Павел вздрогнул от глухого стука в дверь. Сначала не поверил. Подумал, может, соседи. Но стук повторился, чуть громче. Он медленно подошёл, остановился напротив и заглянул в глазок.
И оцепенел.
На лестничной клетке стояла она. Его мать. Та самая, что ушла семнадцать лет назад и больше не появлялась. Волосы чуть седые, в старом пальто, с потёртым чемоданом у ног. Рот шевелился — она что-то говорила, но сквозь дверь слов не разобрать.
Павел не шевелился. Стоял с пульсирующим в висках вопросом: открыть или проигнорировать? Уйдёт ли, если не ответить? Или будет стучать до утра?
Стук повторился. Долгий, упрямый.
— Павел… это я. — Голос дрожал. — Я вернулась. Навсегда.
Он продолжал молчать. Но рука уже сама потянулась к замку. Щелчок. Он открыл дверь на пару сантиметров.
Женщина подняла взгляд. Глаза ввалились, нос покраснел от холода. Она смотрела внимательно, будто боялась, что он передумает.
Он распахнул дверь шире, долго смотрел на неё и наконец выдавил:
— Ты правда думаешь, что можно вот так просто прийти?
— Нет, — она покачала головой. — Но всё равно пришла.
Он продолжал смотреть, будто пытаясь разглядеть что-то знакомое в её лице.
— Семнадцать лет, — сказал он глухо. — Ты хоть раз думала, где я?
— Каждый день. Но только теперь хватило сил дойти.
Он не ответил. Лишь шагнул в сторону, давая ей пройти.
Она вошла. Замешкалась в прихожей, не зная, куда поставить чемодан. Сняла туфли, осталась в вязаных носках. Провела ладонью по стене.
— У тебя тепло. И чисто. — Она покосилась на него. — Всегда говорила: будешь толковым.
Он прошёл на кухню, достал из холодильника бутылку воды. Налил себе в стакан. Пил медленно, не глядя в её сторону. Она стояла у двери, потом неуверенно подошла, села на край стула.
— Я не знала, с чего начать. Всё время придумывала, как это будет. А сейчас… — Она развела руками. — Всё глупо, да? Я тогда была молодой. Глупой. Думала, разберусь, устроюсь, потом приеду за тобой. Но… жизнь закрутила. Я теперь хочу всё исправить.
Он не ответил. Смотрел мимо неё, на пол.
Он не ответил. Просто смотрел в сторону, будто борясь с чем-то внутри.
В голове всплыло забытое: окно, ночь, босые ноги на холодном полу. Семилетний Павел прижимается лбом к стеклу. Мама, в зелёной куртке и с рюкзаком, оглядывается и машет: «Через три дня, зайчонок. Я скоро вернусь.»
Три дня прошли. Потом неделя. Потом — никогда. Она ушла с другим, бросив не только меня, но и отца. Просто собралась и вышла за дверь, будто мы были временным эпизодом в её жизни.
Отец сначала держался. Варил макароны, мыл полы, брал за руку до школы. Но с каждым месяцем внутри него что-то ломалось. Запах перегара, неразговорчивость, затяжные вечера перед телевизором. Потом скорая у подъезда, несчастный случай. Павел стоял на лестничной площадке, с рюкзаком за спиной, пока увозили тело.
С тех пор он жил с бабушкой. Школа, первые заработки, армия, институт — всё без неё. Позже он узнал, что мать уехала за границу — налаживать свою жизнь, как она говорила. Ни писем, ни звонков. Она была вырезана из его жизни, как рваный кусок из фотографии.
Теперь сидела в его кухне. Тихая, сгорбленная, чужая.
Он смотрел на неё долго.
— Где ты была все эти годы?
Она вздрогнула. Взяла кружку, поднесла ко рту, но не пила.
— То тут, то там… Сначала с Сашей в Краснодаре, потом в Чехии… потом как-то не до тебя было. Извини. Это ужасно звучит. Я знаю.
Он сжал пальцы в кулак.
— А как ты вообще нашла, где я живу?
— Твоя тётка сказала. Мы случайно пересеклись у автовокзала. Она сказала, что ты здесь.
Он хмыкнул. Никаких писем, звонков, поздравлений с днём рождения. Только случайная встреча. Только теперь.
— До кого было, а? До кого угодно, только не до меня?
Она отвела взгляд, смотрела куда-то в стену.
— Я боялась. Думала, ты меня ненавидишь.
Он хотел что-то сказать, но в этот момент щёлкнул замок. Послышался лёгкий шаг.
— Паш? — Лена вошла, сняла куртку. — Почему не отвечал? У нас молоко кончилось, я зашла в магазин. — Она замерла, увидев гостью. — Кто это?
Мать поднялась. Поправила волосы, выпрямилась.
