— Ну, Ниночка, раз ты у нас теперь «на колёсах», — Инна Борисовна даже не сняла в прихожей своё нелепое боа из перьев, — придётся тебе возить меня по магазинам.
Нина, только что вернувшаяся с восьмичасового прямого эфира, молча кивнула. Слово «придётся» прозвучало не просьбой, а приказом. Так, будто Нина не радиоведущая с узнаваемым голосом, а личный шофёр, который провинился и теперь отрабатывает.
— Конечно, Инна Борисовна. А что мы… то есть, вы… хотите купить?
Стас, муж Нины, высунулся из кухни, жуя. Он работал прорабом и делил мир на тех, кто ему «должен», и тех, кто «ещё не понял, что должен». Нина, по его мнению, определённо относилась к первой категории.
— Мам, ты диван решила поменять? — прочавкал он. — Правильно! А то ваш с отцом совсем просел. Нинка, ты ж всё равно в субботу дома сидишь, покатаешь маму.
Нина посмотрела на мужа. Он жил в её, квартире, купленной ею ещё до брака, ел еду, которую она приготовила вчера, и только что распорядился её единственным выходным.
Инна Борисовна издала звук, который, по её мнению, должен был означать великосветский смешок, но больше походил на хрип удивлённого индюка.
— Ой, Стасик, какой диван! Мелочишься! — она театрально взмахнула руками, и с боа слетело несколько блёклых пёрышек. — Мы на дачу мебель будем смотреть! Пора уже там всё обновить. Чтоб… цивильно!
— Хорошо, — ровно сказала Нина. — В субботу. В десять утра я буду у вас.
— Чего у нас? — не поняла свекровь. — Я за вами заеду, и поедем.
— Куда бы вы хотели поехать? — спокойно уточнила Нина.
— Сначала в «Леруа», потом — на Каширский двор, — протянула свекровь с видом начальницы, привыкшей командовать. — А ещё Зинка сказала, в Мытищах склад уценёнки — отличный, туда тоже заедем.
Нина лишь кивнула: она поняла, кто сегодня «рулит».
Стас довольно кивнул, показывая жене большой палец, мол, видишь, как всё удачно сложилось.
Нина улыбнулась. Той самой улыбкой, которой она улыбалась в эфире, когда гость начинал нести откровенную чушь, а ей по контракту нужно было оставаться вежливой.
— Поняла. «Мытищи», —сказала она. — Значит, Мытищи.
Первая суббота стала адом. Вторая — чистилищем. На третью Нина поняла, что Данте был оптимистом.
Инна Борисовна в машине превращалась из просто властной женщины в деспота районного масштаба.
— Нина, ты чего так о-о-о-остро тормозишь? — визжала она, хотя Нина еле ползла в пробке. — Я чуть головой не стукнулась об ихний… этот… ну, бардачок!
Нина скользнула взглядом и усмехнулась:
— Ихний, говорите? Может, всё-таки их?
Свекровь вспыхнула, поджала губы:
— Умная нашлась! Тоже мне филолог на колесах!
— Не филолог, — спокойно бросила Нина, — просто слух режет, как ржавый нож по стеклу.
Нина сжала руль.
— И музыку свою выключи! — требовала свекровь, когда Нина пыталась включить нейтральный «Релакс FM». — У меня от неё мигрень! Включи «Шансон»! Там мужики поют… душевно!
Нина, чей бархатный голос продавал рекламу элитной недвижимости, стиснув зубы, слушала «Владимирский централ» на репите.
Сами «покупки» были театром одного актёра. Инна Борисовна входила в мебельный салон, как фельдмаршал в захваченный город.
— Так! — громко объявляла она продавцам. — Мне нужен диван. Цвет… ну, этот… как его… беж! Только не ваш этот… а богатый беж!
