— Снесем эту рухлядь и купим мне машину! — муж и свекровь уже поделили деньги за дом моего деда, но один документ превратил их миллионы в дырку от бублика…
Белый, плотный конверт с гербовой печатью нотариуса лежал на кухонном столе среди грязных кружек и крошек от утреннего бутерброда, которые оставил Андрей.
Я смотрела на него и плакала, деда не стало полгода назад. Он был последней ниточкой, связывающей меня с детством, с запахом стружки, с теплом печки, с ощущением полной, абсолютной безопасности.
— Ну что, Нин? — на кухню вошёл мой муж, Андрей. Потёр руки, как будто собирался сесть за богатый стол. — Открыла? Что там?
— Дом, — прошептала я, не поднимая глаз. — Дед оставил мне дом в Березовке и участок.
Андрей присвистнул, глаза у него загорелись лихорадочным блеском, который появлялся каждый раз, когда речь заходила о легких деньгах.
— Ого! Березовка, это же элитное направление! Там сотка стоит как крыло от самолета! Слушай, это удача, просто джекпот! Продадим, купим нормальную тачку, наконец и кредитку закроем! А то меня коллекторы уже достали своими звонками.
Я подняла на него заплаканные глаза.
— Андрей… Это дом деда, он его своими руками строил. Я там выросла, как продать?
— Молча! — Андрей налил себе кофе, даже не спросив, буду ли я. — Нин, не будь дурой, это старая халупа, зачем она нам? Мы городские жители, нам деньги нужны, а не геморрой с огородом и ремонтом. Ты цены на стройматериалы видела?
В этот момент в дверь позвонили, три коротких звонка. Это была свекровь, Раиса Степановна. Она приходила к нам через день, якобы помочь, а на деле проверить, хорошо ли я кормлю её сыночку и достаточно ли чисто у меня в квартире.
— О, мамуля! — обрадовался Андрей, открывая дверь. — А у нас новости, Нинке наследство привалило, дом в Березовке!
Раиса Степановна вошла на кухню, даже не разувшись. Она плюхнулась на стул, по-хозяйски оглядела стол.
— Да ты что?! В Березовке? Это где речка? Ой, как хорошо!
— Так, я тут подумала… Если дом крепкий, можно и не продавать, можно дачу сделать! Я давно мечтала о грядках, свежий воздух, свои помидорчики. Андрей, смотри.
Она открыла тетрадь и начала чертить схему.
— Вот тут мы теплицу поставим: шесть метров, поликарбонат. Вот тут, картошку посадим, соток пять хватит. А дом… печку надо сломать, она полкомнаты занимает, только место жрет. И перегородки снести, сделать студию, сейчас так модно. Линолеум постелим, самый дешевый, чтобы мыть легче было. Сайдингом обошьем, будет конфетка!
— Раиса Степановна, — сказала я тихо, чувствуя, как внутри поднимается холодная волна протеста. — Там печка, это… Дед её по кирпичику собирал, сам раствор месил. Она тепло держит двое суток.
— Ой, да кому нужны эти кирпичи! — отмахнулась свекровь, даже не взглянув на меня. — Ломать! И яблони старые спилить, они тень дают, помидоры не растут, спилить под корень!
Я смотрела на мужа, который уже мысленно ехал в новой машине. На свекровь, которая уже мысленно уничтожила сад и дом, превратив уютное гнездо в пластиковый барак с картошкой.
Они делили шкуру неубитого медведя.
— Я не буду продавать, — сказала я твердо. — И ломать ничего не дам.
Андрей и Раиса переглянулись. В их взглядах читалось удивление, как будто заговорила мебель.
— Нин, ты чего? — ласково, как с больной, сказал Андрей. — У тебя гормоны или стресс? Мы же семья, лучше знаем, как распорядиться активом. Ты в недвижимости ничего не понимаешь, ты же кассир. А мама жизнь прожила.
«Актив». Дедов дом, пахнущий антоновкой и дымом, стал активом.
— Хорошо, — сказала я, сдерживая дрожь в голосе. — Поедем в выходные, посмотрим.
Я решила: покажу им такой «актив», что они сами сбегут, роняя тапки.
В ту ночь я не могла уснуть, Андрей храпел рядом, раскинувшись на всю кровать, счастливый в своих мечтах о лёгких деньгах.
Я тихо встала и пошла на кухню, достала с верхней полки старый фотоальбом. Бархатная обложка, пожелтевшие страницы.
