— Денис, ты обещал поговорить с мамой.
Кристина стояла у окна, сложив руки на груди. За стеклом моросил октябрьский дождь, и детская площадка во дворе была пуста.
— О чём? — Денис не оторвался от телефона.
— О том, что она говорит при Костике. Вчера опять — «у тебя папа другой, настоящий». Он потом полчаса молчал, в стену смотрел.
— Поговорю. Потом.
Кристина смотрела на мужа и не узнавала. Тот Денис, который два с половиной года назад не давал ей прохода в клинике, будто растворился. Он тогда приходил на «профилактический осмотр» три раза за месяц, шутил с ней в коридоре, приносил кофе в бумажных стаканчиках. «Вы же администратор, вам нельзя покидать пост, — говорил он, ставя стаканчик на стойку. — А кофе можно».
Она не поддавалась. После того как первый муж исчез, узнав о беременности, Кристина зареклась не верить красивым словам. Но Денис не отступал. Узнал про Костика — и не сбежал. Наоборот, притащил мальчишке огромного плюшевого медведя.
«Мне всё равно, что у тебя есть сын, — сказал он тогда. — Это же часть тебя. Значит, и моя тоже».
Кристина поверила. Впервые за четыре года позволила себе поверить.
— Ты говоришь «потом» уже третью неделю, — сказала она, отворачиваясь от окна.
Денис поднял глаза.
— Ну а что я ей скажу? Это её квартира. Мы тут живём бесплатно, между прочим.
— Я не прошу её любить нас. Просто пусть при ребёнке молчит.
— Ей шестьдесят пять лет, она не изменится. Ну поговорю я, она обидится, начнёт болеть демонстративно. Оно тебе надо?
— То есть терпеть? И жить здесь ради чего?
— Кристин, ну куда мы пойдём? На съём сорок тысяч, а тут бесплатно. Мы же на первоначальный копим. Ещё немного потерпеть.
«Потерпеть» — это слово Кристина слышала полтора года. С тех пор, как они съехались с его матерью. Временно. На полгода максимум. Полгода превратились в год, год — в полтора.
Из коридора послышались шаги. Раиса Петровна, шестьдесят пять лет, бывший завуч, привыкшая командовать — вошла на кухню, не глядя на невестку.
— Денис, ужинать будешь?
— Буду, мам.
— Я котлеты сделала. Твои любимые, с чесноком.
Кристина открыла холодильник, достала сыр и хлеб. Она уже привыкла, что свекровь готовит «для Дениса», а она с Костиком — сами по себе.
— Мальчика забрала из сада? — спросила Раиса Петровна, всё ещё не глядя в её сторону.
— Да.
— Опять допоздна телевизор смотрел. Я слышала из своей комнаты.
— Это был мультик, двадцать минут.
— В моё время дети в восемь спали. А не мультики смотрели.
Кристина промолчала. Любое слово будет использовано против неё. Она это уже выучила.
После ужина, когда Денис ушёл в душ, она заглянула в комнату Костика. Маленькая, шесть метров, бывший кабинет. Но своя. Хотя бы это.
Сын сидел на кровати, книжка с картинками лежала рядом закрытая. Он смотрел в одну точку на стене.
— Эй, зайчик, — Кристина села рядом. — Что случилось?
Костик помолчал, потом поднял на неё глаза.
— Мам, а почему бабушка меня не любит?
Кристина села рядом, обняла его за плечи. Внутри всё сжалось.
— С чего ты взял, зайчик?
— Она сегодня сказала тёте по телефону, что я чужой. Что настоящие внуки были бы от папы. А я не настоящий.
Костик смотрел на неё серьёзными глазами. Шесть лет, а уже понимает больше, чем нужно.
— Ты самый настоящий, — Кристина прижала его крепче. — Самый мой настоящий.
— А почему тогда она так говорит?
Кристина не нашла, что ответить. Гладила сына по голове и чувствовала, как внутри закипает что-то тёмное, горькое. Не злость даже. Бессилие.
Позже, когда Костик уснул, она вышла на кухню выпить воды. И услышала голоса из комнаты свекрови. Дверь была приоткрыта.
— …она что, родить для тебя не может? — голос Раисы Петровны звучал глухо, но разборчиво. — Зачем тогда она тебе, Денис? Чужого ребёнка кормить?
— Мам, я люблю её.