Она щупала ткани, стучала по подлокотникам и громко комментировала:
— Ой, Нина, посмотри! ДСП! Чистый яд! Мой Стасик-то прораб, он в дереве понимает! Он бы такое… он бы такое… в общем, не одобрил!
Она заставляла Нину таскать за ней образцы линолеума, фотографировать люстры с сомнительными хрусталиками и часами обсуждала с менеджерами скидки, которых не существовало.
— А если я два возьму? — допрашивала она парня у кассы. — А если я сейчас Стасику позвоню, он вам как прораб объяснит, что вы тут… жульничаете!
Нина стояла в стороне, мечтая о том, чтобы её похитили инопланетяне.
К вечеру третьей субботы, проехав в общей сложности триста километров по всем строительным рынкам Подмосковья, они не купили ничего.
— Нет, Ниночка, всё не то, — устало заключила Инна Борисовна, когда они подъехали к её дому. — Поедем в следующие выходные. Я тут слышала, под Клином фабрика открылась…
Нина доехала до дома на автопилоте. Квартира встретила её запахом пережаренного лука и горой грязной посуды в раковине. Стас «отдыхал» после рабочей недели у телевизора.
— О, приехала? — он не оглянулся. — Ну что, купили?
— Нет, — сказала Нина, снимая туфли. Ноги гудели.
— В смысле? — Стас наконец повернул голову. — Вы ж с утра катались!
— Мы смотрели, — Нина прошла на кухню и открыла окно. Запах лука был невыносим.
— Ну, мамка у меня такая, — лениво протянул Стас. — Она… основательная. Любит, чтоб… как это… по-богатому.
— Стас, — Нина повернулась к нему. — Я больше не могу.
— Что ты не можешь? — не понял он.
— Я не могу тратить свой единственный выходной на то, чтобы возить твою маму по рынкам, где она ничего не покупает. Я работаю. Я устаю. Я хочу в субботу… не знаю… лежать.
Лицо Стаса мгновенно окаменело. Таким оно становилось на стройке, когда рабочие требовали зарплату, а он уже потратил аванс.
— Ты что, Нин, обнаглела? — тихо спросил он. — Это же мама. Ей помощь нужна. Что ты, как неродная? Не можешь для семьи постараться?
— Семья – это мы, Стас. А Инна Борисовна – твоя мама. Если ей так нужен диван, возьми такси. Или каршеринг. Или возьми отгул в понедельник и вози её сам.
— Отгул?! — взвился Стас. — Да я пашу, как конь, пока ты там языком на радио чешешь! У меня нет времени на бабские эти… диваны! Я сказал, будешь возить!
— Ты сказал? — Нина прищурилась. Холодный стержень внутри неё, который она так ценила, начал вибрировать. — Ты… мне… сказал?
— Да! А то что? Соберёшься и уйдёшь? Из моей квартиры?
Нина рассмеялась. Тихо и страшно.
— Стас. Ты, кажется, забыл. Квартира моя. А ты… ты здесь, по доброте душевной.
Тишина в кухне стала такой плотной, что, казалось, её можно резать ножом. Стас покраснел, потом побледнел. Он не любил, когда ему напоминали, кто здесь стратег, а кто — просто прораб.
— Ах, так… — прошипел он. — Ну, ладно. Посмотрим.
Он ушёл в комнату и хлопнул дверью.
Нина осталась на кухне. Она поняла, что это не просто ссора. Это было объявление войны. И она, к своему удивлению, почувствовала не страх, а азарт. «Ну, что ж, — подумала она, наливая себе бокал вина. — Посмотрим».
В следующую субботу её разбудил звонок. Сын. Коля. Девятнадцатилетний студент института физкультуры, который жил отдельно в общежитии, но часто заезжал к матери.
— Мам, привет! Ты где?
— Дома, Коль. Сплю. А что?
— Бабуля звонила. Говорит, вы сегодня на какую-то «фабрику» под Клином едете. Я с вами.
Нина сразу проснулась окончательно.
