Последние несколько дней я летала. Признаться, даже сама себе я стеснялась в этом признаться, но в свои тридцать пять лет я ждала свой день рождения с трепетом семилетнего ребенка. Не из-за подарков, нет. А из-за обещанного ощущения праздника. Одного единственного дня, когда ты — королева.
Максим, мой муж, месяц назад, обняв меня сзади на кухне, прошептал на ухо:
—В этот раз, Алис, будет что-то особое. Забронирую тот самый ресторан на крыше, понимаешь? Только мы, вид на ночной город, ужин…
Я понимающе кивнула, прижав его руку к своему плечу. Он говорил, а я уже представляла: как надену свое новое черное платье, как мы будем пить вино, смеяться, и он посмотрит на меня так, как смотрел десять лет назад, когда мы только познакомились. Этот образ стал для меня глотком воздуха в бесконечном круговороте «работа-дом-готовка-уборка».
Весь день накануне я пребывала в приподнятом настроении. Даже начальник, устроивший разнос из-за опоздавшего отчета, не смог испортить его. Я заскочила в магазин, купила дорогой торт, любимые эклеры Максима и даже бутылку итальянского Просекко — на случай, если гости все-таки заглянут. Дом сиял чистотой, а на балконе ждало своего часа то самое платье.
Ключ в замке щелкнул около восьми. Я выпорхнула в прихожую с самой радостной улыбкой, на какую была способна.
—Привет, любимый! Ну как, все готово на завтра? — выпалила я, помогая ему снять пальто.
Он не посмотрел на меня. Его движения были резкими, плечи напряжены. Он прошел на кухню, бросив на ходу:
—Ужин есть?
В горле у меня что-то защемило. Но я прогнала дурное предчувствие.
—Конечно, есть. Курицу с картошкой, как ты любишь. Разогрею сейчас.
Пока я возилась у плиты, он сидел за столом, уставившись в свой телефон. Лицо его было каменным. Атмосфера в кухне сгущалась, становилась тяжелой, давящей.
— Макс, что случилось? На работе проблемы? — осторожно спросила я, ставя перед ним тарелку.
Он отодвинул телефон, тяжело вздохнул и наконец поднял на меня глаза. В них не было ни любви, ни тепла, ни ожидания праздника. Только усталость и какое-то странное раздражение.
— Слушай, Алиса… Насчет завтра.
Мое сердце замерло.
—Мы не пойдем в ресторан на твой день рождения, я уже все отменил.
Прозвучало это настолько буднично, так спокойно, что мой мозг сначала отказался воспринимать смысл сказанного. Словно он сообщил, что на улице дождь пошел.
— Ты… что? — выдохнула я, чувствуя, как кровь отливает от лица. — Отменил? Почему?
Он отвел взгляд, принявшись ковырять вилкой картошку.
—Денег нет. Не до праздников сейчас. Кризис, неужто не видишь? И вообще, взрослая тетка, а ведешь себя как девочка-подросток. Рестораны, наряды…
Его слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые. «Взрослая тетка». От этого словосочетания меня передернуло. Вся моя радость, все ожидания, тот самый образ себя в красивом платье на фоне огней города — все это с треском рухнуло, рассыпалось в прах.
— Как… как нет денег? — голос мой дрогнул, предательски выдавая нарастающую панику. — Мы же откладывали! Ты сам сказал, что все оплачено!
— Я сказал, нет! — он резко стукнул кулаком по столу, и тарелка звякнула. — Хватит истерить! Нет денег, понял? Нету! Сиди дома, испеки пирог, и все. Или сходи с подругами, если так приспичило.
Слезы, которые я так старательно сдерживала, хлынули ручьем. Это было хуже, чем просто отмена. Это было унизительно. Обесценивание моих чувств, моих скромных желаний.
— С подругами? — прошептала я, вытирая лицо ладонью. — Ты хотя бы представляешь, как я ждала этот день? Хоть один раз в году почувствовать себя не кухаркой и уборщицей, а женщиной! Женой, в конце концов!
Он встал из-за стола, его лицо исказила гримаса злобы, которую я видела в последнее время все чаще.
—Вот именно! Взрослая женщина, мать, а несешь какой-то бред! Кончились деньги, кризис! Прими это как факт!
Он развернулся и вышел из кухни, оставив меня одну с остывающим ужином, с разбитым сердцем и с горьким осознанием: мой праздник, которого я так ждала, умер, даже не успев начаться. А вместе с ним умерло что-то очень важное в наших с ним отношениях. И я еще не знала, что это была лишь первая ласточка в грядущей буре.