— Любовь! Знаю я эту любовь. Жизнь прожила, насмотрелась. Первый-то муж сбежал — значит, что-то с ней не так.
Кристина стояла в тёмном коридоре, прижав ладонь к груди. Дышать стало трудно.
Она вспомнила больничную палату, белый потолок, слова врача: «К сожалению, сохранить беременность не удалось». Это было за месяц до переезда сюда. Их общий ребёнок, которого они так ждали. Денис тогда держал её за руку и плакал вместе с ней. Свекровь не знала. Никто не знал.
И сейчас эта женщина говорила, что она «не может родить».
Кристина тихо вернулась в спальню и легла, отвернувшись к стене.
Денис пришёл через десять минут, лёг рядом. Попытался обнять — она отодвинулась.
— Ты чего?
— Ничего.
— Кристин, ну что опять?
Она хотела сказать. Хотела выплеснуть всё — про подслушанный разговор, про «родить не может», про «что-то с ней не так». Но слова застряли в горле. Если скажет — он начнёт оправдываться. Или, что ещё хуже, промолчит.
— Спи, — сказала она. — Устала просто.
Утро началось как обычно. Кристина встала в шесть, пока все спали. Приготовила Костику кашу, собрала ему рюкзак в сад. Денис вышел к завтраку молча, уткнулся в телефон. Раиса Петровна появилась в халате, налила себе чай, села напротив сына. На невестку — ни взгляда.
— Денис, не забудь, мне сегодня за лекарствами надо. Давление вчера опять скакало.
— Хорошо, мам, вечером заеду в аптеку.
Кристина одела Костика, взяла его за руку.
— Мы пошли.
Никто не ответил.
В садике воспитательница улыбнулась: «Костик сегодня тихий какой-то». Кристина кивнула, поцеловала сына в макушку и почти бегом вышла на улицу. В метро смотрела в чёрное стекло и не видела своего отражения. Только слова свекрови крутились в голове: «Родить не может. Зачем она тебе».
На работе Лена, второй администратор клиники и единственная подруга, перехватила её у кофемашины.
— Ты чего сегодня сама не своя? С утра как тень ходишь.
— Да ничего особенного. Всё то же.
Лена работала в клинике вторым администратором, они сидели за соседними стойками уже три года. От неё не спрячешься.
— Кристин, я же вижу. Давай, рассказывай.
И Кристину прорвало. Прямо там, у кофемашины, вполголоса, чтобы пациенты не слышали.
— Она вчера сказала Денису, что я родить не могу. Что зачем я ему нужна с чужим ребёнком. Я слышала, Лен. Стояла в коридоре и слышала.
— Господи… А он что?
— Сказал, что любит меня.
— Ну вот видишь…
— А потом она ему — «знаю я эту любовь, жизнь прожила». И он замолчал. Просто замолчал.
Лена сжала её руку.
— Приезжай ко мне. Хотя бы на выходные. Отдышишься.
— Не могу. Костик, работа, всё это…
— Ты себя слышишь? Ты как загнанная лошадь. Так нельзя жить.
После работы Кристина забрала Костика из сада. Он шёл молча, держал её за руку крепче обычного.
— Мам, а мы всегда будем жить у бабушки?
— Нет, зайчик. Мы копим на свою квартиру.
— А когда накопим?
Кристина не знала, что ответить. Полтора года они «копили». На счету было триста восемьдесят тысяч. При московских ценах — слёзы.
Дома пахло валокордином. Раиса Петровна сидела на кухне, держась за грудь.
— Что случилось? — спросила Кристина, хотя внутри всё сжалось от предчувствия.
— Давление, — свекровь говорила слабым голосом. — Сто семьдесят на сто. Еле до кухни дошла.
— Может, скорую?
— Не надо скорую. Таблетку выпила.
Кристина налила ей воды, поставила на стол. Раиса Петровна взяла стакан, не глядя на невестку, будто воду принёс призрак.
Вечером приехал Денис. Увидел мать на диване, побледнел.
— Мам, ты как?
— Плохо, сынок. Сердце прихватило. Нервы уже ни к чёрту.
Денис посмотрел на Кристину. В его взгляде она прочитала обвинение раньше, чем он открыл рот.
— Что произошло?
— Ничего. Я пришла — она уже сидела с давлением.
— Ничего, — повторила Раиса Петровна горько. — Живу тут как чужая в собственной квартире. Слова сказать нельзя. Вот и давление.
