— Двадцать пять тысяч на продукты, мама уже всё посчитала, — Леша сунул Алине листок с цифрами, едва она переступила порог.
Она остановилась, сумка выскользнула из рук и глухо шлёпнулась на пол.
— Какие двадцать пять тысяч?
— Ну на новогодний стол. Мама решила устроить праздник, пригласила всех родственников. Человек пятнадцать будет. Мама сказала, чтобы ты новогодний стол оплатила, — Леша говорил так, будто речь шла о чём-то само собой разумеющемся.
Алина подняла сумку, прошла в комнату. Руки дрожали, когда она стягивала с себя куртку. Двадцать семь декабря. До Нового года четыре дня. А они вчера внесли последний платёж за турецкий отпуск — двадцать восемь тысяч рублей. До зарплаты оставалось меньше десяти тысяч на двоих.
— Лёш, у нас сейчас нет таких денег, — Алина вышла на кухню, где муж уже разогревал вчерашний суп.
— Как нет? Ты же получаешь пятьдесят две тысячи.
— Мы же только вчера за отпуск заплатили! Ты сам переводил с карты!
Леша поморщился, помешал суп в кастрюле.
— Ну вот поэтому мама и решила, что ты оплатишь только продукты. Готовить-то она будет сама. Представляешь, сколько времени на это уйдёт?
Алина почувствовала, как внутри что-то сжимается. Она опустилась на стул, попыталась собраться с мыслями.
— Лёш, мы с тобой не обсуждали, что будем отмечать у твоих родителей. И уж точно не обсуждали, что я буду платить за стол на пятнадцать человек.
— Так мама только вчера решила. Позвонила тёте Любе, та обрадовалась, говорит, давно к нам в гости собиралась. Из Воронежа приедут, представляешь? И племянники мои, Серёжа с Димой. Мама так рада, она давно хотела всех собрать.
— И когда она собиралась меня спросить?
Леша налил себе суп, сел напротив.
— Ну я же тебе сейчас говорю. Четыре дня ещё есть, всё успеешь купить. Мама список составила, я тебе скину.
Алина достала телефон. На экране уже светилось сообщение от свекрови: длинный перечень продуктов с ценами напротив каждой позиции. Красная рыба — три с половиной тысячи. Креветки — две тысячи. Сыры разные — четыре тысячи. Мясо — три тысячи. Фрукты, овощи, салаты…
— Лёш, это же целое состояние, — прошептала Алина. — Мы так не договаривались.
— Да ладно тебе. Раз в году Новый год. Или тебе жалко для моих родителей?
Эта фраза обожгла. Алина подняла глаза на мужа. Он спокойно ел суп, даже не понимая, что его слова прозвучали как обвинение.
— Речь не о жалко или не жалко. Речь о том, что у нас сейчас физически нет этих денег. И я не понимаю, почему именно я должна всё оплачивать.
Леша отложил ложку.
— Потому что ты больше зарабатываешь. У меня сорок пять тысяч, у тебя пятьдесят две. Мама говорит, это справедливо.
— Твоя мама говорит, — повторила Алина. — А со мной никто не посоветовался.
— Ну я же сейчас с тобой говорю!
— Лёша, ты не советуешься. Ты ставишь меня перед фактом. Твоя мама уже всех пригласила, уже всё распланировала, и теперь я должна просто достать деньги и заплатить?
Леша поднялся, убрал тарелку в мойку.
— Слушай, я не понимаю, в чём проблема. Мама столько для нас делает. Когда мы переезжали, она нам помогала. Когда у тебя была проблема с машиной, она денег дала. А тут просто новогодний стол.
— Просто новогодний стол на двадцать пять тысяч, — уточнила Алина. — Для пятнадцати человек, о которых я узнала только что.
— Да что ты прицепилась! — голос Леши стал резким. — Праздник же, понимаешь? Один раз в году. Или ты совсем…
Он осёкся, но Алина поняла, что он хотел сказать. Её затопила волна обиды, горячая и едкая.
— Или я совсем что? Жадная? Чёрствая?
— Я не это хотел сказать.
— Но подумал же.
Повисла тяжёлая тишина. Леша ушёл в комнату, хлопнув дверью. Алина осталась на кухне, глядя в телефон на список продуктов от Евгении Ивановны.
Внизу списка было добавлено сообщение: «Алиночка, я понимаю, это немалые деньги. Но ведь это для нашей большой дружной семьи. Я всё сама приготовлю, ты только продукты купи. И потом, ты же знаешь, мы с Игорем Петровичем вам столько помогали. Пора и отдать долг.»
Отдать долг. Алина перечитала эту фразу несколько раз. Значит, всё, что свекровь для них делала, было не от души, а в кредит? Каждый пирожок, каждая помощь записывались в какую-то невидимую тетрадку, чтобы потом предъявить счёт?