Утро моего дня рождения встретило меня безрадостным серым светом, пробивавшимся сквозь жалюзи. Я провела ночь урывками, ворочаясь на краю кровати, пока Максим храпел, повернувшись к стене. Казалось, он выключил не только ресторан, но и все свои чувства ко мне.
Он ушел на работу, не сказав ни «с днем рождения», ни вообще ничего. Гробовое молчание повисло в нашей некогда уютной квартире. Взглянув в зеркало, я увидела опухшие глаза и осунувшееся лицо. Тридцать пять. Чувствовала я себя на все пятьдесят.
Чтобы заглушить гнетущую тишину, я решила загрузить накопившуюся стирку. Механические движения успокаивали: сортировка белья, мерный шум машинки. В кармане джинсов Максима я нащупала смятый клочок бумаги. Обычно я не рылась в его вещах, но сейчас действовала на автопилоте.
Это был чек. Из ювелирного магазина «Золотой век». Датированный вчерашним числом. Той самой датой, когда он отменил наш ужин.
Сначала я не поверила своим глазам. Потом прочла еще раз. Сумма в пятьдесят семь тысяч рублей. Наименование: «Цепь золотая, 585 проба, 12 гр.»
Сердце заколотилось где-то в горле, стало трудно дышать. Пятьдесят семь тысяч. На цепь. Вчера. А на наш ужин, который стоил в десять раз меньше, денег не нашлось.
По лицу разлилась горячая волна стыда. Измена? Первая, самая очевидная и болезненная мысль. Он купил дорогой подарок другой женщине. В этом был бы хоть какой-то смысл, какая-то дикая, уродливая, но логика. Но цепь? Мужскую? Версия с любовницей треснула, не успев оформиться.
Я почти машинально позвонила своей единственной подруге, Кате. Голос у меня дрожал, и я спотыкалась на словах, пытаясь объяснить, что нашла.
— Подожди, подожди, Алиска, — перебила меня Катя. — Успокойся. Мужскую цепь? Ну, может, брату? Или отцу на юбилей какой-нибудь?
Ее версия прозвучала так разумно, так спокойно, что на мгновение я поверила. Да, конечно. Свекру. У него же в ноябре день рождения. Мы как-то обсуждали с Максимом, что подарить.
Ледяной ком в груди немного растаял. Но тут же возник новый вопрос. Почему тогда он не сказал мне? Почему секретничал? И почему мой день рождения оказался ради подарка его отцу?
Мне нужны были доказательства. Хотя бы чтобы самому себе признаться, не сошла ли я с ума от обиды. Я набрала номер его младшего брата, Игоря. Свекор жил в другом городе, а Игорь здесь, и Максим вечно его опекал.
Трубку взяли почти сразу.
—Игорь, привет, это Алиса.
—А, невестка, здрасьте, — его голос прозвучал лениво-развязно.
—Слушай, у меня к тебе вопрос. Максим не говорил, что мы твоему отцу цепь на юбилей купили?
—Отцу? — Игорь фыркнул. — Не. Ничего не говорил. А что, юбилей скоро?
В его голосе не было ни капли интереса или удивления. Абсолютная искренность. Он не знал.
— Нет, я так… просто спросила, — пробормотала я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Ладно, извини, что отвлекла.
Я положила трубку. Рука дрожала. Так. Не свекор. Не Игорь. Кому же тогда? Снова поползло подлое, едкое подозрение. Может, это подарок для… себя? Но Максим никогда не носил золото, считал это пошлым. И потом, зачем тогда таиться?
Я снова взяла в руки чек. Он был настоящим, из солидного магазина. Я села на стул на кухне, тот самый, где вчера сидел Максим, и уставилась в окно. Обида медленно, но верно начала превращаться в нечто иное — в холодный, цепкий страх. И в жгучую потребность докопаться до правды.
Катя ошибалась. Это было что-то хуже. Гораздо хуже.
Тот вечер тянулся мучительно медленно. Я сидела в гостиной, пытаясь смотреть телевизор, но слова диктора и сцены из сериала пролетали мимо моего сознания, не оставляя ни малейшего следа. В голове крутилась только одна мысль: цепь. Эта проклятая цепь за пятьдесят семь тысяч, которая легла между мной и мужем непроходимой стеной.
Вдруг в прихожей раздался резкий, настойчивый звонок в дверь. Не тот робкий перезвон, что бывает у курьеров, а властный, требовательный гудок, знакомый до боли. Сердце екнуло. Я не ждала гостей.
Преодолевая тяжелую предчувствие, я подошла к двери и заглянула в глазок. За ним кучкой стояли они: моя свекровь Галина Ивановна, ее муж Виктор Петрович и их младший сын, Игорь. Лица у всех были серьезные, собранные. Как у десанта, высаживающегося на вражеской территории.
