Праздновали, как водится, у Галины Петровны. Шикарный стол, накрытый так, что под тяжестью салатов гнулась столешница — это свекровь умела. И Ольга умела: готовила, таскала, мыла, делала вид, что обожает оливье, хотя ей уже эти семейные сборища вот где сидели — на уровне горла.
Дима, ее муж, уже сидел довольный. Ну, Димочка — он что? Ему тепло, светло, мама рядом, жена красивая, дочка под боком. Идиллия, понимаешь ли. А то, что его мамаша сверлит Ольгу взглядом, полным яда, и что Ольга за столом, как на экзамене — это он не замечает. Глаза у него, по-моему, настроены на режим «только позитив».
И вот, наступил момент Х. Бой курантов прошел, шампанское выпито, и Галина Петровна, сияющая, как начищенный медный таз, начала церемонию вручения.
— Ну что, детки мои! — голос у нее, как колокол. — Счастья, здоровья! И, конечно, без подарков никуда!
Она начала с Димки. Ему — дорогие часы. «Ты же у меня голова семьи, Димулечка! Должен выглядеть солидно!» Дима светился, поцеловал маму.
Потом очередь старшего сына и его жены. Ирочка, эталонная невестка, получила золотые серьги. «Ирочка, ты у меня не просто невестка, ты моя доченька! Настоящая кровная семья!» Галина Петровна обняла Ирочку с такой любовью, что у Ольги аж зубы свело.
Машенька получила огромную коробку «Лего». Маша счастлива.
Ольга ждала. Стояла наготове, улыбалась. Она Диме купила набор для бритья — он хотел. Свекрови — дорогую скатерть с вышивкой, о которой та давно говорила.
Галина Петровна, раздав всем пакеты, вдруг замерла. Все глаза — на ней. Она медленно повернулась к Ольге. Ее взгляд — как лед, и в нем никакого праздника.
— Оля? Ты стоишь тут, как сторож… Что? Ждешь чего-то? — спросила она, а в голосе насмешка.
Ольга попыталась сохранить лицо.
— Галина Петровна, ну, конечно, жду! — нервно хихикнула она.
И тут свекровь сделала то, что сломало Ольгу. Она поставила на стол свой пустой бокал, поправила прическу и сказала громогласно, чтобы слышал каждый, кто сидел за этим проклятым столом:
— А тебе, Оленька, подарков не будет. И нечего тут ждать.
Наступила тишина. Такая, что слышно, как пузырьки в шампанском лопаются. Дима начал кашлять, изображая, что подавился оливье.
Ольга почувствовала, что в нее будто бы нож воткнули, да не один раз, а целую связку.
— Простите, Галина Петровна? Я не поняла… — еле выдавила она.
Свекровь наслаждалась моментом.
— А что тут понимать-то, Оля? Ты мне — никто. Ты просто жена Димочки, ты не кровная семья. А это праздник для моих родных, для нас. Вот Ирочка — другое дело. Она доченька мне. А ты… ты просто с нами живешь. Я на тебя тратиться не обязана. Невестка — это не родня.
Этот удар. Он был, понимаете, прямо в солнечное сплетение. Ольга почувствовала, что ее щеки горят, а слезы — они уже там, внутри, под глазами, давят. Дима наконец-то очнулся.
— Мам! Ну что ты говоришь такое?! — он попытался засмеяться, свести все к шутке. — Ты что, опять чудишь?
— Я? Чудю? — Галина Петровна надула губы. — А что, я не права? Дима, тебе что, стыдно, что я правду говорю?
И тут Ольга посмотрела на мужа. Он был бледный. Он не встал, не взял ее за руку, не сказал: «Мама, или извинись, или мы уходим». Он сидел, скукожившись, и умоляюще смотрел на свою маму. Пассивность. Вот слово, которое в тот момент Ольга возненавидела.
Именно этот его взгляд, эта трусость, стала последней каплей. Оля почувствовала, как внутри нее что-то оборвалось. Как будто лопнула тонкая, долго державшаяся резинка.
Она выпрямилась. Надела на лицо самую холодную, мраморную улыбку. И произнесла, глядя прямо в эти злые, сытые глаза свекрови:
— Как интересно, Галина Петровна. То есть я, которая накрывала этот стол, мыла посуду, покупала вам скатерть — она лежит на диване в прихожей, кстати, очень дорогая! — я никто? А скатерть родная, да?
Свекровь опешила. Никогда Ольга ей так не отвечала. Дима, наконец-то, поднялся.