Вот дед стоит у сруба, молодой, в майке, с топором в руках, улыбается. Вот бабушка сажает ту самую яблоню. Вот я, маленькая, сижу на крыльце с котом.
Вспомнила, как дед учил меня строгать доски. «Смотри, Нинка, — говорил он, ведя рубанком. — Дерево — оно живое. С ним ласково надо. Не дави, чувствуй».
Вспомнила запах его мастерской, это был запах счастья.
И теперь они хотят это уничтожить? Снести печку? Спилить яблоню? Превратить дом в безликую дачу для шашлыков или продать под снос?
Внутри меня боролись два чувства. С одной стороны привычка подчиняться, быть «хорошей женой», не перечить мужу и его маме. «Они же семья, может, и правда я цепляюсь за старье? Может, деньги сейчас нужнее?».
С другой стороны, чувство предательства. Если я позволю им это сделать, я предам деда и себя.
Закрыла альбом.
— Нет, — прошептала я в темноту. — Не отдам.
Я решила не идти на открытый конфликт прямо сейчас. Они сильнее и наглее, буду действовать хитрее, подыграю. Хорошо, поедем посмотрим, но я покажу им этот дом с такой стороны, которая заставит их ужаснуться.
Андрей не стал ждать выходных. В среду, вернувшись с работы, я обнаружила у нас дома гостей.
На моем любимом кресле, закинув ноги на журнальный столик, сидел Вадик. Школьный друг Андрея, риелтор-неудачник, который вечно ввязывался в сомнительные авантюры. Скользкий тип в потертой кожаной куртке, от которого всегда пахло дешевым одеколоном и табаком.
Раиса Степановна суетилась вокруг него, подливая кофе.
— О, Нинка! Привет! — Вадик лениво махнул рукой. — А мы тут твое наследство обсуждаем, Андрюха сказал, участок жирный.
— Привет, Вадик, — я поставила сумку. — И что наобсуждали?
— Да вот, прикидываю, — он взял салфетку и начал рисовать на ней ручкой. — Участок большой, пятнадцать соток. Если дом снести, можно разбить на два по семь с половиной. И воткнуть два каркасника на продажу. Или базу отдыха замутить. Сейчас внутренний туризм прёт: глэмпинг, бани-бочки. Нинка, на этой земле можно поднять три-четыре ляма чистыми! Ты будешь полной дурой, если упустишь такой шанс.
— А дом? — спросила я.
— Да кому он нужен! — фыркнул Вадик. — Старьё, гниль. Его реставрировать дороже, чем новый построить, под бульдозер его.
— Вот видишь! — подхватил Андрей. — Я же говорил, Вадик дело говорит. Профессионал!
Раиса Степановна кивала, глядя на Вадика как на мессию.
— Ну или мне дачу там сделаем! — поддакивала она. — Зачем нам эта рухлядь? Деньги поделим, и всем хорошо будет.
Я стояла посреди собственной квартиры и чувствовала себя гостьей они уже всё решили, не спросив меня.
— Мы поедем в субботу, — сказала я сухо. — Там и решим.
Оставшиеся дни до выходных превратились в пытку.
Раиса Степановна звонила мне каждые два часа.
— Нина! Я тут обои присмотрела для нашей дачи, в горошек, веселенькие! По акции! Брать?
— Нина! А семена огурцов надо уже сейчас замачивать! Ты землю купила?
— Нина! А диван ваш старый мы туда увезем, не выбрасывай!
Андрей тоже не отставал, вечерами тыкал мне в лицо телефоном.
— Смотри, какая тачка! «Тойота», трехлетка! Огонь! Как раз с продажи хватит!
— Или вот, инвестиции вложимся, Вадик тему подсказал!
Я на все отвечала односложно:
— Да, посмотрим. Да милый, красивая машина.
Я усыпляла их бдительность, давала им надежду, чтобы потом отобрать её.
В субботу встала в пять утра.
— Ты куда? — пробормотал Андрей сквозь сон.
— Я на электричке поеду, надо проветрить дом, убраться немного перед вашим приездом. Вы же к обеду подтянетесь?
— Ну да, поспим… Ты ключи возьми.
Я уехала.
В Березовке меня встретил дед Ваня, наш сосед. Старенький, сухонький, но крепкий, как дубовый корень, он дружил с моим дедом полвека.
— Здравствуй, Ниночка, — обнял меня. — Приехала? Насовсем?
— Нет, дядя Ваня, гостей жду, мужа и свекровь. Продавать хотят, сносить.