Кристина почувствовала, как внутри поднимается волна. Горячая, тёмная.
— Я что-то не так сказала? — спросила она тихо.
— А ты разве говоришь? Ходишь молча, смотришь волком. Думаешь, я не вижу?
— Мам, хватит, — Денис поднял руку. — Не надо сейчас.
— Вот видишь? Уже и сына против меня настроила.
Кристина вышла из комнаты. В коридоре прислонилась к стене, закрыла глаза. Руки дрожали. Это был замкнутый круг — что бы она ни делала, всё оборачивалось против неё.
Из кухни послышался грохот. Потом крик Костика.
Она рванула туда. Сын стоял посреди кухни, на полу — осколки чашки. Той самой, с надписью «Лучшей маме». Раиса Петровна поднималась с дивана, лицо багровое.
— Ты что наделал?! Это память! Это мне Денис в детстве подарил!
— Я нечаянно, — Костик смотрел на осколки, губы дрожали. — Я просто воды хотел…
— Чужой! Вечно от тебя только проблемы! Зачем тебя вообще сюда привели?!
Кристина шагнула вперёд, загородила сына.
— Не смейте так говорить при ребёнке.
— Буду говорить что хочу! Это мой дом!
— Мам, успокойся, — Денис появился в дверях. — Это просто чашка.
— Просто чашка?! Ты мне её на восьмое марта подарил, когда тебе семь было! А этот… этот…
Костик выскользнул из-за спины Кристины. Она думала, он убежит в комнату. Но он остановился, повернулся к бабушке. В его глазах блестели слёзы, но голос был твёрдым.
— Я не чужой, — сказал он тихо. — Я мамин. И папа Денис меня любит. А вы злая.
И ушёл. Тихо, не хлопнув дверью. Просто ушёл.
Раиса Петровна схватилась за сердце.
— Вот! Вот до чего довели! Денис, вызывай скорую!
Кристина смотрела на эту сцену и вдруг поняла — ясно, холодно, как никогда раньше. Это не кончится. Никогда не кончится. Ни «потерпеть», ни «накопим», ни «она привыкнет». Это будет продолжаться, пока она здесь.
Пока они здесь.
Скорая приехала через двадцать минут. Врач померил давление, сделал укол, сказал — ничего страшного, но нервничать нельзя. Раиса Петровна лежала на диване, Денис сидел рядом, держал её за руку.
На Кристину он не смотрел.
Ночью она не спала. Лежала, глядя в потолок, и думала — что делать? Как выбраться из этого круга? К утру решила: попробовать по-хорошему. В последний раз.
За завтраком, когда Денис ушёл на работу, она подсела к свекрови.
— Раиса Петровна, я нашла путёвку в санаторий. Со скидкой, для пенсионеров. Кисловодск, три недели. Там лечат давление, сердце. Вам бы отдохнуть, подлечиться.
Свекровь медленно подняла глаза от чашки.
— Что, выпроводить меня решила?
— Нет, я просто подумала…
— Знаю я, что ты подумала. Я уеду, а вы тут хозяйничать будете. Без присмотра.
— Раиса Петровна, я хочу помочь. Вам же плохо, давление скачет…
— Мне плохо, потому что в этом доме уже почти два года неразбериха! — свекровь повысила голос. — У меня сын один, понимаешь? Один! Я хочу, чтобы он жил нормально, полноценно. Чтобы семья была настоящая, дети свои. А не вот это вот всё. А меня, смотрю, уже и из собственной квартиры выживать начинают.
Кристина встала. Руки тряслись.
— Я не выживаю. Я пытаюсь…
— Хватит! — Раиса Петровна хлопнула ладонью по столу. — Не нужен мне твой санаторий. И доброта твоя фальшивая не нужна.
Вечером Кристина рассказала Денису про санаторий. Он вздохнул.
— Зачем ты это затеяла? Она же обидчивая.
— Я хотела помочь.
— Помочь… — он потёр лицо. — Кристин, ну зачем ты её провоцируешь?
— Я провоцирую?!
— Ну а кто? Она пожилой человек, ей шестьдесят пять лет. А ты со своими идеями…
Кристина смотрела на него и не узнавала. Где тот Денис, который два года назад решал всё сам? Когда они только съехались — ещё на съёмную квартиру — он за неделю нашёл жильё, договорился с хозяином, перевёз вещи. Когда сломалась машина — не ныл, а взял кредит и починил. Когда Костик заболел ветрянкой — сам бегал в аптеку, сам мазал зелёнкой, сам читал ему книжки по ночам.