Я медленно открыла дверь.
—Здравствуйте, — произнесла я, и мой голос прозвучал неестественно тихо.
Галина Ивановна, не удостоив меня приветствием, прошла вперед, как будто так и было положено.
—Максим дома? — бросила она через плечо, снимая пальто и вешая его на вешалку, которую я только что протерла.
— Он… на кухне, — растерянно сказала я, наблюдая, как вся троица, словно по команде, проследовала вглубь квартиры.
Максим вышел из кухни, и я не могла не заметить, как его лицо на мгновение исказилось гримасой чего-то похожего на испуг, прежде чем смениться натянутой улыбкой.
—Мама, папа, а вы что тут? — спросил он, и в его голосе слышалась неподдельная нервозность.
— Что, родных проведать нельзя? — Галина Ивановна прошла на кухню и уселась на мое место во главе стола. Ее взгляд скользнул по моему лицу, и мне показалось, что в ее глазах мелькнуло удовлетворение от моих заплаканных глаз. — Чай будет, Алиса? Или мы вам так, незваные, самим воду кипятить?
Я, словно автомат, пошла ставить чайник. Воздух на кухне стал густым и липким. Игорь развалился на стуле, достал телефон и уткнулся в экран. Виктор Петрович молча курил на балконе, игнорируя табличку «Не курить», которую мы повесили еще год назад.
Когда я расставила чашки, Галина Ивановна взяла на себя роль председательствующей.
—Ну, как живете-можете? — начала она, прихлебывая чай. — Дети-то не болеют? Деньги водятся?
Ее тон был сладким, но ядреным, как переперченный мед.
—Вроде все нормально, — уклонился от ответа Максим, избегая моего взгляда.
— Нормально? — свекровь подняла бровь. — А по мне, так не очень нормально. Когда в семье старший сын забывает о младшем, это не нормально.
Максим напрягся. Мое сердце забилось чаще. Вот оно, начинается.
—Мама, не надо, — тихо сказал он.
— А что не надо? — голос Галины Ивановны зазвенел. — Я что, правды не могу сказать? Мы тут с отцом из сил выбиваемся, чтобы Игорю помочь, а ты… — она многозначительно посмотрела на Максима, — а ты в рестораны собрался.
Я не выдержала.
—Это был мой день рождения, Галина Ивановна. Один раз в году.
Она повернулась ко мне, и ее глаза сузились.
—День рождения? В такие времена? Да ты что, милая! Когда семья в беде, не до праздников. Вам бы о брате подумать, о родной кровиночке.
Я посмотрела на Игоря. Он, не отрываясь от телефона, ухмыльнулся. И тут мой взгляд упал на его шею. Из-под ворота его темной водолазки поблескивало что-то желтое. Тяжелое, массивное. Золотая цепь.
Кровь ударила мне в голову. Все встало на свои места с ужасающей, кричащей ясностью. Чек. Цепь. Игорь.
— Это… это та самая цепь? — вырвалось у меня, и я указала дрожащим пальцем на шею деверя.
Игорь самодовольно потрогал цепь.
—Ага, Макс подарил. Красивая, да? — он ухмыльнулся мне в лицо. — Не то, что твои бижутерные безделушки.
Галина Ивановна торжествующе улыбнулась.
—Ну вот, Максим, а ты говорил, Алиса не поймет. Смотри, как она за брата рада! Настоящий мужчина должен быть щедрым, не то что некоторые… — ее взгляд снова скользнул по мне, уничижительный и жесткий.
Я перевела взгляд на мужа. Он сидел, сгорбившись, уставившись в стол. Он не смотрел на меня. Он не мог выдержать моего взгляда.
— Так это… — мой голос был тихим, но он резал напряженную тишину кухни, — Игорю цепь? За мои сберегии? На мой день рождения?
Максим резко поднял голову, его глаза метнулись от меня к матери, потом к Игорю. Он был в ловушке, и он знал это. А Галина Ивановна уже наносила следующий удар, обращаясь к сыну с сладкой, ядовитой улыбкой.
— Вот видишь, сыночек, я же говорила. Она не понимает, что такое настоящая семья. Что родные люди всегда должны быть первыми.
Галина Ивановна, Игорь и Виктор Петрович ушли, оставив за собой шлейф тяжелого молчания и запах табака. Дверь закрылась, но напряжение в квартире не исчезло, а сгустилось, словно грозовая туча перед ударом.
Я неподвижно стояла посреди гостиной, глядя в спину Максима. Он, не говоря ни слова, направился на кухню, к раковине, и начал с грохотом убирать чашки. Этот бытовой шум, призванный создать видимость нормальности, звучал как насмешка.