Дед Ваня нахмурился.
— Сносить? Ироды… Степан этот дом как ребенка растил. Каждый венец сам укладывал. Помню, твоя свекровь, Раиса эта, еще при жизни Степана приезжала, всё командовала: «Зачем яблони? Зачем сирень? Картошку надо сажать!». Она, Нинка, всегда чужое добро считала, завистливая она баба, не отдавай ей дом.
— Не отдам, дядя Ваня, поможете мне?
— Чем смогу.
Мы начали готовить дом.
Я открыла все окна настежь, в доме, который не топился полгода, и так было прохладно, а теперь стало холодно. Ветер гулял по комнатам, хлопая дверьми.
Я выкрутила пробки на электрическом щитке, света не было.
Налила ведро воды в подпол, прямо на землю. Через час в доме запахло сыростью и плесенью.
Дед Ваня принес старую, рваную фуфайку и бросил её на крыльце.
— Для антуражу, — подмигнул он.
К обеду подъехал Андрей на нашей старой Ладе. Вместе с ним были Раиса Степановна и Вадик.
Я встретила их на крыльце, кутаясь в шаль и стуча зубами.
— Ну, здравствуй, фазенда! — Андрей бодро выпрыгнул из машины. — Ого, заборчик-то покосился.
Следом вылез Вадик, брезгливо осмотрел двор.
Они вошли в дом.
— Брр! — поежилась Раиса Степановна, обхватив себя руками. — Холодина какая! Нинка, ты печку топила?
— Дымит, — соврала я, глядя ей в глаза. — Труба забилась, наверное или кладка треснула. Не растопить и света нет, проводка, видимо, сгнила где-то.
Вадик прошелся по комнатам, стуча костяшками по стенам, ковыряя пальцем штукатурку.
— М-да… — протянул он профессионально-пессимистичным тоном. — Сруб гнилой. Чувствуете запах? Грибок, это всё, финиш. Венец менять надо, а это полдома разбирать. Полы под замену, скрипят, крыша течёт?
— Течёт, — кивнула я. — Как решето. Вон, разводы на потолке.
— Короче, Андрюха, — Вадик вышел на веранду, закурил. — Ремонтировать это деньги на ветер. Вложений больше, чем выхлопа, тут только под снос.
— Под снос? — расстроилась свекровь. — А как же дача? Я уже рассаду…
— Раиса Степановна, очнитесь! — перебил её Вадик. — Земля, вот ценность! Дом сносим, участок ровняем. Можно базу отдыха построить или коттедж на продажу. Я уже прикинул: если разбить на два участка, можно два «каркасника» воткнуть. Профит миллиона три, не меньше.
Глаза Андрея загорелись.
— Три миллиона?! Вадик, ты гений, Нинка, слышала? Сносим к чертям, нафиг этот ремонт!
— Яблони тоже спилить, — добавил Вадик, глядя в окно. — Они вид портят, старые, корявые и место занимают.
Я вышла в сад, сердце колотилось.
Подошла к старой яблоне. Антоновка, Дед посадил её, когда я родилась. Она была огромной, раскидистой.
Вдруг я услышала резкий, визгливый звук пилы.
Обернулась.
Раиса Степановна, нашедшая в сарае ржавую ножовку, пилила ветку сирени, которую любила бабушка.
— Вы что делаете?! — я подбежала к ней.
— Да вот, проход расчищаю! — пыхтела она, красная от натуги. — Разрослась, зараза, пройти невозможно! Вся одежда в репьях!
— Это бабушкина сирень!
— Да хоть прабабушкина! Сорняк это, кусты надо стричь!
Я вырвала у неё пилу.
— Не смейте!
— Ты чего орёшь на мать?! — подбежал Андрей. — Она дело делает, порядок наводит! Ты тут всё запустила!
— Это мой дом! — закричала я. — Мой! Не смейте здесь ничего трогать! Ни ветки, ни травинки!
— Твой он пока по документам, — ухмыльнулся Вадик, опираясь на косяк. — А в браке всё имущество, полученное… а, стоп, наследство же личное. Но доходы от продажи общие, если вложиться. Андрюха, надо юриста спросить. Короче, Нинка, не быкуй. Мы тебе добра желаем, денег заработаем.
Я поняла: эмоции их не берут им плевать на память.
Достала из сумки сложенный лист бумаги.
— Хорошо, — сказала я, стараясь говорить спокойно. — Допустим, не сносить. Допустим, дача, вот смета.
Развернула лист.