А сейчас? Сейчас он боялся сказать матери лишнее слово. Прятался за «это её квартира» и «потерпи». Ему было удобно. Бесплатное жильё, мама рядом, жена терпит. Зачем что-то менять?
— Ты изменился, — сказала Кристина тихо.
— В смысле?
— Раньше ты был другим. Решал вопросы. Не боялся.
— Я и сейчас не боюсь. Просто… — он замолчал. — Это сложно, Кристин. Она моя мать.
— А я твоя жена. И Костик… он тоже должен быть тебе не чужой.
Денис не ответил. Отвернулся к окну и молчал.
Кристина схватила пакет с мусором — лишь бы выйти, лишь бы не смотреть на него. В подъезде на лестничной площадке столкнулась с соседкой — Тамара Николаевна поднималась с первого этажа с сумками из магазина. Пожилая женщина посмотрела на неё внимательно.
— Деточка, ты чего такая бледная?
— Всё нормально, Тамара Николаевна.
Соседка знала её — приходила в клинику записываться к стоматологу, с тех пор при встрече всегда здоровались, иногда перекидывались парой слов.
— Нормально? — Тамара Николаевна покачала головой. — Раиса тебя совсем довела, вижу. Знаю я её, сколько лет рядом живём. Характер тяжёлый, не приведи господь. — Она помолчала, потом добавила тише: — Не терпи. Я в своё время тоже проходила все эти семейные неурядицы. Тут главное — с холодной головой. Не на эмоциях решать.
Она похлопала Кристину по плечу.
— Ты девушка хорошая. Жалко тебя. И сын твой большего достоин.
Кристина кивнула и быстро вернулась в квартиру. Прислонилась к двери, закрыла глаза. Даже соседи слышат. Даже чужие люди видят то, что Денис видеть не хочет.
Ночью она лежала без сна. Костик давно уснул в своей комнате, Денис храпел рядом, а она смотрела в темноту и думала.
Полтора года. Полтора года она терпела. Ради чего? Ради квартиры, которую они никогда не купят? Ради мужа, который выбирает мамин комфорт? Ради семьи, которой нет?
Она вспомнила, как Денис сделал ей предложение. Прямо в клинике, при всех. Встал на колено, достал кольцо. «Я хочу быть с тобой. С вами. С тобой и Костиком». Она плакала тогда. От счастья.
А сейчас? Сейчас она плакала от бессилия. В ванной, включив воду, чтобы никто не слышал. Когда уже совсем не было сил. И это происходило всё чаще.
Утром Раиса Петровна собралась в поликлинику — на капельницы от давления. Денис уехал на работу раньше обычного. Костик ещё спал.
Кристина достала с антресолей старый чемодан. Тот самый, с которым она переехала сюда полтора года назад. Тогда она думала — временно. На полгода. Пока встанут на ноги.
Внутри она была полна решимости остановить это всё наконец. Впервые за долгое время внутри была не тревога, а ясность. Холодная, спокойная ясность.
Она собрала вещи Костика — одежду, любимые игрушки, книжки. Потом свои — документы, немного одежды. Взяла плед в клетку, который привезла ещё из старой жизни. Единственная вещь, которая была по-настоящему её.
Разбудила сына.
— Костик, вставай. Мы уезжаем.
Он сел в кровати, протёр глаза.
— Куда?
— К тёте Лене. Помнишь её? Она на моей работе, ты видел.
— А папа Денис?
Кристина села рядом, взяла его за руку.
— Папа Денис останется здесь. Пока.
Костик смотрел на неё серьёзными глазами. Шесть лет, а понимал больше, чем нужно.
— Потому что бабушка злая?
— Потому что нам нужен свой дом, зайчик. Где никто не будет говорить плохие слова.
Он кивнул. Встал, начал одеваться. Не плакал, не спрашивал больше. Будто ждал этого.
Кристина завернула его в плед — на улице было холодно, октябрь уже кусался по утрам. Взяла чемодан, сумку с документами. В дверях остановилась, оглянулась на квартиру.
Полтора года. Чужие стены, чужие правила, чужая жизнь.
Хватит.