Она позвонила свекрови. Долгие гудки, потом недовольный голос Евгении Ивановны:
— Алина? Ты список получила?
— Евгения Ивановна, мне нужно с вами поговорить. У нас сейчас нет таких денег. Мы только вчера за отпуск заплатили, и до зарплаты…
— Какой отпуск? — голос свекрови стал холодным. — А-а-а, в Турцию вы собрались. Понятно. На себя деньги нашлись, а на семейный праздник — нет?
— Дело не в этом. Мы планировали эту поездку полгода, копили…
— Вот именно, полгода. А на новогодний стол четыре дня нельзя найти? Или ты считаешь, что валяться на пляже важнее, чем провести праздник с роднёй?
Алина прикусила губу. Надо было держать себя в руках, не срываться.
— Я предлагаю отметить скромнее. Человек на шесть-семь. Тогда мы сможем внести свою часть, это будет справедливо.
— Скромнее? — голос Евгении Ивановны зазвенел от возмущения. — Тётя Люба с дядей Колей уже билеты из Воронежа купили! Они три года к нам не приезжали! Племянники Лёшины собираются! Что я им теперь скажу? Что сноха пожадничала?
— Я не жадничаю, я просто…
— Ты просто не хочешь идти навстречу. Я поняла. Хорошо, Алина, очень хорошо. Запомню.
Гудки. Евгения Ивановна положила трубку.
Алина сидела на кухне и чувствовала, как к горлу подкатывает ком. Это было несправедливо. Абсолютно, вопиюще несправедливо.
На следующий день на работе она рассказала всё Насте Крыловой, своей коллеге и единственной подруге.
— Да ты что, серьёзно? — Настя аж привстала из-за компьютера. — Двадцать пять тысяч? Она совсем охренела, твоя свекровь?
— Тише, — Алина оглянулась. — Начальник в кабинете.
— Извини, но это же полный бред! Она пригласила кучу народа, не спросив тебя, и теперь ты должна за всё платить? А сама она что, с Луны свалилась?
— Она говорит, что будет готовить. И что они нам раньше помогали, теперь наша очередь.
Настя скривилась.
— Слушай, у меня была похожая ситуация два года назад. Помнишь, я тебе рассказывала? Родители мужа решили, что мы обязаны им помогать каждый месяц, потому что они когда-то на свадьбу денег дали. Знаешь, чем закончилось? Я просто перестала с ними общаться. Муж сначала психовал, потом привык.
— Но ты развелась потом, — тихо напомнила Алина.
— Не из-за этого. Совсем по другой причине. Но суть в том, что нельзя позволять собой манипулировать. Это как раковая опухоль — чем дольше терпишь, тем хуже становится.
Алина кивнула, но внутри всё сжималось. Она не хотела конфликта. Не хотела ставить Лешу перед выбором между ней и матерью. Но и отдавать последние деньги на пафосное застолье, о котором её даже не спросили, тоже не хотела.
Вечером дома она попыталась ещё раз поговорить с мужем. Серьёзно, спокойно.
— Лёш, давай сядем и обсудим это нормально.
Он сидел перед телевизором, переключал каналы.
— Что обсуждать? Ты уже всё решила.
— Я ничего не решила. Я просто пытаюсь объяснить, что у нас физически нет таких денег прямо сейчас.
— А у мамы есть? — Леша повернулся к ней. — Она всю жизнь пахала в этом садике за копейки. Сейчас пенсия — восемнадцать тысяч. И она готова всех накормить, только попросила помочь с продуктами. Это же не миллион!
— Двадцать пять тысяч для нас сейчас — это очень много.
— Для тебя, может быть. А для мамы это вообще целое состояние. Но она не жалеет.
— Потому что жалеть будем мы! — Алина не выдержала, голос сорвался на крик. — Понимаешь? Она не жалеет наших денег!
Леша встал.
— Всё понятно. Ты эгоистка. Думаешь только о себе.
— Я думаю о нас! О нашем бюджете! О том, что мы три месяца копили на отпуск!
— Вот именно — на отпуск! На развлечения! А когда нужно для родных — у тебя денег нет!
Он ушёл хлопнув дверью — второй раз за два дня. Алина осталась одна в пустой комнате, чувствуя, как внутри нарастает тревога.
Что-то шло не так. Очень не так.
***
Утром двадцать девятого декабря в дверь позвонили. Алина была дома одна — Леша уехал в рейс ещё вчера вечером, вернётся только к обеду.
На пороге стояла Евгения Ивановна с большой сумкой и решительным выражением лица.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она вместо приветствия.
Алина пропустила свекровь в квартиру. Евгения Ивановна прошла на кухню, даже не разуваясь, поставила сумку на стол и достала оттуда исписанную тетрадь.
— Садись, — это прозвучало не как предложение, а как приказ.
Алина села. Свекровь раскрыла тетрадь.