— С нами? — переспросила она, и на лице появилось настоящее, тёплое счастье.
Ей давно наскучили эти поездки со свекровью, где каждое слово превращалось в укол, а дорога казалась бесконечной.
А вот с Колей — другое дело. С ним можно и помолчать, и пошутить, и просто почувствовать рядом родного человека, которого так не хватало дома.
Когда Инна Борисовна вышла из подъезда и увидела на заднем сиденье Колю, она явно скисла.
— Ой. А ты… ты чего тут?
— Здравствуй, бабуля, — бодро ответил Коля, который был на голову выше отца и в плечах шире деда. — Решил маме помочь. Мебель-то… тяжёлая, наверное. Помогу донести.
— Мы не покупать, мы смотреть, — буркнула она, втискиваясь на переднее сиденье.
Поездка до Клина была… тихой. Инна Борисовна почему-то не решалась командовать Ниной в присутствии внука. И «Шансон» они не слушали.
На «фабрике», которая оказалась грязным ангаром, Инна Борисовна снова начала свой спектакль.
— Ой, ну что это? — кривилась она. — Это ж.… это ж.… спотыкнуться можно об эту кушетку!
— Бабуль, правильно — споткнуться, — спокойно сказал Коля.
Она тут же вспыхнула:
— Ну вот, ещё один умник нашёлся! Всю жизнь жила — и никто не поправлял!
Коля выпрямился, посмотрел на неё серьёзно:
— Так я ж не ради упрёка, бабуль. Просто, если тебя кто-то другой услышит, могут подумать, что ты безграмотная. А ты ведь у нас женщина умная, солидная.
Инна Борисовна замолчала, потом буркнула, уже мягче:
— Ну ладно, умник, пусть будет, по-твоему.
Мать отвернулась к окну, пряча улыбку: сын поставил бабушку на место спокойно и по-взрослому.
Коля пошёл за ней по пятам, скрестив на груди руки.
— Бабуль, — громко сказал он, когда она в очередной раз попыталась унизить продавца. — А ты уверена, что тебе именно этот цвет нужен?
Инна Борисовна не поняла иронии, а Нина едва сдержала смешок.
Обратная дорога была ещё тише. Свекровь явно нервничала. И тут, не доезжая до МКАДа, она достала телефон и позвонила своей сестре, Зинаиде. Видимо, решила, что в машине все «спят» или глухие.
— Да, Зинок! — зашипела она в трубку, думая, что говорит тихо. — Да нет, не купила… Эта-то, — она мотнула головой в сторону Нины, — возит, куда денется… Да Стасик её в кулаке держит! Сказал «возить» – возит!
Нина посмотрела в зеркало заднего вида. Коля не спал. Он смотрел на бабушку тяжёлым, немигающим взглядом.
— Да не, Зин, не на ихнюю дачу, — продолжала вещать Инна Борисовна. — На мою! Я ж её, Зин, продавать буду!
Руки Нины на руле сжались.
— Ага! … Стасик-то не знает! — хихикала она. — Я ему сказала, «ремонт буду делать». А я её продаю! Мне риелторша сказала: «Наведите лоск, Борисовна, цена вдвое будет!» … А эти дураки, — она имела в виду Нину и Стаса, — думают, я им её оставлю. Ха! Я деньги себе заберу, в Сочи поеду! На ихние… эти… на процедуры!
Пауза.
— А Стасику? — Инна Борисовна снова хихикнула. — А Стасику скажу, что… ну… что «прогорела» дача. Сгорела! Точно!
Она захихикала над собственной «шуткой».
Нина медленно включила правый поворотник и съехала на обочину.
— Что… что такое? — испугалась Инна Борисовна. — Мы… мы сломались?
Нина заглушила мотор. Она повернулась к свекрови. На её лице не было ни злости, ни обиды. Только холодное, спокойное любопытство.
— Выходите, — сказала она.
— Что?