— Оля! Прекрати! — прошипел он.
Ольга проигнорировала его.
— Вы говорите, что я не кровная, и поэтому я вам чужая. Хорошо. Я это запомнила. А теперь послушайте, что будет дальше.
Ольга выпрямилась. Мраморная улыбка сошла с ее лица, оставив только лед. Она даже не смотрела на Диму, который пытался сделать вид, что его тут нет, что он просто — мебель.
— Вы говорите, что я чужая, Галина Петровна? — Голос Ольги был тихий, но от этой тишины у всех в ушах звенело, как от разбитого стекла. — Вы говорите, что я никто? Прекрасно.
Она сделала два шага к прихожей. Гости сидели, как замороженные. Ирочка, эта идеальная невестка, даже перестала жевать своего лосося.
Ольга вернулась с огромным, тяжелым пакетом, который она принесла полчаса назад. В нем лежала та самая скатерть, настоящая льняная, с ручной вышивкой, которую свекровь высматривала в магазине почти год. Дорогая, чертовски дорогая вещь.
Она подошла к столу и положила пакет на столешницу.
— Вот она, Галина Петровна. Ваша скатерть. Я потратила на нее три зарплаты. Это был мой подарок родному человеку. Но раз я вам никто, то и мое ничто вам не нужно.
Галина Петровна, наконец, вернула дар речи. Она ощетинилась, как ежик.
— Ты что такое творишь, Ольга?! Как ты смеешь…
Но Ольга не дала ей договорить. Она разорвала пакет — мощный, резкий звук — и вытащила эту прекрасную, тяжелую ткань.
— Я творю справедливость, Галина Петровна, — Ольга подошла к мусорному ведру, которое стояло возле холодильника, — чтобы вы точно знали, сколько стоят ваши слова.
Она сжала в руках эту дорогую, белоснежную ткань, символ ее попыток стать «своей», и резко швырнула ее в ведро. Прямо поверх огрызков и оберток.
— Вот, — сказала она. — Это вам за то, что я никто. Чужая скатерть — чужому человеку.
***
На кухне воцарился хаос тишины. Свекровь открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Ее лицо из багрового стало зеленым. Это был не просто выброшенный подарок — это было публичное унижение, да еще и дорогостоящее.
Дима, наконец, ожил. Он вскочил, как ошпаренный.
— Оля! ТЫ С УМА СОШЛА?! — Он схватил ее за руку. — Ты же… это же деньги! Моя мама! Это НЕ ВЕЖЛИВО!
Ольга резко выдернула руку. Наконец-то, он проявил эмоцию. Жаль, что эта эмоция — злость на нее, а не защита.
— Деньги? Ты о деньгах сейчас думаешь, Дим?! — Ольга смотрела ему прямо в глаза. — Она сказала мне, что я никто! Перед всеми! И ты сидел, как истукан, боясь ее! Ты думаешь о скатерти, когда твою жену, мать твоей дочери, при всех унижают?!
Ольга повернулась к свекрови, которая уже начала рыдать в стиле:
— Ой, что же это делается!
— А теперь, Галина Петровна, я дам вам возможность исправить своего сына, — Ольга говорила громко и четко. Это был ультиматум.
— Дима, — она повернулась к мужу. — У нас есть ровно три минуты, пока я собираю Машу, чтобы ты подошел к своей маме и сказал: «Мама, ты была абсолютно неправа. Ты обидела мою жену. Извинись перед ней немедленно, иначе мы уходим и на порог твоего дома больше ни ногой».
Ольга подняла свой телефон.
— У тебя три минуты, Дим. Ровно. Иначе, ты остаешься здесь навсегда. И тогда ты будешь кровным сыном, а я буду никем, которая ушла с твоей дочерью.
Сказала. И пошла в комнату к Маше, не оглядываясь.
***
Эти три минуты были самыми долгими в жизни Димы. Он стоял посреди гостиной, как на распутье. С одной стороны — мама, ее слезы, ее власть. С другой — Ольга, ее гнев, ее угроза.
Гости молчали. Старший брат Димы, Серега, тихонько сказал: — Ну, Димка, ты попал.
Галина Петровна, увидав, что сын сомневается, тут же подскочила к нему, схватила за рукав и начала шипеть:
— Не смей, сынок! Она манипулирует! Она хочет разрушить нашу семью! Она…
— Мама, перестань! — Дима резко отдернул руку. Он посмотрел на закрытую дверь, за которой собиралась Ольга. Он хорошо знал ее. Она не шутит.
