Валентина Павловна стояла у окна, сжимая в руках судебную повестку. Её пальцы дрожали — не от старости, а от того странного чувства, которое она не могла назвать. Власть? Справедливость? Или что-то более тёмное?
— Мама, что это? — голос Сергея прозвучал глухо.
— То, что должно было случиться давным-давно, — она повернулась к сыну, подняв подбородок. — Я подала на выселение Ольги с детьми.
Сергей замер, словно получил удар. В соседней комнате слышался детский смех — Мария помогала семилетнему Илье с уроками. Как всегда. Как каждый вечер последние пять лет.
— Мама… Зачем?
— Зачем? — Валентина Павловна усмехнулась. — А затем, что эта квартира принадлежит нашей семье! Нашей! А не какой-то… — она запнулась, подыскивая слово, — чужачке.
— Ольга — моя жена!
— Была твоей женой. А теперь что? Спит на диване в гостиной, готовит, убирает, как прислуга какая-то. Разве это семья?
В кухне зазвенела посуда — Ольга мыла тарелки после ужина. Как всегда. Тихо, аккуратно, стараясь не создавать лишнего шума. Валентина Павловна прислушалась к этим знакомым звукам и вдруг почувствовала раздражение. Почему она всегда такая… безропотная?
— Послушай меня внимательно, Серёжа, — свекровь взяла сына за руку. — После смерти папы я поняла: нужно думать о будущем. О настоящем будущем. Эту квартиру мы сдадим, деньги отложим. А ты… ты найдёшь себе нормальную женщину. Молодую. Которая будет тебя ценить.
— А дети? Маша, Илья?
— Дети… — Валентина Павловна махнула рукой. — Дети приспособятся. Они всегда приспосабливаются.
Сергей отступил на шаг. В его глазах мелькнуло что-то, что мать не смогла разгадать. Боль? Разочарование? Или просто усталость от вечных конфликтов?
— Она же ничего не сделала плохого…
— Ничего не сделала? — голос свекрови повысился. — Серёжа, открой глаза! Она превратила тебя в тень! Ты работаешь как проклятый, а она что? Сидит дома, воспитывает детей… Какая от неё польза?
В дверях кухни появилась Ольга. Сорок лет, усталое лицо, руки в мыльной пене. Она услышала последние слова и замерла.
— Валентина Павловна, я…
— Не «Валентина Павловна»! — резко оборвала свекровь. — Я тебе не мать и не родственница. И никогда ею не была.
Ольга побледнела. Сергей молчал, глядя в пол. А из детской комнаты доносился звук телевизора — дети смотрели мультики перед сном.
— Что это значит? — тихо спросила Ольга, указывая на бумаги в руках свекрови.
— Это значит, что через месяц ты съезжаешь. С детьми. И больше сюда не возвращаешься.
Наступила тишина. Даже звуки из детской стихли — словно дети почувствовали напряжение, разлившееся по квартире.
— Сергей? — Ольга повернулась к мужу. — Скажи что-нибудь.
Но Сергей только покачал головой и ушёл к себе в комнату. Дверь закрылась с тихим щелчком.
Валентина Павловна смотрела на невестку и впервые за долгое время чувствовала что-то похожее на удовлетворение. Наконец-то она взяла ситуацию под контроль. Наконец-то…
— Хорошо, — сказала Ольга так тихо, что едва слышно. — Хорошо, Валентина Павловна. Как скажете.
И в этом «хорошо» было что-то такое, что заставило свекровь вздрогнуть.
Квартира подруги пахла кофе и детскими слезами. Маша сидела на раскладном диване, обнимая младшего брата, который никак не мог понять, почему они больше не дома.
— Мама, а когда мы вернёмся? — спросил Илья, утирая нос рукавом.
Ольга гладила сына по голове и молчала. Что можно сказать семилетнему ребёнку? Что бабушка решила выкинуть их на улицу? Что папа не нашёл в себе силы их защитить?
— Скоро, малыш. Скоро всё наладится.
Лена, подруга с института, принесла чай и села рядом.
— Оль, может, всё-таки к адвокату сходишь? Нельзя же так просто взять и выгнать людей!
— На какие деньги адвокат? — Ольга устало прикрыла глаза. — Я последние восемь лет дома сидела, детей растила. Никакой официальной работы, никаких накоплений.
— А Сергей?
— А что Сергей? — в голосе Ольги прозвучала горечь. — Сергей молчит. Как всегда. Золотой мальчик не может маме перечить.
Телефон завибрировал. Сообщение от Валентины Павловны: «Документы на съём готовы. Квартиру сдаём с первого числа. Торопись с переездом.»
Ольга показала экран Лене.
— Ты видишь? Она уже нашла квартирантов! Даже не дождалась суда!
— Подожди… — Лена взяла телефон, перечитала сообщение. — А на чьё имя оформлена квартира?
— На Сергея. Валентина Павловна переписала после смерти свёкра.
— Но ты же там прописана?
— Прописана… — Ольга задумалась. — И дети тоже.
— Оль, а кто последние годы коммуналку платил?