— Выходите из машины, Инна Борисовна.
— Ты… ты что, сдурела?! Это ж… это ж шоссе!
— Выходите. Ваша поездка окончена. И… да, — Нина улыбнулась. — Дача, кажется, только что «сгорела».
— Да я Стасику скажу! — взвизгнула свекровь.
Инна Борисовна, багровая от ярости, понимая, что она бессильна, вылезла из машины.
— Вы… вы… вы меня… тут… бросите?!
— Мы не бросим, — спокойно сказала Нина, снова запуская двигатель. — Мы освобождаем вас. От нашего общества. Риелторше привет передавайте.
Она захлопнула дверь и тронулась.
Инна Борисовна осталась стоять на обочине Новорижского шоссе в своём нелепом боа, прижимая к груди сумочку.
— Мам? — спросил Коля, когда они отъехали метров на сто. — Жалко бабулю. Но, честно, я бы тоже хотел её хоть раз припугнуть.
Нина не ответила. Она свернула за поворот, остановилась у съезда, заглушила мотор и молча смотрела на часы. Прошло пятнадцать минут.
Она вздохнула, включила зажигание и поехала обратно.
Инна Борисовна всё ещё стояла у дороги, красная и упрямая, яростно споря с кем-то по телефону.
— Садитесь, Инна Борисовна, — спокойно сказала Нина, опуская стекло. — Надеюсь, подышали.
Свекровь молча села, запахнув боа. Коля тихо вздохнул.
Дальше ехали без слов: сначала Нина завезла сына в общежитие — он пожелал им спокойного вечера и поспешил выйти, — потом развернулась и отвезла свекровь домой.
Когда дверь за ней закрылась, Нина наконец почувствовала, как в машине стало тихо и легко дышать…
Когда Нина вернулась домой, было уже темно. Она тихо поставила сумку в прихожей и вздохнула — день выжал её до последней капли.
Из кухни доносился мужской голос.
— А вот и она… — Герой дня. Мама говорит, ты её на трассе бросила?
Нина остановилась в дверях.
Свекровь уже успела рассказать, судя по выражению лица мужа, изложила всё в самых драматичных красках.
— Я её не бросала, — спокойно сказала Нина, снимая одежду. — Просто дала время остыть.
— Остыть?! — подскочил муж. — На трассе?! На холоде?!
— Ты! — заорал он. — Ты что себе позволяешь?! Ты… ты… мою мать!
— Стас, — Нина спокойно надела тапочки. — Давай без крика.
— Да я… да я… — он искал слова, но в его прорабском лексиконе не было ничего, кроме нецензурной брани.
— Ты… ты… должна перед ней извиниться!
— За что? — Нина посмотрела ему прямо в глаза. — За то, что я не хочу быть соучастницей в её афере с продажей дачи?
Стас замер. Он ожидал чего угодно — слёз, оправданий, ответных криков. Но не этого.
— Какой… какой афере? — растерянно спросил он.
— А ты не знаешь? — усмехнулась Нина. — Она же тебя «в кулаке держит». Твоя мама, Стас, она собиралась «навести лоск» на даче за мой счёт, за мой бензин и моё время, продать её, а деньги забрать себе. А нам… ну, нам с тобой… она собиралась соврать, что дача сгорела. Я это слышала. И Коля слышал.
Лицо Стаса медленно меняло цвет. Сначала оно было красным от гнева, потом белым от шока.
— Да… да… ну и что! — наконец придумал он, что сказать. — Это её дача! Что хочет, то и…
— А это моя машина! — отрезала Нина. — И моё время. И я сама решаю, что с ними делать.
— Ах, так! — Стас понял, что проигрывает по всем фронтам. Он решил прибегнуть к последнему аргументу. — Я… я… я тебе запрещаю!
— Что?
— Я тебе… я… я карту твою заблокирую! Ляпнул он.
Нина посмотрела на него, как на экзотическое насекомое.