— Я всю ночь не спала, думала. И поняла, в чём проблема. Ты не умеешь распоряжаться деньгами. Вот смотри.
Она начала водить пальцем по строчкам. Алина с удивлением увидела, что это были какие-то расчёты.
— Ты получаешь пятьдесят две тысячи. Лёша — сорок пять. Итого девяносто семь тысяч на двоих. Ипотека у вас двадцать восемь тысяч. Коммуналка — пять. Телефон, интернет — полторы. Еда — ну положим, пятнадцать тысяч, если нормально питаться. Проезд — три тысячи на двоих. Итого пятьдесят две с половиной тысячи расходов. Остаётся сорок четыре с половиной тысячи. Куда они деваются?
Алина молча смотрела на свекровь. Та продолжала:
— Я вот думаю, куда. И понимаю — ты их тратишь непонятно на что. Косметика всякая, одежда. Лёша говорил, ты недавно новые сапоги купила за восемь тысяч. Зачем? Старые же ещё нормальные были.
— Старым три года, — тихо сказала Алина. — Они развалились.
— Развалились, значит. А я вот ношу одни и те же ботинки пятый год, и ничего. Просто ухаживать за ними надо.
Евгения Ивановна перевернула страницу.
— Дальше. Этот ваш отпуск в Турцию. Сто сорок тысяч на двоих. Понимаешь, какие это деньги? За эти деньги можно было вообще машину купить! Ну, не новую, конечно, но рабочую.
— Мы копили полгода, — Алина чувствовала, как внутри закипает возмущение. — Откладывали каждый месяц.
— Вот именно! Откладывали! На ерунду! А могли бы родителям помочь. Я тебе больше скажу — мы с Игорем Петровичем за всю жизнь ни разу на юге не были. Ни разу! Потому что копили на детей, на внуков будущих.
— У нас нет детей, — вырвалось у Алины.
Евгения Ивановна прищурилась.
— Вот именно. Нет. Тебе двадцать восемь, а ты всё откладываешь. Карьеру строишь, по заграницам мотаешься. Лёша хочет ребёнка, он мне говорил.
— Лёша говорил? — Алина почувствовала, как краснеют щёки. — Когда?
— Недавно. Жаловался, что ты не хочешь пока. Говоришь, деньги нужны, стабильность. А на Турцию деньги нашлись.
Алина встала.
— Евгения Ивановна, это наше с Лёшей дело. Только наше.
— Как это только ваше? — свекровь тоже поднялась. — Я его мать! Я имею право знать, когда у меня внуки будут!
— Имеете право знать, когда они появятся. Но не имеете права указывать, когда это должно произойти.
Евгения Ивановна сложила руки на груди.
— Вот видишь? Ты даже со мной разговариваешь так, будто я чужая. Я для тебя кто? Просто старуха, которая лезет не в своё дело?
— Я такого не говорила.
— Но думаешь! Я вижу! — голос свекрови становился всё громче. — Ты с самого начала меня не уважала! Когда вы поженились, я пыталась с тобой сблизиться, помогала, советы давала. А ты нос воротила!
— Я не воротила! Я просто…
— Молчи! — рявкнула Евгения Ивановна. — Я ещё не закончила!
Она снова открыла тетрадь, на этот раз другую страницу.
— Вот здесь я посчитала, сколько мы с Игорем Петровичем для вас сделали за три года. Смотри. Когда вы квартиру снимали первые полгода, мы вам помогали — по десять тысяч каждый месяц. Итого шестьдесят тысяч. Когда вы на ипотеку первый взнос собирали, мы дали сорок тысяч. Когда у Лёши машину чинили после той истории с парковкой, мы дали двадцать пять тысяч. На вашу свадьбу — пятьдесят тысяч. Итого сто семьдесят пять тысяч рублей. Ты понимаешь, какие это деньги?
Алина стояла, чувствуя, как холодеет внутри.
— Вы… вы считали?
— Конечно, считала! Я что, миллионерша, чтобы не считать? Я просто хотела показать тебе, что мы не чужие люди. Мы вам помогали, и имеем право попросить помочь нам.
— Но вы никогда не говорили, что это…
— Что это долг? А разве не очевидно? Когда родители помогают детям, дети потом должны помогать родителям. Это закон жизни.
Алина опустилась обратно на стул. Голова шла кругом.
— То есть каждый раз, когда вы нам помогали, вы записывали это в тетрадку?
— Не в прямом смысле. Но я помню. Я всё помню, Алина. И теперь прошу простую вещь — помоги организовать праздник. Всего двадцать пять тысяч. Это же меньше, чем мы вам дали!
— Но мы не просили возвращать! — голос Алины дрогнул. — Вы давали просто так, по доброте!
— По доброте, — повторила Евгения Ивановна. — Именно. И теперь я прошу проявить доброту в ответ. Или для тебя это слишком?
