— Да брось ты, Пашка! — смеялся он, и в этом смехе была какая-то мальчишеская непринужденность, которую я не слышала от него уже много лет. — Какая любовь после двадцати пяти лет? Это уже привычка, понимаешь? Быт, ипотека, счета… Ну и квартира, конечно.
Я замерла. Одеяло скомкалось в моих руках. Сердце стукнуло так громко, что, казалось, он должен был услышать его даже через стену. Я хотела встать, ворваться туда, потребовать объяснений. Но тело не слушалось — словно меня пригвоздило к кровати невидимой силой.
— Нет, ну я не говорю, что она плохая, — продолжал Сергей, и в его голосе слышалась та интонация, которой мужчины обсуждают женщин в раздевалках или за рюмкой водки. Небрежная, почти презрительная. — Просто… она для меня уже просто «баба с квартирой». Понимаешь? Вот эта самая квартира и держит. А так бы я давно… Ну ты понял.
Тишина. Он слушал собеседника. Я лежала, вцепившись в одеяло, и чувствовала, как по спине ползет холод. Мурашки пошли по рукам. Во рту стало сухо.
— Ленка? — голос мужа изменился, стал мягче, почти нежным. Той нежности, которой он не дарил мне уже лет десять. — Да, конечно, я помню. В субботу встретимся. Только не звони на этот номер больше, ладно? А то мало ли… Хорошо, солнце. Пока.
«Солнце». Он назвал ее «солнце». Когда последний раз он называл меня ласково? Не помню. Может быть, когда Катя родилась? Или еще раньше?
Я услышала, как он зевнул, прошел в ванную, потом вернулся в спальню. Лег рядом, повернулся на бок, устроился поудобнее. Через минуту его дыхание стало ровным, глубоким. Он спал. Просто взял и уснул — после того, как назвал меня «бабой с квартирой».
А я лежала с открытыми глазами и смотрела в темный потолок. Трещина в углу, которую мы собирались заделать уже три года. Пятно от протечки у соседей сверху. Все эти мелочи, из которых складывается быт. Тот самый быт, который, оказывается, был единственным, что связывало нас.
Мы познакомились на автобусной остановке. Банально, как в дешевом романе. Я стояла с огромной сумкой книг — везла их из одной библиотеки в другую. Сумка порвалась, книги рассыпались прямо в грязную лужу. Я присела на корточки, собирала их, пытаясь не заплакать. Мне было двадцать три года, я получала пять тысяч рублей в месяц, снимала комнату в коммуналке за три с половиной тысячи. И вот эти книги, испорченные в луже, означали, что из моей зарплаты вычтут еще полторы тысячи.
— Давайте помогу, — раздался мужской голос.
Я подняла голову. Передо мной стоял высокий мужчина лет тридцати, в кожаной куртке и джинсах. Красивый, с уверенной улыбкой и крепкими руками. Он помог мне собрать книги, притащил из своей машины пакет, аккуратно сложил их туда.
— Вас подвезти? — спросил он.
Я должна была отказаться. Мама всегда говорила: не садись в машину к незнакомцам. Но на улице моросил противный осенний дождь, автобуса не было уже двадцать минут, а в руках у меня был тяжеленный пакет с мокрыми книгами.
— Спасибо, — кивнула я. — До Первомайской улицы, если вам по пути.
Так началась наша история. Он представился Сергеем, сказал, что у него небольшой автосервис. Спросил мой номер телефона. Позвонил на следующий день. Пригласил в кафе. Потом в кино. Потом еще куда-то. Он был настойчивым, но ненавязчивым. Говорил комплименты. Дарил цветы. Я влюбилась быстро и безоглядно.
Через полгода он сделал предложение. Мама была против — говорила, что слишком быстро, что надо узнать человека получше. Но я не слушала. Мне казалось, что я знаю о Сергее все. Что он надежный, серьезный, что с ним я буду как за каменной стеной.
Мы поженились в апреле. Небольшая свадьба в кафе, человек на тридцать. Сергей снял нам однокомнатную квартиру на окраине. Мебель была старая, обои облезлые, но мне казалось, что это рай. Свое жилье, без соседей, без очереди в ванную.
Я забеременела почти сразу. Родился Димка — четыре килограмма счастья, с огромными синими глазами и орущим ртом. Сергей был счастлив. Говорил, что хочет большую семью, трех-четырех детей. Я тоже хотела. Мне казалось, что у нас все получится.