Я пошла за ним. Мои ноги были ватными, а внутри все сжалось в тугой, холодный ком. Я остановилась в дверном проеме, опершись о косяк, чтобы не упасть.
— Максим, — произнесла я тихо, но четко. Звук собственного голоса, ровного и негромкого, придал мне немного сил.
Он не обернулся, продолжая тереть уже чистую чашку.
—Что тебе еще? Отстань, Алиса. Устал я.
— Я сказала, Максим. Сейчас. Немедленно. Обернись и посмотри на меня.
Он замер, его плечи напряглись. Медленно, нехотя, он повернулся. Его лицо было серым, осунувшимся, в глазах — смесь вины и злобы.
— Ну? — бросил он вызов.
— Что происходит? — спросила я, все так же тихо. — Ты подарил Игорю золотую цепь за пятьдесят семь тысяч рублей. Вчера. В тот самый день, когда отменил мой день рождения из-за отсутствия денег. Я хочу услышать правду. Всю. Прямо сейчас.
Он отвернулся, с силой поставив чашку на сушилку.
—Какая тебе разница? Подарил и подарил. Он брат. Я могу своему брату подарок сделать?
— На наши общие деньги? Без моего согласия? — голос мой начал срываться, но я взяла себя в руки. — Максим, я не идиотка. Это не просто подарок. Твоя мать говорила о «беде», о том, что ты должен «помочь». Что случилось?
Он уперся руками в раковину и опустил голову. В тишине кухни было слышно, как он тяжело дышит. Прошла целая вечность.
— Он разбил машину, — наконец прошептал он, не поднимая головы.
Сначала я не поняла.
—Кто? Что?
— Игорь! — резко обернулся он, и в его глазах полыхала отчаянная ярость. — Он врезался в иномарку! В пьяном виде! У него же прав нет! Его посадят!
Я остолбенела, пытаясь осмыслить масштаб катастрофы.
—Как… в пьяном? Без прав? — повторяла я, как эхо. — И что?
— А что? — он истерически рассмеялся. — Хозяин машины — какой-то делец. Машина — дорогущая. Он сказал, что либо Игорь сидит, либо мы платим ему четыреста тысяч. На ремонт. Сразу. Наличными. Чтобы никаких следов.
Четыреста тысяч. Цифра прозвучала как приговор. Это были почти все наши общие накопления. Деньги, которые мы годами откладывали на отпуск, на непредвиденные расходы, на будущее нашего сына.
— И ты… — я сглотнула ком в горле, — ты отдал ему четыреста тысяч? Наши деньги? Все?
— А что мне было делать?! — закричал он, сжав кулаки. — Чтобы моего брата посадили? Мать с ума сойдет! Он же не справится в тюрьме, его там убьют!
Я смотрела на него, и образ любимого человека начал расплываться, превращаясь в незнакомца, в одержимого каким-то семейным безумием.
— Подожди, — я подняла руку, пытаясь остановить водоворот мыслей. — Ты отдал четыреста тысяч за своего пьяного брата-бездельника… и еще купил ему золотую цепь за пятьдесят семь? Зачем?! Чтобы поднять ему настроение после ДТП?!
Максим замолчал. Его взгляд убежал в сторону. Он снова не мог смотреть на меня.
—Он… он так расстроился из-за всей этой истории. Говорил, что это его последняя радость в жизни. Мама сказала, что надо его поддержать.
Вот оно. Абсурдная, чудовищная правда. Моего мужа, нашего семейный бюджет, наши планы и мои чувства принесли в жертву на алтарь благополучия его младшего брата. И его матери.
— Он расстроился? — прошептала я, и во мне что-то оборвалось. — А я? Ты подумал, что я почувствую, когда ты отменишь наш праздник? Ты подумал обо мне хоть на секунду? Он же семья! — выкрикнул он, возвращаясь к своему главному аргументу. — А ты что, не семья? Должна была понять!
Эти слова стали последней каплей. Холод внутри меня сменился белой, чистой яростью.
—Семья? — мой голос зазвенел, как лезвие. — Я тебе семья? Тогда почему решения, которые касаются нас обоих, ты принимаешь один? Почему мои слезы для тебя — это «истерика», а его «расстройство» — повод тратить наши последние деньги на золотой хлам? Ты знаешь, что я сейчас чувствую? Я чувствую себя не женой. Я чувствую себя ресурсом. Банкоматом. Приложением к твоей настоящей семье!
Я повернулась и вышла из кухни, оставив его одного. Слез уже не было. Была только пустота и ледяная решимость. Война была объявлена.
Я провела ту ночь на диване в гостиной, укутавшись в старый плед. Спать не получалось. Перед глазами стояли картины: самодовольная ухмылка Игоря, властный взгляд Галины Ивановны, униженная поза Максима. Но теперь эти образы вызывали не слезы, а холодный, методичный гнев.