Алина молчала. Свекровь собрала свои тетради, сунула в сумку.
— Я пойду. Подумай над моими словами. Праздник послезавтра, времени мало. Мне нужно успеть всё купить и приготовить.
Она направилась к двери, на пороге обернулась.
— И ещё. Лёша — мой сын. Единственный. Я всю жизнь его одна растила, отец-то только деньги приносил, а воспитывала я. И я не позволю тебе сделать из него человека, который отворачивается от матери.
Дверь закрылась.
Алина сидела на кухне, не в силах пошевелиться. В голове крутилась одна мысль: значит, всё это время каждый пирожок, каждая помощь, каждое доброе слово записывались в невидимую тетрадку расходов.
Она достала телефон, позвонила Насте.
— Настюш, ты можешь сейчас говорить?
— Да, обеденный перерыв. Что случилось? Ты какая-то странная.
Алина рассказала про визит свекрови. Настя слушала молча, потом выдохнула:
— Это называется финансовый абьюз. Классический. Они дают тебе деньги, а потом ставят в зависимость.
— Но ведь мы не просили! Они сами предлагали!
— Это неважно. Суть в том, что теперь они считают тебя должником. И будут вечно тебе это припоминать. Слушай, а твои родители знают?
— Нет. Я не хочу их расстраивать.
— Зря. Может, они помогут разобраться. Хотя бы морально поддержат.
Алина покачала головой, хотя Настя этого не видела.
— Мама сразу скажет, что надо было от таких родственников держаться подальше. А мне не нужны новые конфликты.
Они ещё немного поговорили, потом Настя вернулась на работу. Алина осталась одна с тяжёлым чувством в груди.
Вечером вернулся Леша. Он был уставший, пах бензином и дорогой. Алина хотела рассказать ему про визит матери, но он опередил:
— Мама звонила. Сказала, что вы поговорили. Она думала, ты поймёшь, но ты снова уперлась.
— Лёш, твоя мать пришла с тетрадкой, где записаны все деньги, которые они нам давали за три года.
— Ну и что? Разве это плохо — помнить добро?
— Помнить добро и вести бухгалтерию — разные вещи!
Леша скинул куртку, прошёл в комнату.
— Слушай, у меня нет сил на эти разборки. Я всю ночь в рейсе был, мне нужно поспать.
— Но мы должны это обсудить!
— Обсудим потом, — он лёг на кровать, отвернулся к стене.
Алина стояла в дверях, чувствуя полное бессилие. Муж не слышал её. Просто не хотел слышать.
***
Тридцатое декабря началось с телефонного звонка. Алина открыла глаза, схватила телефон. На экране — Евгения Ивановна.
— Алина, я в супермаркете. Мне пришлось оформить карту рассрочки, потому что время идёт, а ты всё тянешь. Я взяла уже на двенадцать тысяч. Остальное возьму завтра. Будешь мне платить каждый месяц по три тысячи, пока не вернёшь.
Алина села на кровати.
— Что? Какую карту?
— Рассрочки. В шесть месяцев. Без процентов, если вовремя платить. Я не могла больше ждать, Алина. Тётя Люба приезжает сегодня вечером, холодильник пустой.
— Но я не давала согласия!
— Мне не нужно твоё согласие. Я просто информирую, что теперь ты мне должна. Карта оформлена на меня, я буду вносить платежи, а ты будешь отдавать мне каждый месяц.
— Евгения Ивановна, это неправильно! Вы не можете…
— Могу. И сделала. До встречи на празднике.
Гудки.
Алина посмотрела на Лешу. Он лежал, уткнувшись в телефон.
— Ты слышал?
— Слышал.
— И что ты скажешь?
Леша пожал плечами.
— Ну, мама права. Время действительно идёт. Надо было раньше решать.
— Лёша! — Алина не выдержала. — Твоя мать оформила кредит без моего согласия и теперь требует, чтобы я платила!
— Ну так плати. Три тысячи в месяц — это не такие большие деньги.
— Дело не в деньгах! Дело в том, что она решила за меня! За нас!
Леша встал, начал одеваться.
— Всё, хватит. Я устал от этих скандалов. Мама хочет сделать праздник, она старается, а ты только ноешь про деньги.
— Я не ною! Я пытаюсь объяснить, что это манипуляция!
— Это не манипуляция, это забота! — Леша повысил голос. — Забота о нашей семье! А ты ведёшь себя так, будто мы с мамой враги тебе!
Он схватил ключи, направился к двери.
— Куда ты?
— К родителям. Помогу с подготовкой. В отличие от тебя, я не бросаю своих близких.
Хлопок двери. Алина осталась одна.
Она долго сидела на краю кровати, потом достала телефон и позвонила маме.
— Алиночка? Как ты? Мы тут ёлку нарядили, такая красивая получилась!