У Лены было тесно, но тепло. Однушка на окраине, светлая и уютная, с большой кухней-гостиной. Подруга не задавала лишних вопросов — просто обняла, напоила чаем, постелила Костику на диване.
— Живи сколько надо, — сказала она. — Разберёмся.
Вечером позвонил Денис. Кристина смотрела на экран, где высвечивалось его имя, и не брала трубку. Он перезвонил. Ещё раз. Потом пришло сообщение: «Где вы? Мама в истерике. Позвони».
Мама в истерике. Не «я волнуюсь». Не «Костик как?». Мама в истерике.
Кристина выключила звук.
Через два дня он приехал. Стоял под окнами, звонил в домофон. Лена не открыла. Кристина спустилась сама.
— Вернись домой, — сказал Денис. — Ты что вообще творишь? Зачем рушишь всё, что между нами было? Из-за какого-то пустяка, из-за какой-то мелочи. Кристина, остановись, я тебя прошу. Под его глазами были тени, щетина двухдневная. — Мама обещала вести себя нормально. Мы поговорили.
— Поговорили, — повторила Кристина. — За полтора года — первый раз поговорили?
— Она поняла. Правда. Будет по-другому.
— Не будет, Денис. И ты это знаешь.
Он шагнул к ней, попытался взять за руку. Она отступила.
— Кристин, я люблю тебя. И Костика. Вы моя семья.
— Семья? — она почувствовала, как в груди поднимается горечь. — Когда твоя мать называла моего сына чужим — ты молчал. Когда она говорила, что я не могу родить — ты молчал. Когда она кричала на шестилетнего ребёнка за разбитую чашку — ты молчал. Это не семья, Денис. Это удобство.
— Я изменюсь.
— Ты говорил это полтора года назад. И год назад. И месяц назад.
Она развернулась к двери.
— Кристин!
Остановилась, но не обернулась.
— Мне нужно время, — сказала она. — Понять, чего я хочу. И ты подумай. Не что хочет твоя мама. Что хочешь ты.
Дверь закрылась.
Вечером Костик рисовал за столом. Кристина подошла, заглянула через плечо. На листе — дом. Маленький, с окнами и трубой. Рядом — две фигурки. Большая и маленькая. Мама и он.
— Это наш дом? — спросила она.
— Ага. Который мы найдём. Там будет тихо и никто не будет кричать.
Кристина обняла сына, уткнулась носом в его макушку. Глаза защипало.
Прошла неделя. Жизнь шла своим чередом. Денис пытался ещё несколько раз поговорить — звонил, писал, приезжал. А потом стих. Будто смирился. Или мать убедила, что так лучше.
Через десять дней Кристина сняла студию недалеко от Лены. Маленькая, двадцать пять метров, зато без унижений и упрёков. Хотя подруга её не гнала, она решила — хватит сидеть на чужих диванах. Пора начинать заново.
Половину накопленных денег она перевела Денису. Сто девяносто тысяч — его доля. Чужого ей не нужно было. Оставшуюся сумму отложила на следующий год — купить путёвку, поехать отдохнуть. За всё это время накопилось столько напряжения, что нужно было просто расслабиться. И впервые вывезти Костика к морю. Он ни разу не видел моря.
Вещи, которые ещё оставались у свекрови, она забрала в один день. Раиса Петровна открыла дверь, молча кивнула на комнату — забирай. В её глазах Кристина прочитала что-то похожее на удовлетворение. Довольна. Добилась своего.
Денис стоял в дверях спальни. Смотрел, как она складывает последние вещи в сумку. Не помогал. Не останавливал. Сдался. Поддался матери, как и всегда.
— Прощай, — сказала Кристина.
Он не ответил.
На улице светило холодное октябрьское солнце. Костик ждал её у подъезда, держал в руках свой рюкзак с игрушками.
— Мам, мы домой?
— Да, зайчик. Домой.
Причин для слёз не было. Только облегчение. Радость даже — оттого что не потратила ещё больше лет на этот мрак. Полтора года — это много. Но могло быть пять. Или десять. Или вся жизнь.
Она взяла сына за руку и пошла к метро. Впереди была новая жизнь. Новые возможности. Студия, которую нужно обустроить. Работа, за которую нужно держаться. Костик, которого нужно растить.
И она справится. Теперь — справится.
Устала быть твоей тайной. Рассказ.