Потом родилась Катя. И началось. Денег катастрофически не хватало. Сергей пропадал в автосервисе с утра до ночи. Я сидела дома с детьми, стирала пеленки, варила каши, укачивала малышей. Мы почти не разговаривали — только о деньгах, о том, что надо купить, что сломалось, кто заболел.
Любовь куда-то испарилась. Осталась привычка. И усталость. Бесконечная, выматывающая усталость.
Когда Димке было десять, а Кате семь, умерла мама. Внезапно, от инфаркта. Я не успела попрощаться. Приехала в больницу — а она уже в морге. Лежит под белой простыней, и лицо такое спокойное, будто уснула.
После похорон нотариус вызвал меня на зачитывание завещания. Мама оставила мне квартиру — ту самую двухкомнатную хрущевку в центре, где я выросла. В завещании было написано: «Квартиру по адресу… оставляю дочери Светлане Ивановне Морозовой». Только мне. Не нам с Сергеем. Мне.
— Твоя мама была умной женщиной, — сказал нотариус, пожилой мужчина в очках. — Правильно оформила документы. Эта квартира будет только твоей собственностью, даже в случае развода.
Тогда я не придала этому значения. Какой развод? Мы же семья. У нас дети. Мы вместе уже пятнадцать лет.
Сергей обрадовался квартире больше, чем я ожидала.
— Наконец-то повезло! — кричал он, хлопая меня по плечу, как приятеля. — Теперь заживем! В центре, понимаешь? Дети в хорошую школу пойдут!
Мы переехали. Квартира была маленькая, но уютная. Мама любила цветы — на подоконниках стояли горшки с геранью, фиалками, кактусами. Я не стала их выбрасывать. Ухаживала за ними, поливала, разговаривала. Мне казалось, что пока живы мамины цветы — жива и она сама, где-то рядом.
Сергей расширил бизнес. Открыл второй автосервис. Стал зарабатывать больше. Купил новую машину. Мы начали ездить в отпуска — Турция, Египет, Крым. На фотографиях мы улыбались, обнявшись. Счастливая семья.
Но дома мы почти не разговаривали. Сергей приходил поздно, ужинал молча, смотрел телевизор и шел спать. По выходным встречался с друзьями. Я спрашивала: «Может, вместе куда-нибудь сходим?» Он отмахивался: «Да ты устала, Свет. Отдохни лучше. А я с Пашкой в баню схожу».
Дети выросли. Разъехались. Димка уехал в Москву, поступил в университет, потом устроился программистом. Звонил раз в неделю, коротко: «Привет, мам. Как дела? У меня все нормально. Пока». Катя вышла замуж, родила двух мальчишек. Жила в соседнем городе, приезжала раз в месяц, на выходные.
И вот мы остались вдвоем. Я и Сергей. В двухкомнатной квартире, среди маминых цветов. И оказалось, что нам не о чем говорить. Совсем.
Я встала в шесть утра. Не спала всю ночь — просто лежала и смотрела в потолок. Пошла на кухню, заварила кофе. Села у окна. За стеклом рассветало — серое, промозглое октябрьское утро.
В голове крутилась одна фраза: «Баба с квартирой». Снова и снова. Словно заезженная пластинка.
Двадцать пять лет. Четверть века. Вся моя взрослая жизнь была отдана этому человеку. Я стирала его рубашки. Готовила его любимый борщ. Рожала его детей. Ждала его по вечерам. Прощала его опоздания, его грубость, его невнимание.
А для него я — просто «баба с квартирой».
Сергей вышел на кухню в половине восьмого. Бодрый, свежевыбритый, в чистой рубашке, которую я выгладила вчера вечером. Улыбнулся мне — привычной, дежурной улыбкой.
— Доброе утро, Свет! — чмокнул меня в макушку. Формальный поцелуй, которым он заменял настоящую близость уже много лет. — Что-то рано ты сегодня. Не спалось?
— Не спалось, — кивнула я.
— Кофе есть?
— На плите.
Он налил себе чашку, сделал два бутерброда с колбасой, сел напротив. Достал телефон, начал листать новости. Жевал, не поднимая глаз.
— Сергей, — сказала я тихо. — Нам нужно поговорить.
Он оторвался от телефона. Посмотрел на меня с легким недоумением:
— О чем? Опять деньги нужны? На книги свои?
Я всегда просила у него деньги. Даже на мелочи. Он выдавал мне «на хозяйство» определенную сумму каждый месяц. Если мне нужно было больше — приходилось просить. Объяснять, на что. Он морщился, вздыхал, но давал. С видом благодетеля.