Голос мамы был таким тёплым, родным. Алина почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Мам, у меня проблема.
— Что случилось? — мама сразу насторожилась.
Алина рассказала всё. Про новогодний стол, про свекровь с тетрадкой, про кредит. Вера Николаевна слушала молча, только изредка ахала.
— Господи, да что же это такое! — наконец выдохнула она. — Алина, это же форменное издевательство!
— Мам, я не знаю, что делать.
— А Лёша что говорит?
— Он на стороне матери. Говорит, что я жадная и эгоистичная.
Мама помолчала.
— Слушай, у меня есть отложенные деньги. Я могу дать тебе эти двадцать пять тысяч. Заплатишь за стол, и вопрос закроется.
— Мам, нет! Это ваши деньги, вы их на ремонт откладывали!
— Ремонт подождёт. Ты важнее.
Алина почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза.
— Спасибо, мам. Но я не могу взять. Это будет неправильно. Я должна сама разобраться.
— Тогда приезжай к нам на праздник. Не езди к этой… к свекрови своей. Отметим нормально, спокойно.
Алина подумала. Идея была заманчивой. Но она представила, как Леша будет на неё смотреть после такого. Как свекровь расскажет всем родственникам, что сноха их бросила. Как это ударит по их браку.
— Я подумаю, мам. Спасибо.
После разговора Алина оделась и вышла на улицу. Ноги сами привели её в ближайший парк. Было морозно, снег скрипел под ногами. Редкие прохожие спешили мимо с пакетами подарков.
Все готовились к празднику. А у неё вместо радости — тяжесть в груди и ощущение, что она попала в ловушку.
Телефон завибрировал. Сообщение от Евгении Ивановны: «Алина, я жду тебя завтра к обеду. Нужно помочь с уборкой и украшением дома. Тётя Люба уже приехала, она тоже ждёт знакомства».
Алина набрала ответ: «Евгения Ивановна, завтра я не смогу. У меня встреча».
Ответ пришёл мгновенно: «Какая встреча тридцать первого декабря? Отмени. Это семейное дело».
«Я не могу отменить».
«Тогда ты выбираешь встречу вместо семьи. Хорошо. Лёша узнает».
Алина выключила телефон и сунула в карман. Внутри всё кипело.
***
Вечером тридцатого декабря Леша вернулся поздно. Алина сидела на кухне, перед ней лежал телефон — выключенный, молчащий.
— Я остаюсь у родителей ночевать, — сказал Леша, даже не глядя на неё. — Завтра много работы.
— Лёш, подожди.
Он остановился в дверях, но не обернулся.
— Мне нужно, чтобы ты меня выслушал. Нормально выслушал, не перебивая.
— Я тебя слушаю уже неделю. Одно и то же.
— Тогда послушай ещё раз, — Алина встала. — Я не против помогать твоим родителям. Я не жадная и не эгоистичная. Но твоя мать поставила меня перед фактом. Она пригласила кучу людей, не спросив нас. Она решила, что я заплачу, не спросив меня. Она взяла кредит от моего имени, не получив согласия. Это неправильно, Лёша. Неважно, сколько она для нас делала раньше. Это всё равно неправильно.
Леша повернулся. Лицо у него было усталое, замкнутое.
— Моя мать всю жизнь вкалывала. Она хочет один раз устроить нормальный праздник. Это так сложно понять?
— Я понимаю, что она хочет праздник. Но почему за мой счёт?
— Потому что у тебя есть деньги! Потому что ты зарабатываешь! Потому что…
Он осёкся, но Алина поняла.
— Потому что я должна. Так? Я должна, потому что вышла замуж за твою мать вместе с тобой?
— Не говори глупости.
— Это не глупости. Твоя мать считает меня должником. Она вела учёт каждой копейки, которую вы нам давали. И теперь пришло время расплачиваться.
Леша дёрнул плечом.
— Ну так расплатись. Или тебе жалко?
— Мне не жалко денег, Лёша. Мне жалко наших отношений. Мне жалко, что ты даже не пытаешься встать на мою сторону.
— Я не могу встать против матери.
— Я и не прошу. Я прошу тебя встать со мной, а не против меня.
Повисла тишина. Леша взял сумку.
— Я не хочу выбирать. Хочу, чтобы вы обе были счастливы.
— Но твоя мать счастлива только тогда, когда всё по её сценарию. А мне в этом сценарии места нет.
— Есть. Просто ты не хочешь его занимать.
Он ушёл. Алина слышала, как хлопнула входная дверь, как стихли шаги в подъезде.
Она взяла телефон, включила его. Десять пропущенных от Евгении Ивановны, пять от Леши, три от неизвестного номера — наверное, тётя Люба.
Алина набрала сообщение мужу: «Я не приеду завтра к твоим родителям. Встречу Новый год у своих. Если хочешь, приезжай. Если нет — твой выбор.»
