверия. И из-за того, что твоей семьёй для тебя оказалась не я.

Он молчал. А потом произнёс:

— Пожалеешь.

А я в ответ — впервые в жизни — рассмеялась.

— Это ты пожалеешь, Дима. Потому что в этой истории потерял не квартиру. А меня.

Я хлопнула дверью так, что с верхнего шкафа упала старая коробка с какими-то папиными бумажками.

И всё.

Мы ещё не развелись, но я знала: пути назад нет.

Но я даже представить не могла, какой сюрприз ждёт меня впереди — и как он перевернёт всё, что я считала правильным.

— Ты ещё скажи, что я сама виновата, — пробурчала я, теребя край скатерти. — Потому что наглая, самостоятельная и слишком много думаю головой.

Лидка хмыкнула, подливая мне чай.

— Свет, ну ты же знаешь, я твой адвокат по жизни, — сказала она и подняла чашку. — Но по-честному? Да, ты ещё и упрямая, как железнодорожная шпала.

— Спасибо, дорогая. Именно этого мне не хватало — сравнения с транспортной инфраструктурой.

Я нервно усмехнулась. Утро не задалось: предстояло идти в суд подавать документы на развод. Дима уже подал встречное заявление, где, внимание, просил признать квартиру совместно нажитым имуществом. Да-да, ту самую, которая была подарена мне отцом официально, с дарственной, нотариусом и милой фразой: «Это вам, Светлана Владимировна, на счастливую жизнь».

И вот теперь мой муж, бывший, будущий бывший — как его там правильно назвать, — решил оспорить подарок. Встречный иск. Гениально. Просто мужчина-мечта.

И тут позвонила мама Димы. Я увидела на экране «Галина Петровна» — и сердце ухнуло куда-то под стол.

— О, начинается цирковая программа, — прошептала Лидка. — Давай, отвечай. С юмором. Без юмора это не пережить.

Я нажала кнопку.

— Да, Галина Петровна, слушаю.

— Светлана, — зловещая пауза. — Я узнала, что ты идёшь в суд.

— Верно.

— Ты хочешь разрушить жизнь моего сына? — голос её дрожал так, будто это не я подаю на развод, а я лично распилила её сервант.

— Я ничего не разрушаю. Мы просто расходимся. Мой папин подарок не имеет отношения к…

— Ой, не надо меня дурочкой считать! — перебила она. — Ты его так подставила! Специально! Чтобы потом выгнать! Да ты…

Я выдохнула.

— Галина Петровна, хватит. У нас с Дмитрием плохие отношения уже давно. Дело не в квартире.

— Конечно, конечно… — я слышала, как она цокает языком. — Конечно, дело в любви, ага! А на самом деле ты просто решила оставить сына без жилья!

— Он взрослый мужчина. У него есть работа.

— Работа? — она фыркнула с таким презрением, будто речь шла о сезонном сборщике редиски. — Работа у него есть, а жилья нет!

— Жильё ему не полагается по закону. Это мой подарок, — я сказала максимально спокойно.

— Вот и держи ты своё моё при себе! — выкрикнула она. — Но учти: ты ещё пожалеешь.

Я нажала «завершить», потому что иначе я бы ей ответила так, что она бы ещё сутки сидела, обдуваясь валидолом.

Лидка захлопала глазами:

— Ну что? Пожалеешь?

— Ага, — буркнула я. — В очереди за пирожками, наверно.

СУД. Денёк тот ещё

На заседание мы с Димой пришли заранее, словно два школьника, которых вызвали к директору. Только директором был судья — женщина лет сорока пяти с видимым презрением к человеческой драме. Видимо, таких, как мы, она видела по десять штук в день.

— Светлана Владимировна, Дмитрий Алексеевич, — начала она сухим тоном. — Итак, предмет спора — квартира, полученная в дар.

— Ваша честь, — начал Дима, на удивление спокойно. Но в его голосе было что-то новое. Ржавчина. Разочарование. — Я считаю, что эта квартира… ну… была получена в браке. У нас общая жизнь, общие планы…

Судья подняла бровь.

— Дарение — это личное имущество. Общее с супругом не становится.

Я даже почувствовала, как уголок моего рта дёрнулся вверх. Но рано радоваться.

— Но, — продолжила судья, — мы выслушаем стороны.

И тут Дима запустил целый спектакль.

— Ваша честь, — голос дрогнул так, будто он читает монолог на актёрском экзамене, — я пять лет вкладывал себя в нашу семью. Светлана не могла бы принять такую квартиру, если бы не я рядом. Я поддерживал её…

Я чуть не рассмеялась вслух. Поддерживал? Он? Когда?