— Нет, — покачала я головой. — Не про деньги. О нас.
Улыбка исчезла с его лица. Он отложил телефон. Посмотрел на меня внимательнее:
— Что случилось?
— Ничего не случилось, — я обхватила чашку обеими руками. Она была теплая, почти горячая. — Просто я услышала вчера ночью твой разговор по телефону.
Лицо Сергея побелело. Потом покраснело. Глаза забегали. Он открыл рот, но я подняла руку:
— Не надо врать. Я все слышала. И про Ленку, и про то, что я для тебя «баба с квартирой».
Повисла тишина. Сергей смотрел в стол. Пальцы его нервно барабанили по столешнице. Потом он тяжело вздохнул, откинулся на спинку стула:
— Слушай, Света… Это не то, что ты думаешь.
— А что же это?
— Ну… — он провел рукой по лицу, потер глаза. — Пашка спрашивал, почему я не развожусь. Вот я и сказал… Ну, ты же знаешь, как мужики говорят между собой. Это такой… треп. Это не значит, что я тебя не ценю.
— Ценишь, — повторила я медленно. — Как квартиру.
— Да брось ты! — он начал злиться. Голос повысился, лицо опять покраснело. — Двадцать пять лет вместе, двое детей… Разве это ничего не значит?
— Значит, — кивнула я. — Значит очень много. Для меня. А для тебя — что? Привычка? Быт? И квартира, которую мне оставила мать?
Он встал резко. Стул скрипнул. Прошелся по кухне, от окна к двери и обратно. Руки сунул в карманы джинсов.
— Света, не надо драмы. У всех такое бывает. Мы просто… устали друг от друга. Это нормально после стольких лет. Чувства уходят, остается быт. Так у всех.
— Ленка — это тоже нормально?
Он остановился. Стоял спиной ко мне. Плечи напряглись. Долго молчал. Я смотрела на его спину и думала: вот он сейчас обернется, скажет, что все это вранье, что никакой Ленки нет. Обнимет меня, попросит прощения. И я, наверное, прощу. Потому что двадцать пять лет — это много. Потому что страшно оставаться одной.
Но он не обернулся. Он развел руками и сказал:
— Ну да, есть Ленка. Познакомились полгода назад. На выставке автозапчастей. Она там работала промоутером. Молодая, веселая, красивая… Ну ты понимаешь. Мне с ней легко.
«Легко». Ему с ней легко. А со мной, значит, тяжело.
Я встала. Подошла к окну. За стеклом шел дождь — серый, мокрый, осенний. Люди торопились по своим делам, прячась под зонтами. Жизнь продолжалась. Несмотря ни на что.
— Собирай вещи, — сказала я тихо.
— Что?
— Собирай вещи и уезжай. Сегодня же.
— Ты с ума сошла?! — он шагнул ко мне, схватил за плечо, развернул к себе. В глазах его был гнев. И страх. — Это моя квартира тоже! Я здесь двадцать лет прожил! Я вкладывался в ремонт, в мебель!
— Нет, — я высвободилась из его хватки. — Это квартира моей матери. Она завещала ее мне. Мне одной. Я проверяла документы когда-то, помнишь? На всякий случай. И хорошо, что проверяла.
Лицо Сергея исказилось. Гнев сменился яростью:
— Так вот как! Значит, ты уже тогда планировала меня выгнать?!
— Нет, — я покачала головой. — Тогда я просто была осторожной. Мама всегда говорила: женщина должна иметь свой угол. Свое место, куда ее никто не сможет не пустить. Теперь я понимаю, почему она так говорила. Она прошла через это сама.
Мой отец ушел от матери, когда мне было пять лет. Ушел к другой женщине, моложе и красивее. Мама осталась одна, с ребенком на руках, в съемной комнате. Пять лет она копила на эту квартиру. Работала на двух работах, отказывала себе во всем. Купила эту хрущевку и говорила мне: «Запомни, Светка. У женщины должен быть свой дом. Чтобы никто не мог сказать: «Убирайся вон»».
Сергей схватил куртку с вешалки в прихожей, ключи от машины со стола.
— Хорошо! Отлично! — кричал он, тыкая пальцем в мою сторону. — Живи здесь одна! Со своими книгами, со своими цветами, со своей драгоценной квартирой! А я уйду к той, которая меня хоть ценит! Которая рада меня видеть, а не смотрит с упреком, как ты!