— Стас. Ты не можешь заблокировать мою зарплатную карту. Во-первых, это технически невозможно. Во-вторых… — она улыбнулась, — …ты же на ней сидишь.
— В смысле?
— В прямом. Ты же со своей «прорабской» зарплаты мне ни копейки не отдаёшь. Всё «маме» да «на стройку». А едим мы, одеваемся и живём на мою. Так что, — она прошла мимо него в спальню, — если ты заблокируешь мою карту, ты останешься без ужина.
Неделю они жили, как в ледяном дворце. Стас демонстративно молчал и громко хлопал дверьми. Инна Борисовна звонила ему по двадцать раз в день, шипела в трубку, но Нине не звонила.
Нина наслаждалась тишиной. И выходными. В субботу она пошла в спа. В воскресенье — гуляла в парке с Колей.
А в среду Стас сломался.
Он подошёл к Нине, когда она собиралась на работу. Жалкий, помятый, с недельной щетиной.
— Нин… — начал он, глядя в пол.
— Да, Стас?
— Мне тут… на стройке… зарплату задержали. — Он врал, и Нина это знала.
— Сочувствую.
— В общем… — он неловко переминался с ноги на ногу. — Дай денег. Нааа… обеды.
Нина посмотрела на него. На своего мужа. Требовательного, эгоистичного, привыкшего, что ему все должны.
— Стас, — мягко сказала она.
— Ну? — он с надеждой поднял глаза.
— Денег у меня нет.
Через час влетела свекровь после звонка сына.
— Ты… ты… ты что, мужа голодом морить собралась?!
— Здравствуйте, Инна Борисовна, — Нина сидела в кресле с ноутбуком. Суп есть в холодильнике. Стас, если голоден, может разогреть.
— Не язви! — Инна Борисовна подбоченилась. — Деньги где?!
— Какие деньги?
— Зарплата, отпускные, премия! Я знаю, ты вчера получила! Стасик сказал!
— Ах, эти деньги, — кивнула Нина. — А вам зачем, Инна Борисовна? Новый диван? Или риелтору вашему?
Свекровь задохнулась от возмущения.
— Ах ты… Ах ты… да ты… Ты на наши деньги живёшь! Стасик тебя содержит! Он… он… он мужик! А ты… ты…
— Инна Борисовна, — Давайте… посчитаем.
Она открыла файл. Простую, аккуратную таблицу в Excel.
— Вот моя зарплата. Радиоведущая. Высшая ставка, плюс рекламные контракты. Вот… — она усмехнулась, — …зарплата Стаса. Прораб. Хорошая, да. Но вот беда… — она ткнула пальцем в экран. — Вот графа «Расходы».
Она повернула ноутбук к ним.
— Вот коммуналка. Мой счёт.
— Вот «еда». Мой счёт.
— Вот «помощь маме», — Нина посмотрела прямо на свекровь. — То есть вам, Инна Борисовна. Переводы вашему сыну, Стасику, «на бензин», «на обеды» и «на сигареты». 25 тысяч в прошлом месяце. 30 — в позапрошлом.
Нина перевела взгляд на мужа, который съёжился у стены.
— А вот вклад Стаса в семейный бюджет. Ноль. Ноль рублей, ноль копеек. Потому что вся его «прорабская» зарплата, как я понимаю, уходит… А куда она уходит, Стас? На «помощь маме»? На ту самую дачу, которая должна была «сгореть»?
Стас молчал. Он смотрел на мать.
Инна Борисовна, поняв, что цифрами её не пронять, пошла в атаку.
— Это всё равно! Мужчина — добытчик! Он… он… он работает!
— «Устаёт», Инна Борисовна, — поправила Нина. — Он «устаёт». А я – плачу. Так вот. Я закрыла этот благотворительный фонд. Денег нет. Я их… вложила.
— Куда?! — хором спросили Стас и свекровь.