Странный вопрос. Ольга нахмурилась.
— Я, конечно. Сергей деньги давал, а я в банк ходила, квитанции оплачивала…
— У тебя чеки остались?
— Да вроде где-то лежат… А зачем?
Лена встала, начала ходить по комнате.
— А ремонт кто делал? Мебель покупал?
— Мы вместе… То есть, опять же, деньги Серёжины, но я всё организовывала, с мастерами договаривалась, материалы выбирала…
— Документы остались?
Ольга почувствовала, как что-то шевелится в груди. Не надежда ещё — но что-то похожее.
— Остались. И фотографии есть — я же всё процесс снимала, детям на память…
Лена остановилась, посмотрела на подругу серьёзно.
— Знаешь что? А может, твоя свекровь поторопилась. Может, не всё так просто, как она думает.
В детской заплакал Илья. Маша тихонько пела ему колыбельную — ту самую, которую Ольга пела им обоим. «Спи, моя радость, усни…»
— Лен, а что если я тоже подам в суд?
— На что?
— Не знаю… на раздел имущества? На компенсацию? — голос Ольги окреп. — Ведь я же не просто так восемь лет там жила! Я дом вела, детей растила, за больными ухаживала!
— А помнишь, как ты полгода за Валентиной Павловной ухаживала, когда у неё гипертонический кризис был?
Ольга вспомнила те страшные месяцы. Врачи, лекарства, бессонные ночи. И ни слова благодарности потом.
— Помню.
— А как ты ей продукты покупала на свои деньги, когда пенсия задерживалась?
— Тоже помню.
— Чеки сохранила?
— Я же всё сохраняю… — Ольга вдруг улыбнулась. Впервые за долгое время. — Лен, а ты думаешь…?
— Я думаю, что Валентина Павловна очень сильно просчиталась. И завтра мы идём к адвокату.
Телефон снова завибрировал. На этот раз звонил Сергей.
— Алло?
— Оль, мама сказала, что ты уже съехала…
— Да, Серёжа. Съехала.
— А… а когда вернёшься?
Ольга посмотрела на детей, на подругу, на стопку документов, которую Лена уже начала разбирать.
— Не знаю, Серёжа. Честно не знаю.
Адвокат Марина Викторовна оказалась женщиной лет пятидесяти с проницательным взглядом и привычкой постукивать ручкой по столу.
— Итак, — она перелистнула документы, которые принесла Ольга. — Восемь лет совместного проживания, ведение хозяйства, уход за больной свекровью, оплата коммунальных услуг из семейного бюджета… А это что?
— Чеки за ремонт ванной комнаты два года назад. И кухни. И детской.
— На общую сумму…
— Четыреста семьдесят тысяч.
Марина Викторовна присвистнула.
— И всё оформлено на вас?
— Сергей работал, а я занималась ремонтом. Договоры, чеки, переводы — всё на меня.
— А вот это особенно интересно, — адвокат подняла справку из управляющей компании. — Получается, что задолженность по коммунальным платежам числилась за собственником, но погашали её вы. Из собственных средств.
Ольга кивнула. Вспомнила, как Валентина Павловна «забывала» передать сыну квитанции, как накапливались долги, как приходили угрозы отключения…
— Марина Викторовна, а у меня есть шансы?
— Шансы? — адвокат улыбнулась. — Дорогая, у вас есть гораздо больше, чем шансы. У вас есть документы. И закон на вашей стороне.
Через неделю Валентина Павловна сидела в своей кухне и смотрела на официальную бумагу. Встречный иск. От Ольги.
— Серёжа! — крикнула она. — Иди сюда немедленно!
Сын появился в дверях, бледный и осунувшийся.
— Ты знал об этом?
— О чём?
— Твоя жена подаёт на нас в суд! Требует компенсацию за «улучшение жилищных условий» и «ведение хозяйства»! Ты представляешь?
Сергей взял документ, пробежал глазами.
— Шестьсот тысяч рублей…
— Шестьсот тысяч! — голос Валентины Павловны дрожал от возмущения. — За что? За то, что мы её кормили и поили восемь лет?
— Мам, а ты читала, что тут написано?
— Что там читать? Наглость и неблагодарность!
Но Сергей читал внимательно. И с каждой строчкой его лицо становилось всё бледнее.
— Мама… А ты помнишь, кто платил за новую сантехнику?
— При чём тут сантехника?
— А кто покупал мебель в гостиную? А кто оплачивал твои лекарства, когда пенсия задерживалась?
Валентина Павловна замолчала.
— И кто готовил, убирал, стирал, за тобой ухаживал, когда ты болела?
— Да она же… она же обязана была! Она же жена!
— Обязана? — Сергей отложил документы. — А я, получается, обязан был молчать, когда ты мою семью разрушаешь?
— Какую семью? Вы же практически не разговариваете!
— Не разговариваем? — в голосе Сергея появились нотки, которых мать не слышала давным-давно. — А знаешь, почему не разговариваем? Потому что любое наше слово ты расценивала как предательство по отношению к тебе!