— Уходи, — сказала я спокойно. Удивительно спокойно. Голос не дрогнул. — Только к вечеру заберешь вещи. Я их сложу.
Дверь хлопнула. Я осталась одна. Села на пол прямо в коридоре, прислонилась спиной к стене. И заплакала.
Первые дни были странными. Квартира казалась слишком тихой. Я просыпалась и автоматически ставила две чашки для кофе, потом спохватывалась. Готовила еду — и понимала, что готовлю на двоих. Половину приходилось выбрасывать. Вечером садилась в гостиной с книгой и ждала, что сейчас откроется дверь и войдет Сергей. Будет ругаться, что ужин остыл. Или вообще не заметит меня, пройдет мимо к телевизору.
Но дверь не открывалась.
Он приехал вечером того же дня. Молча собрал вещи — одежду, обувь, бритву, зубную щетку. Я сложила все в сумки, он перетащил их в машину. Мы не разговаривали. Только когда он уже стоял в дверях, я спросила:
— Куда ты?
— К Ленке, — ответил он коротко. — Она не против.
И ушел.
Сергей звонил несколько раз. Сначала злой, обвиняющий:
— Ты разрушила нашу семью, Света! Двадцать пять лет коту под хвост! Из-за одной глупости, из-за случайного разговора! Я же не бросил тебя, не изменял официально! Просто… немного отдыхал.
Я не брала трубку. Он писал сообщения:
— Давай поговорим. Мы же можем все обсудить. Я готов расстаться с Ленкой, если ты простишь. Мы же семья.
Семья. Какая семья, если я для него — «баба с квартирой»?
Я не отвечала.
Димка приехал через неделю. Сын вошел в квартиру, обнял меня крепко. Я уткнулась ему в плечо и снова заплакала. Он молчал, гладил меня по спине. Потом отвел на кухню, заварил чай.
— Рассказывай, мам.
Я рассказала. Все. И про ночной разговор, и про Ленку, и про «бабу с квартирой». Димка слушал молча. Лицо его каменело. Когда я закончила, он долго молчал. Потом сказал:
— Мам, я на твоей стороне. Ты правильно сделала. Ты заслуживаешь большего. Намного большего.
— Но двадцать пять лет…
— Мам, — он взял меня за руку. — Я давно вижу, как он к тебе относится. Как он разговаривает с тобой. Как будто ты служанка, а не жена. Я хотел сказать, но боялся вмешиваться. Думал, вам так удобно.
— Не было удобно, — прошептала я. — Просто я привыкла. Терпела.
— Хватит терпеть, — Димка сжал мою руку крепче. — Ты еще молодая, красивая. Впереди целая жизнь. Не трать ее на того, кто не ценит.
Катя приехала через две недели. С мужем Андреем и двумя внуками — Мишкой и Пашкой. Дети с радостным криком бросились ко мне. Я обнимала их, целовала, а сама смотрела на дочь.
Катя уставшая. Или это я только сейчас заметила? Под глазами круги, морщинки у рта. Она устало опустилась на стул, и я увидела в ее глазах слезы.
— Мама, — зашептала она. — Как же так? Двадцать пять лет… Может, это было просто глупое увлечение? Может, он одумается? Может, надо простить?
Андрей отвел детей в комнату, включил им мультики. Вернулся, сел рядом с Катей.
— Света, — сказал он серьезно. — Расскажите, что случилось. Все по порядку.
Я рассказала. В третий раз. И с каждым разом было все легче. Слова переставали ранить. Превращались просто в факты.
Катя плакала. А Андрей сидел с каменным лицом. Когда я закончила, он встал, подошел ко мне, крепко обнял:
— Света, вы правильно поступили. Мужик должен ценить жену, а не квартиру. Вы молодец. Не все женщины решаются так поступить.
— Но мама, — всхлипывала Катя. — Что ты будешь делать одна?
— Жить, — ответила я. — Просто жить. Как раньше, до него.
Через месяц я подала на развод. Сергей согласился не сразу. Сначала пытался уговорить меня вернуться:
— Света, ну брось ты эти дурости. Приезжай домой. Все забудем.
Домой. Он все еще считал эту квартиру своим домом.
Когда уговоры не помогли, он начал угрожать:
— Ты пожалеешь. Я заберу половину квартиры через суд. У меня хороший адвокат.