Ответ пришёл через десять минут: «Моё место с моей семьёй. С мамой.»
Алина долго смотрела на эти слова. «С моей семьёй. С мамой.» Она, жена, в эту семью не входила.
Утро тридцать первого декабря она проснулась в пустой квартире. За окном медленно светало, падал лёгкий снег. Где-то внизу слышались голоса детей — наверное, последние предпраздничные игры во дворе.
Алина собрала небольшую сумку, оделась. Вызвала такси к родителям.
В одиннадцать утра позвонила Евгения Ивановна.
— Алина, где ты? Лёша сказал, ты не приедешь?
— Да. Я встречу Новый год у своих родителей.
— То есть ты бросаешь нашу семью в такой день?
— Я не бросаю. Я просто не хочу участвовать в празднике, который устроен за мой счёт без моего согласия.
— За твой счёт? — голос свекрови стал ледяным. — Я взяла кредит! Я буду платить! Ты только должна была вернуть!
— Вы взяли кредит, не спросив меня. Это ваше решение, Евгения Ивановна.
— Моё решение? А как же твой долг перед нами? Или ты уже забыла про сто семьдесят пять тысяч?
Алина почувствовала, как что-то внутри щёлкнуло. Предел. Она дошла до предела.
— Я ничего не забыла. Но знаете что? Вы никогда не говорили, что это долг. Вы давали деньги, говорили, что помогаете. Вы сами предлагали. Мы не просили. И если каждый ваш подарок, каждая помощь были инвестицией, то нужно было сразу договор составлять.
— Как ты смеешь!
— Я смею, потому что устала от манипуляций. Вы пригласили людей за наш счёт. Вы оформили кредит за наш счёт. Вы решили за нас, даже не поинтересовавшись нашим мнением. А когда я попыталась возразить, вы объявили меня неблагодарной эгоисткой.
Евгения Ивановна молчала. Слышалось только её тяжёлое дыхание.
— Я приеду к вам, — наконец сказала она. — Мне нужно с тобой поговорить. Сейчас.
— Меня нет дома. Я у родителей.
— Тогда я приеду туда.
— Не надо. Евгения Ивановна, давайте отложим этот разговор. Сегодня праздник.
— Какой праздник, когда моя семья разваливается из-за твоих капризов!
— Это не капризы, — спокойно сказала Алина. — Это моё право отказаться от того, на что я не соглашалась.
Свекровь положила трубку.
Родители встретили Алину тепло, но мама видела — дочь на грани. Вера Николаевна обняла её, увела на кухню.
— Расскажи. Что случилось?
Алина рассказала всё — про утренний разговор, про сообщение Леше, про звонок свекрови. Мама слушала, качала головой.
— Доченька, а ты уверена, что хочешь продолжать этот брак?
Алина вздрогнула.
— Мам, я люблю Лешу.
— Но любит ли он тебя достаточно, чтобы защитить от своей матери?
Этот вопрос повис в воздухе. Алина не знала ответа.
Новый год они встретили втроём — Алина, мама и папа. Отец, обычно молчаливый, после боя курантов обнял дочь и тихо сказал:
— Ты правильно поступила. Мужик должен жену защищать, а не матери подпевать.
Это были самые тёплые слова за весь этот кошмарный декабрь.
В час ночи пришло сообщение от Леши: «С Новым годом. Жаль, что мы не вместе.»
Алина ответила: «С Новым годом. Мне тоже жаль.»
Второго января он вернулся домой. Алина тоже вернулась — всё-таки это их общая квартира, и бежать было некуда.
Они сидели на кухне друг напротив друга. Леша выглядел усталым, постаревшим.
— Праздник прошёл нормально, — сказал он. — Все спрашивали про тебя. Мама сказала, что ты заболела.
— Значит, она не рассказала правду?
— Зачем позорить семью перед родственниками?
Алина усмехнулась.
— Семью. А я не семья?
Леша провёл рукой по лицу.
— Слушай, давай без этого. Я понимаю, что ты была права насчёт денег. Мама действительно перегнула. Я с ней говорил.
— И что она сказала?
— Сказала, что не ожидала от тебя такой чёрствости. Но готова забыть, если ты извинишься.
— Если я извинюсь? — Алина не поверила своим ушам. — За что?
— Ну, за то, что сорвала праздник. За то, что нагрубила ей по телефону.
— Лёша, я не нагрубила. Я просто сказала правду.
— Для мамы это было грубостью.
Алина встала, подошла к окну. За стеклом лежал чистый январский снег, и мир казался таким спокойным.
— Я не буду извиняться, — сказала она тихо, но твёрдо. — Потому что не виновата.
— Значит, ты выбираешь конфликт?
— Нет. Я выбираю своё достоинство.
Леша тоже встал.