Я не могла просто так это оставить. Чувство беспомощности душило меня, и я понимала — единственный способ с ним справиться, это действовать. Но как? Кричать? Угрожать? Это бы только развлекло моих «родственников». Нет, нужен был другой язык. Язык, который они понимают. Язык силы и права.
Когда за окном посветлело, я взяла телефон. В моей записной книжке был номер Лены, моей подруги со времен университета. Она была юристом, работала в сфере семейного и гражданского права. Мы редко виделись, но всегда тепло общались.
Набрать номер было страшно. Стыдно выносить сор из избы. Но я сделала глубокий вдох и нажала кнопку вызова.
Лена ответла почти сразу, ее голос был бодрым и собранным, каким он всегда бывал по утрам.
—Алиса? Привет! Какая неожиданность! Все в порядке?
— Привет, Лен… — мой голос дрогнул, выдав все мое состояние. — Извини, что рано. Мне нужен твой профессиональный совет. Как юриста.
В ее тоне мгновенно появилась настороженность и серьезность.
—Я слушаю. Говори.
И я рассказала. Все. Про отмененный день рождения, про найденный чек, про визит родственников, про четыреста тысяч за ДТП и про золотую цепь. Говорила быстро, сбивчиво, боясь, что не хватит духа договорить.
Лена слушала, не перебивая. Когда я закончила, в трубке на секунду воцарилась тишина.
—Так, — наконец сказала она, и в ее голосе зазвенела сталь. — Понятно. Значит, действуем по фактам. У тебя есть этот чек?
— Да, я его спрятала.
—Отлично. Теперь слушай меня внимательно, Алиса. Запоминай.
Она говорила четко, спокойно, разжевывая каждую фразу, как для ребенка.
—Все деньги, которые лежали на вашем с Максимом общем счете, а также любые его доходы — это совместно нажитое имущество. Статья 34 Семейного кодекса РФ. Распоряжаться им вы можете только по обоюдному согласию. Снятие такой крупной суммы без твоего ведома — это прямое нарушение твоих имущественных прав.
Я слушала, затаив дыхание, и чувствовала, как внутри прорастает первый росток надежды.
—Значит, он не имел права? Юридически?
— Никаких прав у него не было, — твердо подтвердила Лена. — Более того, этот «подарок» брату — цепь, купленная на общие деньги, — тоже можно оспорить. Суд может квалифицировать это как дарение, совершенное без согласия второго супруга, и признать сделку недействительной. Подарок можно потребовать назад. Вернее, его стоимость.
— А как же эти четыреста тысяч? Ты сказала, что он отдал их наличными, без расписки.
— Это проблема, — вздохнула Лена. — Но не смертельная. Во-первых, даже без расписки можно попытаться доказать факт передачи денег через выписки по счету, показания свидетелей. Во-вторых, эти деньги можно взыскать с самого Максима. Понимаешь? Ты можешь подать иск на своего же мужа о возмещении половины этой суммы, как незаконно истраченных общих средств.
В моей голове будто включили свет. Я не была больше бесправной жертвой. У меня появилось оружие.
—То есть… я могу через супотребовать с его семьи эти деньги назад?
— С мужа — да, это твое законное право, — сказала Лена. — А с его брата… Сложнее, но мы можем попробовать. Можно попытаться доказать, что передача денег Игорю была не подарком, а, например, займом. Или, как я уже сказала, оспорить дарение цепи. Главное, Алиса, ты не должна ничего бояться. Закон на твоей стороне.
Мы проговорили еще полчаса. Лена дала мне четкий план действий: собрать все документы, выписки со счетов, сделать копию чека, написать предварительное заявление. Она пообещала прислать список всего необходимого.
Когда я положила трубку, в квартире уже было совсем светло. Я подошла к окну. На душе было по-прежнему тяжело и больно. Но теперь к этой боли примешивалось новое чувство — решимость. Я больше не была той женщиной, которая плачет на кухне из-за отмененного праздника.
Я взглянула на свой паспорт, лежавший на столе. Там была графа «семейное положение». Раньше это слово вызывало у меня тепло. Теперь оно звучало как вызов.
Я поняла главное: чтобы спасти то, что еще можно спасти, мне придется начать войну. И на этот раз я знала, каким оружием буду сражаться.
Я дождалась вечера. Этот день тянулся бесконечно. Каждая минута была наполнена тягостным ожиданием. Я не просто сидела сложа руки — я действовала. Скачала выписки по нашему общему счету, где как шрам красовалось недавнее снятие крупной суммы. Сфотографировала чек на телефон и отправила копию себе на почту. Перечитала сообщения от Лены с цитатами статей закона. Каждое действие было кирпичиком в стене моей новой, железной уверенности.
