— Бабушка квартиру нам оставила.
Артём стоял в дверях с папкой в руках, ещё не сняв куртку. Ольга обернулась от плиты, держа деревянную лопатку.
— Вам?
— Мне и Светлане. Пополам.
Он прошёл на кухню, положил папку на стол между солонкой и детскими рисунками. Из комнаты доносились голоса — Ваня смотрел мультики, Настя рядом возилась с куклой.
Ольга вытерла руки о полотенце, села напротив.
— Антонина Фёдоровна… — она покачала головой. — Хорошая была женщина. Помнишь, на свадьбе всё за руку меня держала? Говорила: ты его береги, он у меня золотой.
Артём кивнул, глядя в стол. Бабушки не стало в феврале, а он до сих пор не мог привыкнуть. Каждый раз, проезжая мимо её дома на Комсомольской, смотрел на окна третьего этажа — там теперь горел чужой свет.
— И что теперь будете делать? Продавать?
— Не знаю пока. Там Светлана следит за всем, порядок наводит.
— Следит?
— Ну, присматривает. Ключи у неё, она ближе живёт.
Ольга помолчала, отодвинула солонку.
— Артём, а может это шанс? Если продадите — хоть на первоначальный взнос наконец хватит. Чтобы двушку нормальную в ипотеку взять, знаешь какой взнос нужен? А мы с тобой за пять лет всего пятьсот семьдесят накопили.
— Знаю.
— Твоя половина — это сколько выходит?
Артём открыл папку, пролистал бумаги.
— Я сегодня прикидывал. Там можно за три миллиона продать, если не торопиться. Значит, моя доля — полтора.
Ольга прикрыла глаза, и он знал, что она сейчас считает. Всегда так делала — губы чуть шевелились, брови сходились к переносице.
— С нашими накоплениями — больше двух миллионов. Это уже двушка нормальная в ипотеку. Не на окраине даже.
— Надо сначала со Светланой поговорить.
— Конечно. Позвони ей завтра.
Он кивнул, но в груди уже шевельнулось что-то тяжёлое. Сестра. Мать. Разговоры.
На следующий день Артём набрал Светлану в обеденный перерыв. Она ответила сразу, голос бодрый.
— О, братик! Я тут как раз в бабушкиной квартире. Занавески новые повесила, представляешь? У бабушки ведь были новые в шкафу, почему она их сама не повесила — не понимаю. Для кого берегла всё?
— Занавески?
— Ну да. И коврик у двери положила, а то паркет царапается. Надо ещё кран в ванной посмотреть, капает.
Артём стоял у окна в офисе, смотрел на серую парковку внизу.
— Свет, я хотел поговорить. Насчёт квартиры.
— А что насчёт?
— Ну… что дальше делать будем. Продавать или как.
Пауза. Короткая, но он её почувствовал.
— Продавать? Артём, ты чего? Я только обустроилась. Маринка в садик ходит через два дома, мне до работы пятнадцать минут. Куда я отсюда поеду?
— Обустроилась?
— Ну да. Переехала на прошлой неделе. Мама не сказала тебе, что ли?
Артём отнял телефон от уха, посмотрел на экран, словно тот мог что-то объяснить.
— Нет. Не сказала.
— Странно. Она же помогала вещи перевозить. Слушай, я тут с краном вожусь, давай вечером созвонимся?
— Давай.
Она сбросила. Артём ещё минуту стоял у окна, потом вернулся за рабочий стол. На мониторе светился проект жилого комплекса — он проектировал дома для других людей, а сам жил в съёмной однушке на Заречной.
Вечером он рассказал Ольге.
— То есть она уже живёт там? — Ольга стояла посреди кухни, руки скрещены на груди. — Просто взяла и переехала?
— Говорит, мама помогала вещи перевозить.
— А тебя спросить не надо было?
Артём потёр переносицу.
— Она мать-одиночка. Маринке четыре года. Муж бросил их два года назад, алиментов не платит.
— Я знаю. И мне её жалко, правда. Но это и твоя квартира тоже. Половина — твоя.
— Может, временно…
— Артём. — Ольга шагнула ближе, заглянула ему в глаза. — Она повесила занавески. Положила коврик. Чинит кран. Это не «временно». Это навсегда.
Он молчал. За стеной Ваня спорил с Настей из-за машинки. Обычный вечер, обычные звуки. Только внутри всё сжалось в тугой узел.
— Поговорю с ней нормально. И с мамой.
— Когда?
— На выходных.
Ольга кивнула, но по её лицу было видно — она не верит, что это что-то изменит.