— Я вчера по сайтам посмотрела цены, чтобы тут жить, а не выживать. Крыша (металлочерепица плюс работа) — 250 тысяч. Проводка (полная замена, с щитком) — 80 тысяч. Септик (вы же не будете в дырку на улице ходить?) — 150 тысяч. Скважина (колодец заилился) — 100 тысяч. Полы, окна, косметика — еще минимум 300. Итого: почти миллион рублей.
Посмотрела на свекровь.
— Раиса Степановна, у вас есть 500 тысяч на вашу половину расходов? Вы же тут жить собираетесь?
Раиса Степановна побледнела.
— Откуда у меня? Я пенсионерка!
— Андрей? У тебя есть полмиллиона? Или опять кредит возьмешь?
Андрей почесал затылок.
— Ну… можно же постепенно… Самим делать…
— Самим? Ты гвоздь забить не можешь, хочешь всё лето тут горбатиться? Вместо рыбалки и пива?
Андрей скис, цифры убили романтику «бесплатной дачи».
— Ну вот, — сказал Вадик. — Я же говорил, сносить. Продавать землю, застройщик возьмет за милую душу. Миллион двести дадут сразу.
— Продаём! — решительно сказал Андрей. — Нинка, не дури, миллион! Мы все долги закроем!
Я убежала на чердак. Спряталась там, как в детстве.
Они внизу остались праздновать принятое решение, Вадик достал бутылку коньяка.
На чердаке пахло пылью, я села возле сундука, обитого железом.
Открыла тяжелую крышку.
Там лежали книги, дедов китель с медалями и… пачка писем. Перевязанная выцветшей голубой ленточкой.
Развязала ленту, руки дрожали.
Письма деда к бабушке с фронта. И после, когда он уезжал на заработки.
«Любимая Валюша! Я вернусь, построю нам дом, самый лучший. С большими окнами, чтобы света было много, как ты любишь. И печку сложу, чтобы ты никогда не мерзла. И сад посадим… Яблони, вишни, для наших детей и внуков. Этот дом будет нашей крепостью, Валюша на века».
Читала и слезы капали на бумагу.
Этот дом был не просто стенами, это была их любовь.
А эти… стервятники… хотят всё снести ради каркасника и кредитной тачки. Ради сиюминутной выгоды.
Вдруг я услышала голоса, окно чердака было открыто, а они сидели на веранде, прямо под ним.
— …Да она дура, — говорил Вадик, звякая стаканом. — Сентиментальная. «Дед строил, память…». Бабы — дуры, им лишь бы нюни разводить, нам главное дожать её.
— Дожмём, — голос Андрея был пьяным и уверенным. — Куда она денется? Я муж, сказал продаем, значит, продаем. А то ишь, цаца! Дом ей жалко, а мужа, который на кредитке сидит, не жалко?
— А я, — вступила свекровь, — я, как деньги получим, шубу себе куплю, норковую. И ремонт в ванной сделаю. А Нинке… ну, купим ей сапоги, чтоб не ныла.
Они смеялись, уже тратили мои деньги.
Это была точка невозврата.
Я поняла: это не семья, а стая шакалов, которые ждут, пока жертва ослабнет, чтобы разорвать её.
Я вытерла слёзы.
Больше я плакать не буду, а буду действовать.
В понедельник Андрей проснулся с похмельем и планами.
— Так, Нин, Вадик нашел покупателя. Застройщик готов взять за миллион двести. Сделка в четверг, готовь документы.
— Хорошо, — сказала я. — Я поеду к нотариусу, оформить вступление в права.
Я поехала, но не к нотариусу, а к юристу, старому знакомому деда.
— Пётр Ильич, — спросила я. — Как сделать так, чтобы дом нельзя было продать? Или сдать? Чтобы никто не мог его тронуть?
— Ну… — он протер очки. — Можно наложить обременение. Например, договор безвозмездного пользования с правом проживания. Или… подарить долю несовершеннолетнему. Опека сделку заблокирует намертво, пока ребенку 18 не исполнится.
У нас с Андреем был сын, Димка 10 лет. Андрей его почти не замечал, всё занят сабой.
— А если я подарю дом сыну?
— Тогда продать его можно будет только с разрешения опеки. А опека разрешит только при условии покупки равноценного жилья на имя ребенка. Деньги на руки не дадут их заморозят на спецсчете до совершеннолетия.
— Отлично, никаких машин и шуб — сказала я. — Оформляем.