Я наняла своего адвоката. Елена Викторовна, женщина лет пятидесяти, с умными глазами и твердым голосом. Она изучила документы и сказала:
— У вас сильная позиция. Квартира была получена вами по наследству. Она не является совместно нажитым имуществом. Но готовьтесь к тому, что он будет бороться. Мужчины не любят уходить ни с чем.
Суд был назначен через три месяца. За это время Сергей звонил, писал, приезжал под окна. Один раз я спустилась, мы поговорили.
— Света, ну что ты делаешь? — он выглядел плохо. Осунувшийся, с мешками под глазами. — Мы же можем договориться. Давай я тебе заплачу за половину квартиры. Рассрочкой.
— Это моя квартира, — ответила я. — И я никому ее не продаю.
— Ты мстишь мне, да? За Ленку?
Я посмотрела на него внимательно. И поняла, что не чувствую ничего. Ни боли, ни злости, ни обиды. Пустота.
— Я не мщу, Сергей. Я просто больше не хочу быть «бабой с квартирой».
Суд прошел быстро. Адвокат Елена Викторовна предоставила завещание матери, документы о собственности, доказательства того, что квартира была моей до брака и в браке не перестала быть моей. Адвокат Сергея пытался доказать, что мой муж вложился в ремонт, но это было сложно — квартира и так была в хорошем состоянии, мама следила за ней.
Судья, пожилая женщина в очках, внимательно изучила документы. Выслушала обе стороны. И вынесла решение:
— Квартира по адресу… остается в собственности Морозовой Светланы Ивановны. Брак между Морозовым Сергеем Петровичем и Морозовой Светланой Ивановной расторгается.
Сергей сидел бледный. Когда мы вышли из зала, он остановил меня:
— Ну что, довольна? Выжила меня из собственного дома?
— Это не твой дом, — ответила я устало. — Это был дом моей матери. И ты никогда не ценил его по-настоящему. Так же, как не ценил меня.
Он хотел что-то сказать, но я уже шла к машине Димки, который приехал меня поддержать.
Вечером я сидела на кухне с чашкой чая. Смотрела в окно. За стеклом падал снег — первый в этом году. Крупные, медленные хлопья опускались на землю, укрывая город белым одеялом.
Телефон завибрировал. Сообщение от неизвестного номера: «Света, это Ленка. Можно с тобой встретиться? Мне надо поговорить».
Я долго смотрела на экран. Потом подумала и написала: «Приезжай завтра в три. В кофейню на Центральной».
На следующий день я пришла раньше. Заказала капучино и села у окна. Ровно в три появилась она — молодая, лет тридцати пяти, яркая, с хорошим макияжем. Высокие каблуки, дорогая сумка. Села напротив, заказала латте. Руки ее дрожали.
— Спасибо, что согласилась встретиться, — начала она тихо.
— Что ты хотела?
Ленка замялась. Покрутила ложечку в чашке. Потом выдохнула:
— Я хотела сказать… Извини. Я не знала, что у вас такие отношения. Сергей говорил, что вы давно живете как соседи, что между вами ничего нет. Что вы давно хотите развестись, но не решаетесь из-за детей.
— Классическая история, — кивнула я. — И ты поверила.
— Да. Я была дурой. А теперь… — она замолчала, подняла на меня глаза. В них был страх. — Теперь он живет у меня. И я начинаю понимать, каково тебе было.
Я посмотрела на нее внимательнее:
— Что случилось?
— Он… — Ленка сделала глоток кофе. — Он постоянно жалуется. На тебя, на суд, на адвокатов. Говорит, что ты украла у него квартиру. Что он двадцать лет вкладывался в семью, а получил ничего. И еще… — она подняла глаза. — Он спросил позавчера, на кого оформлена моя квартира.
Я усмехнулась:
— И что ты ответила?
— Что на меня. Он предложил переоформить на двоих. Для надежности, говорит. Чтобы в случае чего никто не мог меня выгнать.
— И ты отказалась?
— Да. И после этого он стал холоднее. Знаешь, я понимаю теперь… — Ленка посмотрела в окно. — Он не любит женщин. Он любит то, что они могут ему дать. Стабильность, комфорт, крышу над головой. А когда женщина перестает это давать — он идет дальше.
Я допила кофе. Посмотрела на эту молодую, красивую женщину, которая через несколько месяцев совершила ту же ошибку, что и я двадцать пять лет назад.
— Ленка, я не злюсь на тебя, — сказала я. — Ты просто попалась на те же удочки, что и я когда-то. Но у тебя есть преимущество — ты узнала правду раньше, чем потратила на него четверть века.