— Хорошо. Тогда давай договоримся. Все крупные траты, связанные с моими родителями, мы будем обсуждать вместе. Заранее. И решать вместе. Идёт?
Алина обернулась.
— Идёт. Если ты будешь на моей стороне, когда твоя мать попытается снова устроить что-то подобное.
— Я постараюсь, — Леша помялся. — Но ты же понимаешь, она моя мать. Я не могу её совсем отвергнуть.
— Я и не прошу. Я прошу уважать моё мнение так же, как ты уважаешь её.
Он кивнул. Они обнялись — неуверенно, осторожно. Алина чувствовала, что это не победа, а просто перемирие. Шаткое, временное.
Пятого января в дверь позвонили. Алина открыла — на пороге стояла Евгения Ивановна. Строгая, в тёмном пальто, с каменным лицом.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она.
Алина пропустила свекровь в квартиру. Евгения Ивановна прошла на кухню, села, не снимая пальто.
— Я приехала сказать тебе вот что, — начала она. — Лёша мой сын. Единственный. Я его одна вырастила, выучила, на ноги поставила. И я хотела для него только лучшего.
— Я понимаю, — тихо сказала Алина.
— Не перебивай, — оборвала её свекровь. — Я хотела устроить праздник. Нормальный, красивый. Чтобы родственники увидели, что у моего сына всё хорошо, что он счастлив. Чтобы не думали, что мы какие-то бедные неудачники.
Алина молчала.
— И ты сорвала всё это. Понимаешь? Тётя Люба спрашивала, где ты. Племянники удивлялись. Я выглядела полной дурой, которая не может даже сноху на праздник привести.
— Евгения Ивановна…
— Молчи! Я ещё не закончила! — голос свекрови задрожал. — Я всю жизнь работала. Каждый день, каждый год. Экономила на себе, чтобы Лёше хватало. И вот теперь, когда я попросила одну простую вещь — помочь с праздником — ты отказалась. Сказала, что я манипулятор.
— Вы поставили меня перед фактом, — Алина решила говорить прямо. — Вы не спросили, можем ли мы, хотим ли мы. Вы просто решили, и я должна была заплатить.
— Потому что я устала спрашивать разрешения у своей снохи! — выкрикнула Евгения Ивановна. — Я его мать! Я имею право планировать праздники для своей семьи!
— Имеете. Но не за наш счёт. И не без нашего согласия.
Свекровь встала, лицо её побелело.
— Значит, ты считаешь, что я неправа?
— Да. Считаю.
Наступила тишина. Евгения Ивановна смотрела на Алину долгим, тяжёлым взглядом.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Раз так, то я больше ничего от тебя не хочу. Ничего не прошу и ничего не жду. И ты от меня ничего не жди.
Она направилась к двери. На пороге обернулась.
— Лёша может приезжать к нам, когда захочет. Один. А ты оставайся здесь, с твоими правильными принципами.
Дверь закрылась. Алина стояла в прихожей, чувствуя, как колотится сердце.
Вечером она сидела с Лешей на кухне. Он смотрел в окно, молчал.
— Мама приезжала, — наконец сказал он. — Рассказала о вашем разговоре.
— И что ты думаешь?
Леша повернулся к ней.
— Думаю, что мне хреново. Понимаешь? Мама обижена, ты обижена. Я посередине.
— Я не прошу тебя выбирать между нами.
— Но выходит именно так. Мама сказала, что больше не хочет видеть тебя у них дома. Говорит, можешь приезжать только на большие праздники, если захочешь. И то не обязательно.
Алина кивнула. Внутри было пусто, даже злости не осталось.
— А ты как хочешь?
Леша опустил голову.
— Хочу, чтобы всё было как раньше. Чтобы мы ездили к родителям, чтобы мама пироги пекла, чтобы все были довольны.
— Но так не будет, — тихо сказала Алина. — Потому что я не собираюсь извиняться за то, что права.
Он посмотрел на неё, и в его глазах была грусть.
— Знаю. Просто мне очень больно.
— Мне тоже.
Они сидели в тишине. За окном падал снег, и казалось, что весь мир замер в ожидании чего-то.
— Мама позвонила сегодня, — сказал Леша через несколько минут. — Сказала, что мы можем приезжать к ним, когда захотим. Ну, то есть я могу. Ты — если захочешь, но она не обещает тёплого приёма.
— Я поняла, — Алина взяла мужа за руку. — Лёш, я не хотела ссорить тебя с мамой. Правда. Я просто не могу жить так, когда мной манипулируют.
— Я понимаю, — он сжал её ладонь. — Просто мне так тяжело. Мама всегда была рядом. А теперь она смотрит на меня, и я вижу, что она страдает.
— А ты видишь, что я страдала?
Леша помолчал.
— Вижу. Сейчас вижу. Тогда не видел. Извини.
Это слово — «извини» — прозвучало так неожиданно, что Алина почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Спасибо, — прошептала она.