Звук ключа в замке прозвучал, как выстрел. Я сидела в гостиной, в кресле напротив двери. Мои руки лежали на коленях, не сжатые в кулаки, а спокойные. Я сделала все, чтобы мое дыхание было ровным.
Максим вошел, выглядел он измотанным и потрепанным. Он бросил на меня короткий взгляд, промычал что-то невнятное и направился в свою сторону — к спальне.
— Максим, нам нужно поговорить, — сказала я. Голос прозвучал ровно, низко, без прежней дрожи.
Он остановился, не оборачиваясь.
—Опять? Хватит уже, Алиса. Надоело.
— Это не просьба. Это необходимость. Сядь.
Он медленно повернулся. Видимо, что-то в моем тоне, в моей позе, в непривычной холодности моего взгляда заставило его насторожиться. Он нехотя прошел и сел на диван напротив, откинувшись на спинку с видом человека, которого оторвали от важного дела.
— Ну? Говори. Выслушаю твои очередные претензии.
Я сложила руки на коленях.
—У меня нет претензий. У меня есть условия.
Он фыркнул, но в его глашах мелькнуло недоумение.
—Какие еще условия?
— Условия дальнейшего совместного проживания. Возможно, дальнейшего существования нашей семьи. — Я сделала паузу, давая ему осознать вес моих слов. — Ты незаконно снял с нашего общего счета четыреста тысяч рублей. И потратил еще пятьдесят семь тысяч на подарок, не поставив меня в известность. Юридически это нарушение моих имущественных прав.
Он выпрямился, его лицо начало заливаться краской.
—Опять ты за свое! Юридически! Ты мне не в суде пишешь!
— А почему бы и нет? — мягко спросила я. — Суд — это как раз то место, где решаются такие вопросы.
Я взяла со стола распечатанную выписку со счета и положила ее перед ним.
—Вот подтверждение снятия денег. А вот чек на цепь. У меня есть копии.
Он смотрел на бумаги, словно на гремучих змей.
—Ты что, шпионила за мной? — прошипел он.
— Я защищала то, что принадлежит нам обоим. В отличие от тебя. Итак, слушай внимательно. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — У тебя есть ровно один месяц. Тридцать дней. Чтобы вернуть на наш счет все четыреста тысяч. И еще пятьдесят семь тысяч — стоимость подарка. Итого: четыреста пятьдесят семь тысяч рублей.
Его глаза округлились от неверия, потом сузились от злости.
—Ты с ума сошла?! С чего я возьму такие деньги? И кому я их должен, по-твоему? Тебе?
— Да, мне. И нашему сыну. И нашей семье, которую ты разграбил. Как ты их достанешь — твои проблемы. Занял у друзей, взял кредит, продал машину… или пошел к своим дорогим родителям и объяснил, что они возвращают эти деньги. Весь их «семейный совет» может сложиться и вернуть то, что ты у нас украл.
— Я ничерта не украл! — он вскочил с дивана, сжимая кулаки. — Это мои деньги тоже! Я имею право!
— Нет, Максим. Не имеешь. Не на такие суммы. Не без моего согласия. И уж тем более не для покрытия преступления своего брата. — Я тоже встала, чтобы быть с ним на одном уровне. — Выбирай. Либо ты идешь к своим родителям и говоришь, что они возвращают деньги, либо я иду к адвокату. И тогда твоя семья узнает, что такое настоящий суд. И я буду требовать не только деньги, но и раздел имущества. Ты останешься без половины этой квартиры, с долгами и с иском на шее.
Он смотрел на меня с такой ненавистью, что, казалось, воздух закипал между нами.
—Ты… ты стерва! Жадина! Ты хочешь оставить мою семью без последних денег? Ради чего? Ради своего дурацкого дня рождения?
— Нет, — тихо ответила я. — Ради самоуважения. Которое ты у меня отнял. И которое я теперь заберу назад. Со всеми процентами. Решай.
Я развернулась и пошла в свою комнату — ту самую, где провела прошлую ночь. Я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось как сумасшедшее, но на душе было странно спокойно.
За дверью послышался оглушительный удар — он, должно быть, швырнул что-то тяжелое. Поток ругани, крик: «Родители меня не простят! Ты разобьешь семью!»
Но это были уже слова загнанного в угол человека. Слова, лишенные силы. Впервые за многие годы я почувствовала, что контроль в моих руках. И это чувство было горьким, но необходимым.