— Что мне делать?
— То же, что сделала я. Выставить его и жить дальше. Поверь, одной лучше, чем с тем, кто видит в тебе только «бабу с квартирой». Или «бабу с машиной». Или с чем-то еще материальным.
Ленка кивнула. Встала. На прощание сказала:
— Спасибо. Я подумаю. И еще… Прости меня.
— Прощаю, — ответила я. И поняла, что действительно простила.
Я осталась сидеть еще минут двадцать. Смотрела в окно на снег. Думала о том, что жизнь странная штука. Иногда нужно потерять двадцать пять лет, чтобы найти себя.
Прошло полгода. Развод был окончательно оформлен. Я осталась с квартирой, с работой в библиотеке и с ощущением легкости, которого не испытывала много лет.
Димка настоял, чтобы я поехала к нему в Москву на месяц. Я согласилась. Гуляла по столице, ходила в театры, музеи, на выставки. Сын познакомил меня со своими друзьями. Среди них был Михаил — мужчина моего возраста, тоже разведенный, работал архитектором.
Мы разговорились в один из вечеров, когда все сидели на кухне у Димки. Оказалось, у нас много общего — любовь к книгам, к старому кино, к долгим прогулкам. Он рассказывал про свою работу, про проекты. Глаза его загорались, когда он говорил об архитектуре. Я смотрела на него и думала: вот так должен выглядеть увлеченный человек.
Он пригласил меня в музей Булгакова. Потом на выставку современного искусства. Потом просто на прогулку по Арбату. Мы гуляли часа три, говорили обо всем и ни о чем. Пили кофе в маленьких кафе. Смеялись.
Я не смеялась так давно, что забыла, каково это.
— Светлана, — сказал он, когда мы сидели в маленьком кафе на Арбате. — Можно я буду звонить вам, когда вы вернетесь домой?
— Можно, — улыбнулась я. — И называйте меня просто Света.
Теперь мы созваниваемся каждый день. Он приезжает раз в месяц на выходные. Мы гуляем по моему городу, сидим на кухне до поздней ночи, обсуждаем книги и жизнь. Он спрашивает мое мнение. Слушает, что я говорю. Смотрит на меня так, будто я — самый интересный человек на свете.
И я понимаю — вот это и есть настоящее. Когда тебя ценят не за квартиру, не за удобство, а просто за то, что ты есть.
Сергея я видела один раз — случайно, в супермаркете месяц назад. Он был один, толкал тележку с продуктами. Выглядел плохо — осунувшийся, постаревший. Увидел меня, замер. Я прошла мимо, кивнула вежливо. Он кивнул в ответ. Мы не разговаривали.
Димка потом рассказал, что Ленка его выгнала. Сергей снимает теперь квартиру, живет один. Пытался вернуться, просил прощения. Но Ленка оказалась умнее меня — не простила.
Вчера вечером я стояла на балконе с чашкой чая. Смотрела на город, на огни в окнах, на людей внизу. Шел мелкий дождь. Весна наконец пришла.
Телефон завибрировал. Сообщение от Михаила: «Доброй ночи, Света. Думаю о тебе. Приеду в пятницу. Купил билеты в филармонию. Играют Чайковского».
Я улыбнулась. Написала в ответ: «Жду. Спокойной ночи. Чайковский — мой любимый».
И поняла — да, после двадцати пяти лет я превратилась для бывшего мужа просто в «бабу с квартирой». Но для самой себя я стала совсем другой. Я стала женщиной, которая знает себе цену. Которая не боится начать сначала. Которая выбирает достоинство вместо привычки.
А квартира… Квартира просто квартира. Стены, окна, пол. Дом становится домом только тогда, когда в нем живет любовь и уважение. Все остальное — просто адрес.
Я вернулась в комнату, легла в кровать. Включила лампу, взяла книгу. Завтра новый день. И впервые за много лет я жду его с предвкушением, а не с тяжестью.
Мамины цветы на подоконнике тихо шелестели листьями. Я улыбнулась им:
— Спасибо, мама. За то, что научила меня быть сильной. За то, что оставила мне не просто квартиру. А возможность быть свободной.
И уснула спокойно. Без кошмаров, без слез. Просто уснула.
Жизнь продолжалась. И это было прекрасно.
— Не dеRгайся! Квартира — для сестры, а ты — иди зараbаtывай дальше! — крiчал муж