Ольга вышла с дочерью, одетой в пальто. Машенька, не понимая драмы, просто держала свой пакет с «Лего».
Ольга не стала говорить. Она просто подняла руку и показала на часы: Время вышло.
Дима вздохнул. Он подошел к матери. Открыл рот, чтобы произнести важные, решающие слова.
***
Ольга стояла в дверях, держа Машеньку за руку. Время вышло.
Ее взгляд был холоден, как зимнее стекло. Она не моргала. Она смотрела на мужа, и в этом взгляде было одно слово: Выбирай.
Дима стоял между матерью, которая давила на него слезами и истерикой, и женой, которая давила правдой и молчанием. Он видел осуждение в глазах брата и ужас в глазах гостей.
И в этот момент — что-то в нем сломалось. Но не в худшую сторону, а наоборот. Сработал триггер. Он представил, что Ольга сейчас уйдет, навсегда. Что он останется здесь, в этой душной, пропитанной манипуляцией атмосфере, один на один с мамой. И это стало для него страшнее, чем ее гнев.
— Мама… — Дима сделал шаг назад от Галины Петровны.
— Ты не должен, сыночек! Она тебя шантажирует! — зашипела свекровь, хватая его за пиджак.
Но Дима уже не слушал. Он посмотрел на Ольгу, потом на мать. И вдруг, он взорвался.
— Хватит! Я сказал — ХВАТИТ!
Его крик был такой силы, что даже Машенька вздрогнула. Гости вжались в стулья. Галина Петровна отпустила его.
— Я сыт по горло! — Дима говорил не просто громко, он кричал, выплескивая тридцать лет подавленной злости. — Сыт по горло твоими вечными упреками! Твоими сравнениями! Твоей идеальной Ирочкой! Ты постоянно унижаешь мою жену! МОЮ ЖЕНУ! И ты называешь ее никем?!
Он трясся от ярости. Он впервые в жизни напал на свою мать.
— Я люблю Ольгу! Она родила мне дочь! Она — это моя СЕМЬЯ! Не ты, мама! Ты — моя родня, да, но семья — это Оля и Маша! И я устал, слышишь?! Устал от твоей крови, которая важнее всего остального! Я выбираю свободу!
Он подошел к мусорному ведру, схватил ту дорогую скатерть, которую Ольга выбросила, и швырнул ее обратно в мусорное ведро.
— Она права! — Он посмотрел на мать. — Скатерть тебе не нужна! Тебе нужна власть! Ты хочешь, чтобы мы все тут ползали перед тобой!
Галина Петровна стояла, как статуя. Эта реакция Димы была для нее непредвиденной. Ее система рушилась.
Ольга смотрела на него. В ее глазах не было злорадства — только шок и, впервые за долгое время, надежда.
Дима подошел к Ольге. Он взял ее лицо в ладони, повернулся к гостям и к матери.
— Я ухожу. С Ольгой и Машей. Мы больше не приедем сюда, пока моя жена не получит от тебя искреннего извинения. Не «за скатерть», а за то, что ты назвала ее никем.
Он повернулся и, ни секунды не медля, взял Машеньку на руки.
— Пошли, любимая. Пошли домой.
Они вышли. Ольга втянула в легкие этот морозный, новогодний воздух — он казался ей чистым кислородом. Она чувствовала, что с ее плеч свалился огромный камень под названием «должна терпеть».
***
А что Галина Петровна?
Когда дверь за ними захлопнулась, она издала какой-то странный, булькающий звук и… повалилась на пол. Классическая, отработанная манипуляция — обморок!
Ирочка и Серега бросились к ней, а Дима и Ольга уже ехали в такси.
Ольга прижалась к мужу. Он держал ее крепко.
— Ты… ты правда так думаешь? Что я… важнее? — прошептала она.
Дима поцеловал ее в макушку.
— Ты не важнее, Оля. Ты — моя. А я тебя не защищал. Это моя самая большая ошибка. С этого дня — никому не позволю тебя унижать. Никому.
Ольга впервые почувствовала себя защищенной по-настоящему. Не просто словами, а действием. Она понимала, что это только начало очень долгого пути по установлению границ, но первый, самый сложный шаг сделан. Она не промолчала, и муж встал на ее сторону.
А Галина Петровна? Пусть полежит. Ей полезно. Пусть почувствует, что такое потерять контроль над своей «кровной» семьей.
— Снимай кольцо, ты мне больше не жена! — заявил муж, но его ждали сюрпризы