Прошло три дня. Три дня тяжелого, давящего молчания. Максим ночевал в зале, мы пересекались в квартире, как чужие. Он не извинился, не предложил никакого плана по возврату денег. Видимо, он решил взять меня на испуг, надеясь, что я остыну и смирюсь. Но чем дольше длилось это затишье, тем тверже становилась моя решимость.
Вечером четвертого дня в дверь снова позвонили. Тот самый, властный и настойчивый звонок. Сердце упало, но руки не дрожали. Я знала, что они придут.
Я открыла. На пороге стояла Галина Ивановна, одна. Ее лицо было налито праведным гневом, губы поджаты в тонкую ниточку.
— Здравствуй, — бросила она, не дожидаясь приглашения, и прошмякая мимо меня в прихожую. — Где мой сын?
Максим вышел из комнаты, увидел мать и заметно смутился.
—Мама, что ты? Я же говорил, не надо.
— Молчи! — отрезала она, смерив его уничтожающим взглядом. — Я поговорю с твоей супругой. С глазу на глаз.
Она повернулась ко мне, выпрямившись во весь свой невысокий рост, пытаясь доминировать.
—Ну что, Алиса, докопалась? Довольна? Моего сына по судам таскать собралась? Своя же семья!
Я не стала приглашать ее дальше. Пусть разговор остается здесь, у входной двери.
—Вы все сами прекрасно слышали, Галина Ивановна. Речь идет о возврате денег, которые были взяты из нашего общего бюджета без моего ведома.
— Вашего бюджета? — она истерически фыркнула. — Да это деньги моего сына! Он пашет, как вол, а ты тут сидишь и считаешь его кровные! И эти деньги пошли на доброе дело! На спасение родного человека!
— На спасение от последствий его же преступления, — холодно парировала я. — И да, я тоже работаю. И наши доходы — общие. По закону.
— Какой закон?! — ее голос взвизгнул, и я заметила, как приоткрылась дверь у соседей напротив. — Ты мне законы не тычь! Ты семью разрушаешь! Жадина!
В этот момент из-за ее спины появились Виктор Петрович и Игорь. Видимо, они ждали внизу, как группа поддержки. Теперь они втиснулись в прихожую, заполнив собой все пространство. Игорь, по своему обыкновению, ухмылялся.
— Мам, ты чего с ней цацкаешься? — громко сказал он. — Сказали бы ей, чтобы знала свое место.
— Да я сама с ней разберусь! — огрызнулась Галина Ивановна, но ее тон стал еще более ядовитым. — Ну что, решила нас по судам затаскать? У нас своих адвокатов полно!
Я почувствовала, как по спине бегут мурашки, но не от страха, а от адреналина. Они пришли меня запугать. Показать, что они — сила, а я — одна.
— Пожалуйста, — сказала я, и мой голос прозвучал на удивление спокойно. — Мой адвокат говорит, что суд по таким делам — дело быстрое. Особенно когда есть чеки, выписки со счетов и свидетель того, как ваш младший сын хвастается подарком, купленным на незаконно изъятые средства. А у меня все есть.
Игорь перестал ухмыляться. Виктор Петрович нахмурился.
—Какие свидетельы? Что ты несешь? — пробурчал он.
— А соседи? — я кивнула в сторону приоткрытой двери напротив. — Им, я думаю, будет интересно услышать, за что именно сел их новый знакомый. Или не сел, потому что его выкупили за чужой счет.
Галина Ивановна сделала шаг ко мне, ее лицо исказила гримаса бессильной ярости.
—Да мы тебя по судам затаскаем! Клеветница! Мы тебя из этой квартиры выживем!
Это была последняя капля. Они стояли в моем доме, втиснувшись в мою прихожую, и угрожали мне. Терпение лопнуло.
Я больше не кричала. Я сказала тихо, но так, чтобы слышал каждый, включая соседей.
—Мой дом. Мой. Вон. Отсюда. Все. Сейчас.
Я достала из кармана телефон и начала набирать номер. Не 02, а просто трехзначную комбинацию, чтобы это выглядело правдоподобно.
—Алло? Да, полиция? — сказала я, глядя прямо в глаза свекрови. — Ко мне в квартиру вломились три человека, угрожают, орут, самоуправствуют. Адрес…
Я не успела договорить. Галина Ивановна ахнула, ее лицо побелело. Виктор Петрович схватил ее за руку.
—Галя, пошли! С ума что ли сошла? С полицией связываться!
Игорь, потеряв весь свой гонор, шмыгнул за дверь первым. Свекор практически вытолкал мою свекровь в подъезд. Она, отступая, бросала на меня полные ненависти взгляды.
— Это еще не конец! — прошипела она уже с лестничной площадки. — Ты у нас еще попляшешь!