В субботу мать приехала без звонка. Артём открыл дверь и увидел её лицо — поджатые губы, тяжёлый взгляд.
— Проходи, мам.
Зинаида Петровна прошла в комнату, окинула взглядом разбросанные игрушки, детский рисунок на стене — Ваня нарисовал дом с большими окнами и трубой. Подписал корявыми буквами: «Наш дом».
— Это что, ваш? — она кивнула на рисунок.
— Ваня рисовал. Мечтает о своей комнате.
Мать хмыкнула, села на диван. Из кухни вышла Ольга, за руку держала Настю — дочка только проснулась, тёрла глаза кулачком.
— Здравствуйте, Зинаида Петровна.
— Здравствуй, Оля. — Мать помолчала, сложила руки на коленях. — Артём, мне Светлана звонила. Рассказала, что ты удумал.
— А что я удумал?
— Тебе виднее. Вчера вы с ней как-то плохо поговорили.
— Мам, я просто спросил, что дальше делать с квартирой.
— Что делать? Сестра там живёт. Ребёнок у неё. Муж бросил, алиментов не платит. А ты хочешь её на улицу выгнать?
— Никто никого не выгоняет.
— Тогда что? — голос матери стал громче. — Продавать? Куда она пойдёт с Маринкой? В общежитие?
Настя прижалась к маминой ноге, почувствовав напряжение. Ольга погладила её по голове, но сама смотрела на свекровь.
— Зинаида Петровна, вы же знаете, что нам тоже нелегко. Мы снимаем уже пять лет. Пытаемся накопить хотя бы на первоначальный взнос.
Мать махнула рукой.
— А кому сейчас легко? Многие так живут, это жизнь. Но у вас, милая, всё хорошо — вы вместе. А она одна. Всё на себе тянет.
Ольга открыла рот, но Артём перехватил её взгляд — не надо.
— Мам, я не говорю выгонять. Но это и моя доля тоже. Может, она выкупит мою часть? Или хотя бы…
— Выкупит? — мать усмехнулась. — На какие деньги? Она воспитатель в детском саду, получает копейки. Артём, ты мужчина. Должен понимать — сестре сейчас тяжелее. Уступи.
Ваня выглянул из детской, посмотрел на бабушку, на родителей. Притих и скрылся обратно.
— Пусть хотя бы поживёт спокойно, — продолжала Зинаида Петровна. — На ноги встанет немного. Успеете ещё продать.
— Сколько ждать? — тихо спросила Ольга. — Год? Два? Пять?
Мать встала, одёрнула пальто.
— Сколько нужно, столько и ждать. Это семья. — Она посмотрела на сына. — Я в тебе разочарована, Артём. Отец бы такого не одобрил. — Она поправила сумку на плече. — Ладно, пойду, мне ещё по делам нужно. А ты, сынок, будь благоразумнее. Это всё-таки семья твоя. Помни, чему мы с отцом тебя учили.
Дверь закрылась. Артём стоял посреди комнаты, чувствуя, как в груди всё сжимается.
— Ты слышал? — Ольга увела Настю в детскую и вернулась. — «У вас всё хорошо». Мы вчетвером в съёмной двушке, а у нас всё хорошо.
— Оль, ну что я мог ей сказать?
— Что ты такой же наследник! Что у тебя тоже семья, дети. Что мы пять лет перебиваемся по съёмным квартирам. Почему ты должен уступать?
Он молчал. В голове крутились слова матери: «Ты мужчина. Должен уступить».
В понедельник после работы Артём поехал на Комсомольскую. Стоял у подъезда, смотрел на окна третьего этажа. Занавески действительно новые — светлые, с цветочным узором. На балконе сохло детское бельё.
Светлана вышла через десять минут — в куртке, с пакетом мусора.
— О, братик. Чего не позвонил?
— Да я проездом, не думал, что рядом буду. А тут дай, думаю, загляну. Поговорить хотел.
Она бросила пакет в контейнер, обернулась.
— Ну давай поговорим.
Они стояли у подъезда, мимо прошла соседка с собакой, покосилась на них.
— Свет, я понимаю, тебе тяжело. Но мне тоже нужны эти деньги. У меня двое детей, съёмная квартира…
— Артём, — она перебила, — войди в моё положение. Ну куда я отсюда? Маринка в садик ходит через два дома. Я работу нашла рядом. Только-только всё наладилось.
— А я что, по-твоему, должен забыть про свою долю? Мы с Олей хотим уже хотя бы ипотеку взять. Копим много лет на первоначальный взнос. И ей тоже тяжело с двумя детьми в съёмной квартире.
