Анна стояла у окна своей гостиной и смотрела, как ветер треплет золотые листья старого клена во дворе. Эта квартира была ее тихой заводью, ее миром, который она унаследовала от бабушки. Старый дом с высокими потолками, лепниной, широкими подоконниками, на которых цвели ее любимые фиалки. Каждый скрип паркета, каждая потертость на старинном буфете были ей родными, хранили тепло ее детства, голос бабушки, читающей ей сказки.
Ее муж, Дмитрий, появился в этом мире семь лет назад. Он пришел, полюбил ее, а потом, казалось, полюбил и этот дом. Он никогда не оспаривал ее права хозяйки, наоборот, с энтузиазмом помогал поддерживать уют: сам починил рассохшуюся раму на кухне, повесил новую люстру в коридоре. Они жили душа в душу, и Анне казалось, что ее тихая заводь стала еще уютнее и надежнее с его появлением. Она была уверена в нем, в их будущем, в незыблемости их маленького мира.
Но последние дни Дмитрий был сам не свой. Ходил мрачный, часто уединялся для долгих, приглушенных телефонных разговоров, после которых возвращался еще более хмурым. На все расспросы Анны он отмахивался: «Да так, рабочие моменты». Но она чувствовала — дело не в работе. В воздухе пахло грозой.
В тот вечер он пришел домой с букетом ее любимых белых хризантем. Но цветы не принесли радости. Они выглядели неуместно, фальшиво, как попытка задобрить перед неприятным разговором. Он не стал ужинать. Сел напротив нее в гостиной, долго молчал, теребя в руках пульт от телевизора.
— Ань, — начал он наконец, и его голос был незнакомо жестким. — Нам надо поговорить. Серьезно.
Сердце Анны тревожно сжалось.
— Что случилось, Дима?
— У сестры моей проблемы. У Лены. Точнее, у Ирки, у племянницы.
Ира, дочь его старшей сестры Лены, была девочкой умной, способной. Она заканчивала девятый класс, и Лена мечтала определить ее в престижный лицей с математическим уклоном, который находился как раз в их районе.
— Ирке для поступления нужна регистрация. Постоянная. В нашем районе, — продолжал Дмитрий, глядя не на жену, а куда-то в стену. — Без нее — никак. Сам понимаешь, место элитное, конкурс огромный.
— Понимаю, — кивнула Анна. — Но… чем мы можем помочь? Снять им здесь комнату на время? Или сделать временную регистрацию? Я узнавала, это возможно…
— Временная не подходит! — резко оборвал он ее. — Нужна постоянная! Лена уже все узнавала. Говорит, фиктивная регистрация — это рискованно, могут проверить и выгнать. А снимать здесь жилье — у них таких денег нет, ты же знаешь, Лена одна Ирку тянет.
Он встал, начал ходить по комнате. Его движения были нервными, дергаными.
— Я обещал Лене помочь. Я сказал, что мы что-нибудь придумаем. И я придумал.
Он остановился напротив нее. В его глазах не было ни тени сомнения. Только холодная, упрямая решимость.
— Ты должна прописать Ирку. Здесь. У себя.
Анна замерла. Она подумала, что ослышалась.
— Что? — переспросила она шепотом. — Прописать? В моей квартире? Дима, ты в своем уме? Это же… это же невозможно! Это моя бабушкина квартира!
— А Ирка — моя племянница! — в тон ей ответил он. — Моя кровь! И ее будущее сейчас зависит от этой дурацкой прописки! Что тебе жалко, что ли, штамп в паспорте поставить? Квартира меньше станет?
— Дело не в штампе, Дима! — она тоже встала, чувствуя, как волна возмущения поднимается из глубины души. — Ты же знаешь, что такое постоянная регистрация! Это право на проживание! Это невозможность продать или обменять квартиру без согласия всех прописанных! Это потенциальные проблемы в будущем! Это моя единственная собственность, моя страховка, моя память!
— Память, страховка… — передразнил он с какой-то злой усмешкой. — Ты о себе думаешь! А о ребенке подумала? О девочке, у которой есть шанс выбиться в люди, получить блестящее образование! А ты из-за своих эгоистичных страхов готова этот шанс у нее отнять!
— Я не готова рисковать своим домом ради решения проблем твоей сестры! — почти кричала она. — Почему Лена сама не подумала об этом раньше? Почему она решила, что я должна жертвовать своим будущим ради ее амбиций?
— Потому что мы — семья! — рявкнул он. — А в семье принято помогать! И если ты этого не понимаешь, значит, ты — не моя семья!
Он подошел к ней вплотную. Его лицо было искажено гневом. Он схватил ее за плечи.
— Я не буду с тобой спорить, Аня. Я все решил. Лена с Иркой приедут завтра утром с документами. И ты пойдешь с ними в МФЦ.
— Я никуда не пойду, — твердо сказала она, глядя ему прямо в глаза.
Он отпустил ее плечи и отступил на шаг. Его глаза стали холодными, как лед. Он произнес слова тихо, но они прозвучали в тишине комнаты как удар хлыста.
— «Или ты пропишешь Иру у себя в квартире, или я завтра подаю на развод», — сказал мне муж, потребовав прописать его племянницу.
Ультиматум. Жесткий. Безжалостный. Он не просто просил. Он шантажировал. Он ставил на кон их семь лет жизни, их любовь, их общее будущее — против ее квартиры. Против ее права на свой собственный дом.