Я не ответила. Я просто закрыла дверь. Повернула ключ. И прислонилась к ней спиной.
За дверью еще несколько секунд слышались их приглушенные, взволнованные голоса, а потом все стихло.
В квартире повисла тишина. Настоящая, не давящая, а очищающая. Я сделала первый глубокий вдох за все эти долгие дни. Они ушли. Я выставила их за дверь. И впервые за много лет в моем собственном доме снова стало тихо и спокойно.
Три недели. Двадцать один день. Они пролетели в странном, непривычном ритме. Сначала было страшно. Просыпаться одной в тихой квартире, не слышать его шагов, не чувствовать его присутствия. Но с каждым днем эта тишина переставала быть пугающей. Она начала наполняться новыми звуками. Музыкой, которую я включала, не спрашивая ничьего мнения. Смехом моего сына, который, казалось, стал громче и свободнее, когда напряжение ушло из стен нашего дома. Разговорами с подругами, которые заходили на чай, не боясь нарваться на кислую физиономию Максима или его родни.
Мой день рождения, тот самый, с которого все началось, я наконец-то отпраздновала. Спустя почти месяц. Скромно, по-домашнему. Я испекла тот самый торт, купила хорошее вино. Пришли Катя с дочкой, еще несколько подруг. Мы болтали, смеялись, смотрели старые фильмы. Не было ресторана на крыше, не было вечернего платья. Но было что-то гораздо более ценное — ощущение легкости и покоя. Я ловила на себе взгляды подруг и видела в них не жалость, а уважение.
Когда гости разошлись, а сын уснул, я прибралась на кухне, вымыла бокалы и села у окна с чашкой чая. За окном горели огни моего города. Того самого, вид на который я хотела увидеть в свой день рождения. Теперь я смотрела на них из своей квартиры. И понимала, что этот вид стал для меня гораздо дороже.
В голове прокручивались события последнего месяца. Его слова «денег нет», чек, наглые лица его родни, его растерянность и злость, мой собственный страх и та решимость, что поднялась со дна отчаяния. Я не жалела ни о чем. Ни о скандале, ни об ультиматуме, ни о том, что выставила их за дверь.
Они думали, что я сломаюсь. Что буду плакать, просить, терпеть их унижения и беззаконие, как терпела годами. А я взяла и просто перестала с ними играть по их правилам. Перестала бояться остаться одной, перестала бояться быть «плохой» невесткой и женой. И оказалось, что их сила — только в моем молчании. Стоило мне сказать «нет» — и их карточный домик рухнул.
Вдруг телефон на столе завибрировал. Экран осветился именем «Максим». Сердце на секунду замерло, но не от надежды, а от предчувствия нового витка борьбы. Я взяла трубку.
— Алло, — сказала я ровно.
Несколько секунд в трубке было тихо, слышалось только его тяжелое дыхание.
—Это я, — наконец произнес он. Голос у него был глухой, уставший. В нем не было ни злости, ни прежнего высокомерия.
— Я поняла, — ответила я.
— Я… — он замолчал, подбирая слова. — Я перевел тебе деньги. Часть. Сто тысяч. На твою карту.
Я не ожидала этого. Честно говоря, я уже почти смирилась с мыслью, что деньги потеряны, и готова была идти в суд, чтобы просто поставить точку.
— Понятно, — сказала я, не выражая ни радости, ни благодарности.
— Остальные… Я не знаю, когда. Но я… Я переведу.
Он не просил прощения. Не говорил, что был неправ. Не предлагал вернуться. Это был просто отчет. Констатация факта. И в этом была своя горькая правда.
— Хорошо, — просто сказала я.
Больше нам было не о чем говорить. Неловкая пауза затянулась.
—Ладно… Пока, — бросил он и положил трубку.
Разговор закончился, так и не начавшись. Я отложила телефон и снова посмотрела на город. Сто тысяч. Это была лишь четверть того, что он взял. Но для меня это была не просто сумма. Это был белый флаг. Признание моего права голоса. Признание того, что я больше не та женщина, которую можно безнаказанно игнорировать.
Я подошла к спящему сыну, поправила одеяло. Его лицо было безмятежным и спокойным. Ради этого стоило бороться. Ради нашего с ним будущего.
Я не знала, что будет дальше. Вернется ли Максим, попробуем ли мы начать все с начала, или нам предстоит трудный путь к разводу. Но я точно знала одно: свою жизнь, свое достоинство и счастье своего ребенка я больше никогда не отдам на откуп другим. Никому.
Это был не счастливый конец. Это было тяжелое, выстраданное начало. Начало новой жизни. Моей жизни.
— То есть твоя мама тут теперь распоряжается? В МОЕЙ квартире?! — в ярости спросила Яна