И вот уже пять лет они женаты с Мишей. Пять лет «любви», борщей и этих вечных, липких визитов Веры Николаевны. Свекровь — женщина-контроль. Ей нужно было знать, что Настя ела, куда Настя ходила, и главное — сколько денег на счетах. Настя держала эти деньги отдельно, как НЗ. На черный день. Кто ж знал, что этот «черный день» придет в лице родного мужа и его мамы.
Вот и этот вечер. Настя пришла с работы, устала как собака. В прихожей Мишины ботинки, а значит, и Вера Николаевна тут. В такие дни Настя тихонько уходила в ванную, чтоб переждать эту бурю. Но сегодня не вышло.
Она только налила себе воды на кухне, как услышала голоса из гостиной. Тихие, заговорщицкие голоса. И инстинкт, знаете, этот животный, женский инстинкт, когда тебе кажется, что говорят о тебе — он сработал. Настя замерла у дверного косяка. Сердце — просто колокол, отбивающий тревогу.
— …Настя все равно не пользуется этой квартирой в полную силу, Миша, — это свекровь, голос — мед, но Настя уже знала, что в этом меде всегда яд. — Она тут только ночует. Говорит, «крепость». Ну что это за крепость, когда у нас такая ситуация с Вениамином?
— Мам, ну это Настина квартира. Она наследственная. Мы не можем ее просто так… — Миша, как всегда, мямлил.
— Какая разница, чья? Вы семья! — голос Веры Николаевны стал жестче. — Ты посмотри, что с Вениамином! Ему срочно нужна дорогая реабилитация! А где нам взять гарантии для кредита?
Настя прислонилась к холодной стене. Сердце — колокол.
— Мы говорим Насте, что для того, чтобы быстро взять кредит на лечение Вениамина, нужно срочно оформить залог! А чтобы оформить залог, нужно, чтобы ты имел долю в этой квартире! — Свекровь понизила голос до заговорщицкого шепота. — Скажешь ей, что это формальность. Что тебе нужна 1/2, как мужу. Она, как человек совестливый, не откажет, поверь мне.
— Но, мам… А потом? Если мы не вернем кредит? — Мишин голос дрогнул.
Свекровь засмеялась. Зло, низко.
— Вот ты дурачок! Кредит мы, конечно, выплатим! А вот твоя доля останется с тобой! И не будет у Насти этой дурацкой однушки, которая вечно напоминает ей о ее «независимости»! Ты станешь полноправным хозяином! А значит, и я!
Тишина. Настя стояла. У нее в ушах звенело, а в голове стучало одно слово: Дележ. Вот он, дележ ее крепости, ее квартиры.
Настя медленно отступила на цыпочках, зажимая рот рукой. Она вернулась на кухню. Села на табурет. Руки тряслись, а вот слез не было. Слезы — это слабость. А ей сейчас нужна была сталь.
Им нужна квартира? Им нужно, чтобы я потеряла свою «независимость»? Они хотят, чтобы я, как совестливая дурочка, отдала им свое последнее?
— Вот же твари… — прошептала Настя, и это было не просто ругательство. Это было начало.
Настя вышла из кухни с таким лицом, будто только что оттуда: немного бледная, но убедительно расстроенная. Она даже успела выдавить из глаз пару слезинок.
— Миша, мама… — начала она, дрожащим голосом. — Я слышала. О Вениамине… Боже, как страшно. И что, действительно так нужна эта операция?
Миша тут же подскочил, Вера Николаевна села прямо, как змея, готовая к броску. Глаза заблестели — клюнуло!
— Настенька, ты моя золотая! — Свекровь кинулась обнимать ее, словно она была не грабитель, а спасительница. — Да, родная. Срочно. Он угасает! Врач сказал: только твои деньги, только продажа этой однушки его спасет! Ну, а мы потом как-нибудь… подкопим.