В тот же день оформила дарственную на Димку. Теперь собственником дома был мой сын, круг замкнулся.
В четверг приехал Вадик с покупателем. Солидный, тучный дядька на черном джипе.
Андрей суетился, бегал вокруг них. Раиса Степановна пришла нарядная, в бусах, уже мысленно примеряя шубу.
— Ну что, документы готовы? — спросил покупатель, глядя на часы. — У меня время — деньги.
— Готовы! — Андрей толкнул меня в бок. — Нин, давай папку.
Я достала выписку из ЕГРН.
Покупатель взял листок, прочитал, нахмурился.
— Э… Простите, а кто такой Дмитрий Андреевич Волков?
— Сын мой, — сказал Андрей гордо. — А что?
— Собственник — он, несовершеннолетний.
Андрей выхватил листок, руки у него затряслись.
— Что?! Нинка, ты что наделала?!
— Я подарила дом сыну, — сказала я спокойно, глядя ему прямо в глаза. — Дед строил дом для внуков, вот внук и владеет.
— И что? — не понял Андрей. — Мы его родители, опекуны! Мы продадим!
— Не продадите, — вмешался Вадик (он хоть и был неудачником, но законы знал). — Опека не даст, нужно купить пацану другую недвижимость на ту же сумму. Деньги на руки не дадут их заморозят, ты их не увидишь.
Покупатель плюнул на землю.
— Вы чего мне голову морочите с опекой я связываться не буду. Там геморроя на год, и не факт, что разрешат, ищите дураков в другом месте.
Он сел в джип и уехал, обдав нас пылью.
Андрей стоял, красный как рак.
— Ты… ты нас кинула! — заорал он. — Я же уже тачку присмотрел! Залог внес, пятьдесят тысяч! Они сгорят!
— Это твои проблемы, — сказала я. — А дом Димин.
— А я?! — взвизгнула Раиса Степановна. — А моя шуба, ремонт?! Ты… ты змея! Сама не гам и другому не дам!
— Почему не дам? — удивилась я. — Живите, Раиса Степановна, вы же хотели грядки? Сажайте. Андрей, ты хотел дачу? Отдыхай. Только дом ломать нельзя, это имущество ребенка.
— Да на кой мне твои грядки без удобств! — заорала свекровь. — Я в этот сарай ни ногой! Там холодно, сыро и мыши!
— Мам, поехали, — сказал Андрей глухо. — Вадик, погнали.
Андрей посмотрел на меня.
— Нин, ты дура? Мы могли миллион поднять, понимаешь, что ты наделала?
— Я сохранила совесть, — сказала я. — Езжай, Андрей, тебе тут… душно.
Тут у Андрея зазвонил телефон.
— Алло? Да, по поводу машины… Нет, не берём. Что? Залог не возвращается? Мам! Мам, дай пятьдесят тысяч, срочно! Я залог потерял!
— Откуда у меня?! — вызверилась Раиса Степановна. — Я всё на вкладе держу! Снимать — проценты терять! Сам выкручивайся, бизнесмен хренов!
Они начали ругаться прямо на улице, Вадик молча сел в свою машину и уехал.
Они уехали.
Я осталась в доме, одна.
Затопила печку, огонь загудел, весело пожирая дрова. Печка начала нагреваться, отдавая то самое, родное тепло.
В доме стало уютно, запахло дымком и спокойствием.
Я вышла на крыльцо.
К калитке подошел дед Ваня.
— Ну что, Нинка? Отстояла?
— Отстояла, дядя Ваня.
— Молодец, дед тобой гордился бы.
Вечером приехал Дима (я забрала его из школы на такси).
Он бегал по участку, лазил на чердак, нашел дедовы инструменты.
— Мам! Смотри! Рубанок! Я буду строгать! Как прадед!
— Будешь, сынок.
Андрей позвонил через неделю.
— Нин… ну ты это… возвращайся, я погорячился.
— Я вернусь, — сказала я. — Но летом мы живем здесь и ты нам помогаешь крышу крыть. Сам, денег на бригаду нет, ты же знаешь. Кредитку-то твою закрывать надо.
Он повздыхал, но согласился, деваться ему было некуда.
Дом выстоял и я выстояла.
Антоновка в этом году зацвела так пышно, как никогда. Будет урожай и варенье, икомпот.
А главное будет память, которую не продать и не купить.
(Конец)
Главный вопрос: Как защитить память предков от жадных рук?
Итак, денег после праздников нет, а ты ещё в долг даёшь на хотелки свекрови