Валентина Павловна отступила.
— Серёжа, что с тобой?
— Ничего со мной. Я просто понял кое-что. Ольга восемь лет жила в доме, где её не любили. Где каждый её шаг оценивали. Где она не имела права голоса. И при этом она растила детей, ухаживала за тобой, вела хозяйство…
— Но квартира наша!
— Была наша. А теперь, судя по этим документам, — он помахал бумагами, — придётся делиться.
Телефон зазвонил. Валентина Павловна глянула на экран и побледнела.
— Квартиранты звонят. Спрашивают, когда можно заселяться.
— Позвони им. Скажи, что планы изменились.
— Но…
— Мам, — Сергей посмотрел на мать так, как никогда не смотрел. — А ты вообще подумала, что будешь делать одна в этой квартире? Совсем одна?
Валентина Павловна вдруг представила себе пустые комнаты. Тишину. Никого, кто приготовит ужин, купит лекарства, просто поговорит…
И впервые за много лет ей стало страшно.
Суд длился три часа. Валентина Павловна сидела в первом ряду, сжимая руки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Рядом молчал Сергей. Напротив — Ольга с адвокатом.
— Ваша честь, — говорила Марина Викторовна, — ответчица восемь лет фактически вела хозяйство, осуществляла уход за больной свекровью, оплачивала коммунальные услуги и производила улучшения жилого помещения на собственные средства.
Судья перелистывала документы.
— Чеки, справки, показания свидетелей… Всё достаточно убедительно.
Валентина Павловна не выдержала:
— Ваша честь! Она же просто жена была! Разве жена не должна…
— Свидетель, прошу не выкрикивать с места, — строго одёрнула судья. — Продолжайте, адвокат.
Когда оглашали решение, Валентина Павловна почувствовала, как мир рушится под ногами. Двести пятьдесят тысяч рублей компенсации. Право проживания детей до совершеннолетия. И что хуже всего — право Ольги на треть стоимости квартиры в случае продажи.
— Но это же невозможно! — прошептала она.
Ольга обернулась. Посмотрела на бывшую свекровь долгим, спокойным взглядом.
— Валентина Павловна, а вы знаете, что я думала все эти годы? Что если очень стараться, то меня полюбят. Что если буду идеальной невесткой, то стану частью семьи.
— Оля… — начал было Сергей.
— Не перебивай. Я восемь лет ждала добрых слов. Хотя бы «спасибо» за ужин. Или за то, что всю ночь у постели сидела, когда температура под сорок была. Помните?
Валентина Павловна опустила глаза.
— А знаете, что самое грустное? — продолжала Ольга. — Я бы и дальше всё терпела. Ради детей. Ради иллюзии семьи. Но вы меня выгнали. И я поняла: хватит жить для чужого одобрения.
Через месяц квартира была продана. Валентина Павловна переехала в однокомнатную на окраине. Деньги от продажи разделили по суду — ей досталось больше всех, но сумма уже не радовала.
Сергей снял двушку недалеко от школы, где учились дети. Теперь Маша и Илья жили то у него, то у мамы попеременно.
А Ольга впервые в жизни оказалась хозяйкой собственного пространства. Небольшая двухкомнатная квартира, купленная на компенсацию и кредит. Её мебель, её правила, её тишина.
— Мам, а тебе не скучно одной? — спросила Маша, когда они обустраивали детскую.
— Знаешь, доченька, — Ольга повесила на стену фотографию, где они втроём смеются, — я впервые за долгое время не боюсь говорить то, что думаю. Не оглядываюсь, не извиняюсь за каждый шаг. Это не скука. Это свобода.
Илья прибежал из своей комнаты с игрушками:
— А можно я здесь крепость построю? Большую-пребольшую?
— Можно всё, что хочешь, малыш.
Вечером, когда дети уснули, Ольга села у окна с чаем. За стеклом мелькали огни чужих квартир — там тоже жили семьи, кто-то ругался, кто-то мирился, кто-то просто молчал.
Телефон прожужжал сообщением. От Сергея: «Как дела? Дети нормально освоились?»
«Хорошо. Спасибо за заботу», — ответила она.
А потом добавила: «Серёж, а ведь мы могли бы и раньше так разговаривать. Просто. Без страха и обид.»
Ответ пришёл не сразу: «Знаю. Жаль, что понял это слишком поздно.»
Ольга отложила телефон и улыбнулась. Впервые за восемь лет — улыбнулась просто так, без причины. Потому что завтра она проснётся в своём доме, где никого не нужно будет ни о чём просить, никому доказывать своё право на счастье.
А где-то на другом конце города Валентина Павловна сидела в пустой квартире и впервые задавалась вопросом: а что если она была не права? Что если за желанием контролировать скрывался обычный страх одиночества? И что если, прогнав Ольгу, она потеряла не просто невестку, а единственного человека, который искренне о ней заботился?
Но было уже поздно что-то менять. Слишком поздно.
— Кредит ты возьмёшь на себя, а квартиру заложим — всё равно она твоя! — ухмылялся муж, прикрываясь долгами