Но я молчала. Пусть выскажется.

— Она не рассматривает мои интересы! — продолжал он, размахивая руками. — Я чувствую несправедливость! Я не хочу остаться без крыши над головой после развода!

Судья пристально посмотрела на меня.

— Светлана Владимировна?

— Ваша честь, — сказала я тихо, но уверенно. — Эту квартиру мне подарил мой отец. По документам — мне. Дмитрий не вложил в неё ни копейки. Ремонтом занимались вместе, но материалы я покупала сама. Он… он настаивал оформить часть на него. Я отказалась. Из-за этого и произошёл разрыв.

Судья кивнула.

— Понятно.

И всё бы ничего, но тут, как по заказу, в зал суда влетела Галина Петровна. Да-да, именно влетела — с таким размахом, будто собиралась снимать ремейк «Санта-Барбары».

— Я имею право сказать! — закричала она, хватаясь за сердце. — Эта женщина разрушила жизнь моего сына!

Судья нахмурилась:

— Гражданка, выйдите из зала. У нас идёт заседание.

— Нет! — свекровь ткнула в меня пальцем. — Она специально так подстроила! Она хитрая! Она…

— Мам, уйди, — тихо сказал Дима, закрывая глаза.

— Я не уйду! Ты же ничего не понимаешь! Она…

И тут я неожиданно почувствовала жалость. Да, к этому человеку, который меня ненавидит. Потому что в её глазах был страх. Страх остаться никому не нужной. Страх потерять сына.

Но жалость быстро прошла, когда она выкрикнула:

— Она же из простой семьи! Она просто охотилась за квартирой!

Я закрыла глаза. Всё. Хватит.

Судья стукнула молотком:

— Ещё одно слово — и вас удалят принудительно.

Галина Петровна сгорбилась и вышла, бросив на меня взгляд, словно я украла у неё сына, дом, машину и трёх котов.

РЕШЕНИЕ

Судья зачла решение быстро.

— Квартира остаётся в собственности Светланы Владимировны. Требование Дмитрия Алексеевича о признании квартиры совместно нажитым имуществом — отклонить.

Я выдохнула. Дима побледнел. Он даже не посмотрел на меня.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ТОГО, КОГО Я НЕ ЖДАЛА

Вечером я приехала домой — то есть уже в свою квартиру. Села на пол среди недокрашенных стен, среди коробок с вещами, инструментов, и вдруг почувствовала страшную пустоту. Не радость. Не победу.

Пустоту.

Я разрыдалась. Беззвучно, тяжело. Так, что в груди всё сжалось.

И тут кто-то тихо постучал.

Я открыла дверь — и увидела папу.

Того самого, который подарил мне эту квартиру.

Он выглядел усталым и почему-то виноватым.

— Светка… — сказал он, снимая шапку. — Я всё знаю. Твоя тётка мне позвонила.

— Пап, — голос сорвался. — Я всё сделала правильно… правда?

Он подошёл, сел рядом, положил руку на плечо.

Тепло. Спокойно. Так, как никто давно не делал.

— Ты сделала то, что должна была, — сказал он мягко. — А знаешь, что самое смешное? Если бы Дима хоть раз пришёл ко мне и сказал: «Я хочу быть частью её жизни, можно мы оформим что-нибудь иначе?» — я бы ему поверил. Но он просто хотел кусок. Без уважения. Без любви.

Я уткнулась ему в плечо.

— Пап…

— Ну чего ты, девочка… — он погладил меня по спине. — Я тебе квартиру подарил не для того, чтобы ты мучилась. А чтобы у тебя был свой угол. Своя свобода. Своя жизнь.

Я всхлипнула.

— А Дима?

— Дима сам всё разрушил, — сказал он твёрдо. — И хорошо, что разрушил сейчас, а не потом.

Мы сидели молча. Минут десять. Может быть — двадцать.

И вдруг папа сказал:

— Свет, я тут… вернулся. Разошёлся с этой… ну… как бы это сказать… девушкой молодого темперамента.

— Пап! — я прыснула.

— Ну что, — он хмыкнул. — Жить с человеком, который знает только слово «давай», а слова «подумай» не понимает — я устал.

Я смеялась. Искренне. Впервые за долгое время.

— Так что, — продолжил он, — если хочешь, буду помогать с ремонтом. Я тут как-то понял, что всё самое важное — не там, куда я бегал, а вот здесь.

Он мазнул рукой по стене.

— Ровнять будем вместе. Ну и жизнь свою ты тоже выровняешь. Я верю.