Они просидели так ещё долго, держась за руки. А потом разошлись по своим делам — жизнь продолжалась, даже если внутри всё болело.
Прошла неделя. Две. Месяц. Леша действительно изменился — теперь он спрашивал её мнение, когда мать просила о чём-то. Не всегда становился на сторону Алины, но хотя бы слушал.
Евгения Ивановна так и не позвонила. Ни разу. Леша ездил к родителям раз в неделю, возвращался грустный. Говорил, что мать спрашивает, как дела, но никогда не упоминает Алину.
В конце января, за обычным ужином, Леша вдруг сказал:
— Мама звонила сегодня. Сказала, что мы можем приезжать, когда захотим.
— Мы?
— Ну да. Я и ты. Говорит, дверь открыта.
— Но она не простила, — сказала Алина. — Правда?
Леша покачал головой.
— Нет. Не простила. Сказала прямо: забыть готова, но не простить. Говорит, ты нанесла ей обиду, которую она будет помнить всю жизнь.
Алина отложила вилку.
— И ты хочешь, чтобы я поехала к ней?
— Не хочу. Понимаю, что ты не поедешь. Просто передал, что она сказала.
Они доели ужин в молчании. Потом Алина убрала со стола, Леша включил телевизор. Обычный вечер обычной семейной пары.
Только внутри у обоих была трещина. Небольшая, почти незаметная. Но она была, и они оба это знали.
В середине февраля Алина встретила на улице тётю Любу — ту самую, что приезжала из Воронежа на злополучный праздник. Женщина узнала её, остановилась.
— Алина? Это же ты?
— Здравствуйте.
Тётя Люба окинула её оценивающим взглядом.
— Женька мне рассказывала про вас с ней. Говорила, что ты отказалась помогать с праздником.
Алина выдохнула.
— Всё не совсем так было.
— А как?
— Сложно. Долгая история.
Тётя Люба усмехнулась.
— Знаешь, я Женьку с детства знаю. Она всегда такая — хочет, чтобы всё было по её сценарию. И обижается, если кто-то не вписывается. Так что я тебя понимаю.
Эти слова прозвучали так неожиданно, что Алина даже растерялась.
— Правда?
— Правда. Но Женька добрая. Просто упёртая очень. Она не умеет прощать, если кто-то идёт против её воли. Так всю жизнь. Так что готовься — она не оттает.
Они попрощались. Алина шла домой и думала об этих словах. «Не оттает.» Значит, так и будет — холодное перемирие, натянутые отношения, редкие встречи из вежливости.
Дома она рассказала об этой встрече Леше. Он слушал, грустно кивал.
— Тётя Люба права. Мама такая. Она не умеет прощать.
— А ты? — тихо спросила Алина. — Ты меня простил?
Леша обнял её.
— Мне нечего прощать. Ты была права. Я сам виноват, что не встал на твою сторону сразу.
Они стояли так, обнявшись, и Алина чувствовала, что с мужем у них всё наладится. Медленно, постепенно. А вот со свекровью…
Со свекровью ничего не наладится. Это стало ясно окончательно.
Прошёл март. Апрель. Евгения Ивановна так и не позвонила ни разу. Леша ездил к родителям один, возвращался всё таким же грустным. Иногда говорил, что мать спрашивала про Алину — формально, холодно.
— Как там твоя жена? Работает? Здорова?
Но никогда не говорила: «Передай привет.» Никогда не предлагала приехать вместе.
В один из таких вечеров, когда Леша вернулся от родителей особенно подавленным, Алина спросила:
— Тебе тяжело?
— Очень, — честно ответил он. — Мне не хватает того, как было раньше. Когда мы все вместе собирались, когда мама радовалась, когда ты с ней нормально общалась.
— Но раньше я проглатывала всё, что мне не нравилось, — тихо сказала Алина. — Я молчала, соглашалась, терпела. А теперь я не могу так. И не хочу.
Леша кивнул.
— Знаю. И я не прошу. Просто… просто мне больно. За нас всех.
Они сидели в тишине. И оба понимали, что это их новая реальность. Леша между двух огней. Алина — с чувством правоты, но без тёплых отношений со свекровью. Евгения Ивановна — обиженная, непрощающая, замкнутая в своей правоте.
Никто не победил в этой войне. Все проиграли понемногу.
И жизнь продолжалась — с этой трещиной в семейном фундаменте, с этим холодным перемирием, с этой болью, которая уже стала привычной.
Алина больше не жалела о своём решении. Она защитила себя, отстояла свои границы, сохранила достоинство.
Но счастья от этого не прибавилось.
Так бывает в реальной жизни — ты делаешь правильный выбор, но цена его оказывается выше, чем ожидалось. И приходится жить с этим дальше, день за днём, зная, что всё могло быть иначе.
Но уже не будет.
ПАЛЬТО…