Миша сидел с видом побитой собаки, трусливо глядя в пол. Ему, видимо, было стыдно, но не настолько, чтобы признаться.
— Хорошо, — тихо сказала Настя. — Если это единственный выход… Я не могу, не могу допустить, чтобы человек умер! — Она говорила это, а внутри все кричало: «Вера Николаевна, гореть вам в аду за эту подлость!»
Настя согласилась. И тут же началась суета. Свекровь взяла процесс в свои руки.
— Мишенька, ты неси все Настины документы! Мы быстро оформим доверенность на… на меня! Ну, чтобы тебе не бегать! Я-то женщина опытная! — Она уже почти сияла. — Оформить долю по доверенности будет быстрее!
Настя тут же включила «дурочку».
— Нет, Вера Николаевна, постойте! — Она сделала удивленные глаза. — Зачем доверенность? Если я выделяю долю, то я и выделяю. Я вот сейчас позвоню своему юристу. Он мне быстро все оформит. Он надежный. И я сама все подпишу. Идет?
Свекровь замешкалась. Это было неожиданно, но не критично.
— Ну, хорошо, Настенька, — протянула Вера Николаевна. — Твой юрист, так твой юрист. Главное — быстро.
И вот тут-то Настя начала свою игру. Она позвонила некоему Сергею, своему бывшему однокурснику-юристу.
— Сережа, мне нужна идеальная легенда, — прошептала она ему в трубку. — Нужно подменить документы. Мой муж и свекровь хотят, чтобы я оформила ему долю в квартире — якобы для залога по кредиту на реабилитацию родственника. На самом деле они просто хотят получить контроль над моим жильем.
Настя замолчала, тяжело выдохнула. Она чувствовала, как внутри нее закипает стальная злость.
— Мне нужно, чтобы в итоге этот их документ оказался пустышкой, а настоящий документ, который они подпишут — был их признанием в мошенничестве. Подготовь мне два пакета. В первом: липовое Соглашение о выделении 1/2 доли для Миши, но юридически ничтожное. А самое главное: во втором пакете — гарантийное письмо, где они обязуются компенсировать мне двойную стоимость квартиры, если я потеряю жилье в результате этой их аферы. И чтоб этот второй пакет был максимально скрыт и выглядел как техническое дополнение к первому!
— Твоя месть — мое удовольствие, Настюш. Сделаю все в лучшем виде, — хмыкнул Сергей.
Через два дня, великих дня притворства, все было готово. Вера Николаевна постоянно звонила, проверяла, давала «ценные» указания:
— Настя, паспорт не забудь! И никаких опозданий, слышишь? — голос свекрови звенел от нетерпения. — Мишенька уже в банке! Все документы готовы к финальной подаче! Как только твоя подпись появится на доле, сразу забираем кредит! Нам просто нельзя терять ни минуты, Вениамин угасает!
Настя улыбалась в трубку.
— Конечно, Вера Николаевна. Все будет, как вы скажете.
Она положила трубку. Теперь ей предстояло самое сложное: не просто изображать жертву, а управлять процессом так, чтобы Вера Николаевна и Миша не смогли усомниться в ее «наивности».
В назначенное время они собрались в офисе. Настя, Миша — зеленый, как неспелый лимон — и Вера Николаевна, наряженная как на бал. Свекровь была уверена, что сейчас получит контроль над половиной квартиры.
Сергей, юрист, был безупречен. Он разложил на столе папки.
— Итак, Соглашение о выделении 1/2 доли для целей залога… — начал он.
Настя, сжав зубы, подписала договор — но это был липовый договор. А вот когда Миша и Вера Николаевна должны были подписать Согласие опекунов/супругов (подтверждающий документ для банка, что они осведомлены о передаче имущества в залог), Настя сделала главное.
Она присела, якобы чтобы поправить туфлю, и легким движением руки поменяла местами две папки.