Анна смотрела на него, на этого чужого, безжалостного человека, и чувствовала, как ее уютный мир, ее тихая заводь, превращается в ледяную пустыню. Она была одна. И ей предстояло сделать выбор, в котором любой исход был для нее катастрофой.
Когда Дмитрий произнес свой ультиматум, мир для Анны раскололся надвое. Она смотрела на него, на человека, которого любила семь лет, с которым делила постель, мечты, который помогал ей вешать люстру и чинить кран, и видела перед собой чудовищного незнакомца. Шантажиста, который без колебаний поставил на кон их брак ради того, чтобы удовлетворить амбиции своей сестры и обеспечить будущее ее дочери за счет Анны.
Первым чувством был не гнев, а оглушающая, парализующая боль. Боль от предательства. Он знал, что значит для нее эта квартира. Он знал, что это не просто стены, а ее корни, ее память, ее единственная связь с прошлым. И он использовал это знание против нее.
Она не стала отвечать. Она молча развернулась и ушла в спальню, оставив его одного в гостиной. Она закрыла дверь, но не на ключ. Она хотела, чтобы он понял — дело не в обиде, не в желании отгородиться. Дело в том, что между ними только что рухнул мост.
Всю ночь она не спала. Она сидела в бабушкином кресле у окна и смотрела на темные силуэты деревьев. Она перебирала в памяти их жизнь. Были ли знаки? Были ли намеки на то, что он способен на такое? Да, были. Его вечное желание угодить своей семье. Его неспособность сказать «нет» сестре. Его молчаливое согласие, когда его мать критиковала Анну. Она списывала это на мягкость характера, на сыновнюю любовь. А оказалось — это была слабость, граничащая с подлостью.
Она думала о племяннице, Ире. Девочка была ни при чем. Она была лишь инструментом в руках взрослых. Но цена ее поступления в престижный лицей — разрушенная жизнь Анны. Стоило ли оно того?
К утру она приняла решение. Тяжелое, страшное, но единственно возможное. Она больше не могла жить с человеком, который не уважал ее, который был готов растоптать ее ради своей родни. Любовь, какой бы сильной она ни была, не могла существовать без уважения. А уважение он убил вчерашним ультиматумом.
Ровно в девять утра в дверь позвонили. Анна глубоко вздохнула и пошла открывать. Дмитрий, который всю ночь провел на диване в гостиной, вскочил и пошел за ней. Он выглядел измученным, но в глазах его читалась упрямая решимость. Он все еще надеялся, что она сломается.
На пороге стояла Лена, сестра Дмитрия, и Ира. Лена держала в руках папку с документами и смотрела на Анну с плохо скрываемым торжеством. Ира пряталась за спиной матери, ей было явно неловко.
— Ну что, Анечка, ты готова осчастливить нашу девочку? — с фальшивой лаской пропела Лена. — Мы как раз в МФЦ к десяти записаны.
Анна посмотрела не на нее. Она посмотрела на мужа.
— Дима? — тихо спросила она. — Ты не передумал?
— О чем тут думать? — вмешалась Лена. — Дима — настоящий мужчина, он заботится о своей семье!
— Я спрашиваю своего мужа, Лена, — отрезала Анна. — Дима?
Он отвел взгляд.
— Ань, ну я же все сказал вчера. Это для блага Иры. Пожалуйста, не усложняй.
«Не усложняй». Это было последней каплей.
Анна повернулась к Лене.
— Лена, — сказала она спокойно, но так, что золовка невольно отступила на шаг. — Ира не будет прописана в моей квартире. Никогда.
— Что?! — ахнула Лена. — Да как ты смеешь! Дима! Скажи ей!
— Потому что эта квартира — моя, — продолжила Анна, игнорируя ее крик. — И потому что ваш брат, мой муж, только что перестал быть моим мужем.
Она снова повернулась к Дмитрию, который стоял бледный, как полотно.
— Я выбираю квартиру, Дима. Я выбираю себя. Я выбираю память своей бабушки. А ты можешь идти. Подавай на развод. Собирай вещи. И можешь прописать в своей доле хоть всю свою семью. Ах да, у тебя же нет доли. Ты здесь никто.
Она говорила это без злости, с ледяным спокойствием человека, который только что перерезал канат, державший его над пропастью.
— Ты… ты пожалеешь! — прошипел Дмитрий. — Ты останешься одна!
— Я уже одна, — ответила она. — Я была одна все эти годы, просто не замечала этого. А теперь иди. Вы оба. Забирайте свои документы и свои амбиции. И больше никогда не приходите в мой дом.
Она сделала шаг назад и закрыла перед их носом дверь. Она прислонилась к ней спиной, и только тогда ее ноги подогнулись. Она сползла на пол. Она не плакала. Она просто сидела в тишине своей квартиры, которая снова стала только ее. Она сделала свой выбор. Она выбрала стены. Но не холодные камни, а стены, пропитанные любовью и памятью. Стены, которые, в отличие от человека, никогда ее не предадут. Она знала, что впереди будет тяжело. Но она также знала, что впервые за долгие годы она может дышать свободно.
«Может и не стоит его рожать?» — с губ Дианы сорвалось в смятении, осознавая, что ее жизнь изменилась навсегда