— В акции, — соврала Нина. — В «Газпром». На три года. Без права снятия.
Инна Борисовна поняла, что это конец. Деньги, которые она считала своими, уплыли.
— Сынок! — взвыла она, падая на Стаса. — Она! Она нас… она нас… ограбила! Разводись! Уходи к матери!
Стас посмотрел на Нину. В его глазах была надежда, что она сейчас испугается, раскается, скажет, что пошутила.
Нина не испугалась.
— Вещи собрать? — спокойно спросила она.
Это был удар ниже пояса. Он-то думал, он уходит. А оказалось, его выставляют.
— А и уйду! — он схватил с вешалки куртку. — Подумаешь! Да ты… да ты… без меня пропадёшь!
— Посмотрим, — сказала Нина.
Стас, гордо вскинув голову, вышел. Инна Борисовна, бросив на Нину взгляд, полный яда, выбежала за ним.
В квартире стало тихо. Так тихо, что Нина слышала, как тикают часы.
Она не плакала. Она пошла на кухню и заварила себе чай с молоком.
Прошёл месяц. Нина, как она и сказала, подала на развод. Стас на заседания не являлся. Вместо этого он звонил.
Сначала бодро.
— Ну что, Нинка? Нагулялась? Поняла, что без мужика…
Нина вешала трубку.
Потом жалобно.
— Нин… Ну, мамка… она… она, конечно, не подарок. Но…
Нина вешала трубку.
Потом… потом он позвонил в субботу утром. Нина как раз пила кофе. Она включила громкую связь.
— Нин… Нин… ты там? — шёпот Стаса походил на скрежет.
— Говори, Стас.
— Нин, можно я вернус?. Я… я… я так больше не могу!
— Что случилось? — Нина с трудом сдерживала улыбку.
— Она… Мама… она… — он вздохнул. — Она заставляет меня… «газетницы» собирать!
— Что?
— Газетницы! Она… она… она продала дачу! Но риелтор её обманул, денег — кот наплакал! И она… она… она впала в бизнес! Купила где-то оптом партию этих… уродских… деревянных газетниц!
— И?..
— И теперь я их… лаком покрываю! В её квартире! — завыл он. — Она… думает «добавить лоску» и «перепродать»!
Нина не выдержала и рассмеялась.
— Стас…
— Нин! Она… она… она мне цикорий заваривает! Нин! Я не могу больше!
— Стас, — Нина отсмеялась и сделала голос максимально серьёзным. — Ты же ушёл к маме. Она тебя «кормит».
— Я… я… я хочу твой суп!
— Стас, — сказала Нина, — ты не суп хочешь. Ты хочешь мою зарплатную карту.
— Нет! Нин!
— Так вот, — сказала Нина, — Денег. У меня. Нет.
Она повесила трубку.
В дверь позвонили. На пороге стояла подруга Ленка. С бутылкой дорогого шампанского и тортом.
— Слышала, у тебя тут… цирк уехал, — она подмигнула. — А клоуны… остались лаком дышать.
— Знаешь, Нинок, есть такая старая притча. Приходит к мудрецу человек и жалуется: «Жена, дети, тёща – все на мне едут. Что делать?» Мудрец говорит: «Заведи козла». Человек завёл. Вонь, теснота. Прибегает: «Мудрец, не могу!» Мудрец: «А теперь… продай козла». Продал. Приходит: «Мудрец, как хорошо стало! Как просторно!»
Нина улыбнулась.
— Так вот, — сказала Лена, разливая шампанское. — Ты своего «козла» не просто продала. Ты его… бывшим хозяевам вернула. За это надо выпить.
Они выпили.
Всё-таки, как иногда странно устроена жизнь: кто-то тратит годы, чтобы понять, что «ихняя» правда – не всегда твоя. А кто-то просто вовремя перестаёт возить.
Автоэлектрик положил генератор в ведро с кипятком и говорит, щас я его быстро починю. И правда починил