Перед ними теперь лежали бумаги, которые приготовил Сергей, настоящие бумаги. Это было Заявление об осведомленности – где они подписывались под тем, что готовы компенсировать Насте двойную стоимость квартиры, если она потеряет жилье в результате этой их аферы.
Вера Николаевна, не читала, только пробежалась глазами по графе «залог». Она тут же, важно скрипнув ручкой, поставила свою подпись. Миша, лицо которого стало цвета сырого теста, тоже подписал.
— Все, — сказала Настя, вставая. — Доля оформлена. Залог есть. Вениамин спасен.
Свекровь и муж выглядели победителями. Они обнимались, перешептываясь о том, как скоро получат кредит и как легко Настя отдала им ключ к своей свободе. А Настя просто смотрела на них и думала: «Вы только что подписали себе приговор».
***
Настя подала на развод через неделю после той встречи с юристом. Тихо, без скандалов. Миша был в шоке, но не от развода, а от того, что обязательства по компенсации, которые он подписал, повисли на нем огромным долгом перед Настей.
— Настя, ты что творишь?! — орал он в трубку. — Доля оформлена, а Вениамин, судя по всему, выздоровел, потому что от мамы ни слуху ни духу! Тот документ, который ты нам подсунула… Это же компенсация!
— Компенсация, Миша, — спокойно отвечала Настя. — Это всего лишь гарантия того, что я не лишусь своей квартиры из-за вашей аферы. Как мне объяснила твоя мама, нужно было быстро! И, кстати, я подала на развод. Жить с человеком, который сговаривается с матерью, чтобы обмануть жену, я не хочу.
Настя развелась, а в суде предъявила то самое письмо. Суд признал этот документ доказательством недобросовестного поведения и попытки завладения имуществом, и обязал Мишу выплатить Насте крупную компенсацию за моральный ущерб. Он и Вера Николаевна, погрязшие в судебных издержках, оказались должны Насте сумму, которая серьезно ударила по их карману.
А Настя? Настя была другим человеком. Свободным.
Она не стала просто возвращаться к прежней жизни. Она решила отпраздновать свою победу. Взяла свои накопления и, добавив небольшую сумму от компенсации, которую ей удалось взыскать с Миши, купила себе ДАЧУ.
И вот оно, УТРО ТРИУМФА.
Настя в своих любимых джинсах, в белой рубашке — абсолютно свободная — подъехала на такси к своему новому, свежевыкрашенному дачному домику. Рядом Сергей.
— Ну что, Настя? Это твоя новая крепость, — улыбнулся он.
— Да, Сережа. На мои деньги. И на их слезы, — отозвалась она, ее глаза горели победой.
Она вышла из машины. Сделала глубокий вдох. Пахло землей, свободой и… чем-то знакомым.
Она посмотрела через жиденький заборчик на соседний, запущенный участок.
А там… О, БОЖЕ.
Прямо возле старого сарая, который явно сдавался подсобникам, стоял Миша. Он не копал. Он, с потухшим лицом, чистил сливную яму — видимо, подрабатывал у хозяев. Рядом, в старом халате, Вера Николаевна — униженная и разбитая — развешивала чужое белье.
Настя медленно подошла к забору. Миша поднял голову. Увидел Настю, Сергея, ее новый дом. Его бледное лицо перекосилось от ужаса.
Настя, с абсолютно ледяной улыбкой, произнесла свою коронную фразу:
— Ой, соседи! Привет! А я вот, наконец, купила дачу. На мою компенсацию. И, кстати, Миш, — ее голос стал сталью — у вас тут навоз не пахнет? А то что-то воняет очень.
Вера Николаевна издала крик, полный бессильной ярости. Миша, стоя по колено в грязи, опустил голову. Он был наказан физическим трудом и позором.
Настя махнула им рукой и пошла в свой дом. Забор стоял. Он разделял позорный рабский труд и абсолютную свободу.
Опустилась до любовницы