Лицо сестры изменилось, глаза сузились.
— Ах вот в чём дело. Оля, значит, тебе мозги промывает?
— Свет, при чём тут…
— Жену свою слушаешь, а родные значит побоку. У меня ребёнок, Артём!
— У меня тоже дети, Свет. Двое.
— Значит, я тебе не семья? — она отступила на шаг. — Мать тебе не семья? Бабушка бы такого не одобрила.
Светлана развернулась и ушла в подъезд. Даже не сказала «пока» — просто хлопнула дверью. Артём остался стоять у крыльца, как мальчишка, которого отчитали и не дали слова вставить. Впрочем, она всегда так делала, когда была чем-то недовольна — разворачивалась и уходила, не слушая. Ещё в детстве так было: если что-то не по её, губы в линию и спиной к тебе.
Вечером Ольга встретила его в прихожей.
— Ну как? Съездил к сестре?
— Да так, поговорили. Пока ничего не понятно.
Она скривилась, но давить не стала. После ужина Артём ушёл спать пораньше — устал. Лежал в темноте, смотрел в потолок. В голове крутились слова матери, сестры, жены. Все чего-то хотели от него. Все были правы по-своему. И все тянули в разные стороны.
На следующий день на работе он разговорился с Денисом в курилке. Рассказал всё: про квартиру, про сестру, про мать.
Денис затянулся, выпустил дым.
— Знакомая история. Я три года думал, что с братом договоримся по-хорошему. Мирно, по-семейному.
— И что?
— Не договорились. Он так и живёт в отцовском доме, а я остался ни с чем. — Денис затушил сигарету. — Иди к юристу, Артём. Сразу. Пока совсем не завязло.
Артём смотрел на серую стену напротив. Юрист. Суд. Это же конец отношений с сестрой. С матерью.
— Не знаю, — сказал он. — Не могу так.
— Тогда готовься, что через пять лет будешь сидеть тут и жалеть. Как я.
В четверг к Ольге заглянула подруга Катя — забежала после работы, пока муж забирал детей из сада. Сидели на кухне, пили чай. Ваня с Настей смотрели мультики в комнате.
— Ну как вы тут? — Катя отломила кусочек печенья.
— Да так. Снимаем, с копейки на копейку перебиваемся. — Ольга вздохнула. — И ещё эта история с наследством.
— Что за история?
Ольга рассказала всё: про бабушкину квартиру, про сестру, которая заселилась как к себе домой, про свекровь с её «уступи, ты же мужчина».
— Артём рассказывал, у них в семье всегда так было. Он старший, должен поддерживать. Сестра вся золотая, ей всё самое лучшее. А он вроде мужик — и так сойдёт.
Катя покачала головой.
— Знакомо. У нас тоже такое было. Пока я всё не послала.
— И что теперь?
— Не общаюсь близко. Ну и не надо. Сами же отношения испортили, не я. — Она помолчала, крутя чашку в руках. — Слушай, тут либо вы действуете как семья и ломаете эту систему, либо пускаете всё на самотёк и роднитесь дальше. Третьего не дано.
Ольга сжала губы.
— Нет, мне это не нужно. Буду настаивать. Мне, если честно, за Артёма обидно. Это и его наследство. Бабушка его очень любила.
Вечером, когда дети уснули, она села рядом с мужем на диван.
— Артём, нам нужно решить этот вопрос. Ты же видишь — тебя просто используют.
Он молчал, глядя в выключенный телевизор.
— Я понимаю, что это сложно. Но сколько можно? Мать давит, сестра игнорирует. А мы так и будем ждать, пока они соизволят о нас подумать?
— Что ты предлагаешь?
— Сходить к юристу. Узнать, какие у нас права. Денис же тебе говорил.
Артём потёр лицо ладонями. Юрист. Это значит — конец отношениям. Точка невозврата.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Схожу.
Через неделю они сидели в кабинете юриста — немолодой женщины в очках, которая слушала их историю, делая пометки в блокноте.
— Всё понятно, — сказала она, когда Артём закончил. — Ситуация типичная. Вы имеете полное право на свою долю. Можете требовать выкуп или продажу квартиры с разделом денег.
— А если она откажется?
— Тогда суд. Но сначала отправим официальную претензию. Дадим месяц на ответ.
Претензию отправили заказным письмом. Светлана не ответила. Ни через неделю, ни через две, ни через месяц.
Зато позвонила мать.
— Артём, ты что творишь? — голос Зинаиды Петровны дрожал от злости. — На сестру в суд подаёшь? На родную сестру?
— Мам, я пытался договориться. Она не хочет разговаривать.
— Потому что ты её обидел! Ты всё сделал, чтобы разрушить отношения с родными!
— Мам, у меня тоже семья. Дети.
— Сынок, я тебя не узнаю в последнее время, — голос матери стал ледяным. — Ты для меня больше не сын. Я воспитывала другого Артёма, который заботился о родных, а не гнобил. Больше не звони и не пиши.
Гудки.
Артём долго сидел с телефоном в руке. Ольга подошла, положила ладонь ему на плечо.
— Что она сказала?
— Что я ей больше не сын.
Суд состоялся в сентябре. Судья изучила документы, выслушала стороны. Светлана сидела напротив, смотрела сквозь брата, будто его не существовало. Когда огласили решение — выплатить компенсацию за долю — она резко встала, собрала сумку.
На выходе из зала догнала его в коридоре.
— Ну что, добился своего, братец?
Артём посмотрел на неё. Хотел что-то сказать, но понял — не хочет. Было уже всё равно. Молча прошёл мимо.
Деньги пришли в октябре. Как потом рассказала знакомая матери, Зинаида Петровна продала дачу и помогла Светлане взять кредит, чтобы выплатить ему компенсацию. Полтора миллиона одной суммой. В комментарии к переводу сестра написала: «На здоровье, братик».
После этого они не общались. Ни звонков, ни сообщений, ни поздравлений с праздниками. Отношения просто сошли на нет, будто их и не было. Сначала было тяжело, потом — легче. Никто не требовал, не просил, не давил. Странное чувство: вроде потерял семью, а вроде и освободился от чего-то.
В ноябре они подписали договор на ипотеку. Двушка в новом доме на окраине — не центр, но свой район, свой двор, своя детская площадка.
Переезжали в декабре, под первый снег. Ваня носился по пустым комнатам, Настя сидела на коробке посреди зала и хлопала в ладоши.
— Мам, а это правда наша квартира? — спросил Ваня. — Совсем-совсем наша?
— Совсем-совсем, — Ольга улыбнулась.
Артём стоял у окна, смотрел на заснеженный двор. В кармане лежал телефон — он машинально проверил сообщения. Пусто. Ни от матери, ни от сестры. Три месяца тишины.
Ольга подошла, обняла его сзади.
— О чём думаешь?
— Да так. — Он помолчал. — Странно. Вроде всё правильно сделал. А внутри…
— Больно?
— Не знаю. Пусто как-то.
Она прижалась щекой к его спине.
— Пройдёт. Мы справимся.
Из комнаты донёсся смех детей — Ваня показывал Насте что-то в окне, наверное, снег.
Артём накрыл руку жены своей ладонью. Впервые за долгое время в этой квартире было тихо. Не тяжёлая тишина упрёков и невысказанных обид. Другая. Спокойная.
Вечером, когда дети уснули, они вышли на балкон. Ольга принесла два бокала с глинтвейном — сама приготовила, по рецепту из интернета. Стояли, смотрели на огни города внизу.
— Спасибо тебе, — сказал Артём тихо. — Что тогда настояла.
— На чём?
— На всём. На юристе. На том, чтобы не сдаваться. Я бы сам просто забил. Жил бы дальше, считая, что обязан помогать сестре до конца жизни. Просто я так воспитан, понимаешь?
Ольга кивнула, отпила из бокала.
— Знаю. Поэтому и говорила тебе осторожно, не давила сразу. Ты хороший человек, Артём. Но есть ситуации, которые нужно решать иначе. Не добротой, а честностью.
Он помолчал, глядя на снег, который медленно падал в свете фонарей.
— Если бы мы тогда не решились — сейчас бы здесь не стояли.
— Не стояли бы, — согласилась она.
— И знаешь, что главное? Мы ничего плохого не сделали. Просто отстояли своё. То, что нам принадлежало по праву.
Ольга прислонилась к его плечу.
— Я с тобой полностью согласна.
Они стояли на балконе своей квартиры — первой в жизни, настоящей, не съёмной. Снег падал всё гуще, укрывая город белым. Где-то внизу смеялись дети, лаяла собака, хлопала дверь подъезда. Обычные звуки обычной жизни.
Артём глубоко вдохнул холодный воздух и улыбнулся.
Это был их дом. Наконец-то их.
— Твоего здесь нiчего нет! Это моя квартира! Моlчi или vыmеtайsя! – заkriчала свекровь…