— Я… мама Павла. И бабушка ваших детей.
Лена посмотрела на неё сдержанно, почти холодно.
— Нет. Вы мама моего мужа. Только не больше, чем на бумаге. — Она повернулась к Павлу. — Поговорим?
Он кивнул. Они ушли в спальню, оставив женщину за столом. Та снова села, теперь обхватив руками кружку.
— Я что-то не поняла. Что она здесь делает? — Лена стояла в дверях спальни, глядя на Павла, как будто впервые видит.
— Ты же сам говорил, что она всю жизнь тебе поломала. Что бросила вас с отцом. Что разменяла на любовника. Это всё было!
— Да, ты права… — он медленно выдохнул. — Но она сама пришла. Я не знал, где она вообще. Даже не знаю, что теперь с ней делать.
Он подошёл к окну, чуть приоткрыл створку. Вечерний воздух был сырой, липкий.
— Я не звал её. Она просто пришла. Стояла там, как призрак. Я смотрел через глазок и не верил, что это она. У меня внутри всё сжалось.
— А у меня сжалось, когда я представила, как наши дети завтра называют её бабушкой. — Лена сжала губы. — Ты не обязан её впускать только потому, что она когда-то родила тебя.
— А я знаю. — Лена скрестила руки. — Вынести чемодан за дверь и закрыть. Или хочешь, чтобы дети называли её бабушкой?
Он обернулся.
— Лена, подожди. Я не сказал, что собираюсь её прощать. Но она же мать мне, как ни крути.
— Мать? — Лена усмехнулась. — После всего? После того, как тебя вырастила бабушка, а не она? После того, как ты полжизни боялся заводить семью? Я тебя помню в начале: мрачный, закрытый, холодный. Ты стал другим. Хочешь обратно в ту тень?
Он опустил взгляд.
— Я просто не хочу стать таким же. Человеком, который делает вид, будто у него нет прошлого.
За дверью послышался звон. Что-то уронили. Павел вышел первым.
На кухне Галина стояла у стола, роняя вилки и тарелки. Видно, пыталась прибраться. Услышав шаги, быстро заговорила:
— Я хотела… сделать что-то полезное. Я тут подумала: а если блины? Ты в детстве любил блины с яблоками, помнишь?
— Ты не должна… — начал он, но Лена перебила:
— Не надо. У нас всё чисто, и блины никто не просил. Дети спят.
Галина кивнула. Слишком резко. В руках задрожала ложка. Она положила её и пошла в коридор.
Павел медленно сел за стол. Лена стояла спиной, молчала.
Молчание повисло в кухне густым комом. Потом он поднялся, прошёл в гостиную, выдвинул диван.
— Сегодня переночуешь здесь, — сказал он, глядя в сторону. — А завтра… завтра будет видно.
Лена не обернулась, но через минуту появилась с аккуратно сложенным чистым постельным бельём и подушкой. Поставила молча, сжатые губы выдали всё.
Галина кивнула и тихо сказала:
— Спасибо, что хоть не выгнали сразу.
Утро было напряжённым. Галина встала раньше всех. На кухне пахло жареными яблоками. Павел вышел в футболке, босиком. Дети выглянули из комнаты. Старший — Артём — с интересом уставился на сковороду.
— А кто это? — шепнул он.
Лена подошла, обняла детей за плечи.
— Это просто гостья. Вам не о чем волноваться, но сейчас лучше вернуться в комнату.
Галина резко развернулась.
Перевела взгляд на Лену:
— Ну зачем ты так, Леночка? Ты меня совсем не знаешь. Я ведь не враг вам.
— Я же не прошу дворец! Не претендую ни на что! Просто быть рядом! Я устала быть одна!
Голос у неё дрогнул, но слёз не было.
Павел развернулся, даже не стал проходить на кухню. Молча поднялся и прошёл в комнату. Открыл шкаф, достал старую коробку. Она была потрёпанной, с рваным уголком. Вернулся и положил на стол.
— Это тебе. Тогда. Когда ты ушла.
Она открыла. Внутри — детские рисунки, открытки, письма на кривых тетрадных листах. Он подписывал их «маме», складывал, надеялся, что отдаст.
Галина провела пальцами по краю бумаги.
— Я не заслужила…
— Вот именно, — сказал он спокойно. — Не заслужила. Но я тоже не заслужил, чтобы тебя не было всю жизнь.
Она медленно кивнула. Долго сидела с бумагами в руках.
Он опять вышел и вернулся через пару минут, держа в руках листок с адресом и несколько купюр.
— Здесь хостел. Я заплатил за неделю вперед. И немного на дорогу. Я не выгоняю. Но ты не можешь войти туда, где тебя не было.
Она смотрела на него сжав губы. Не спорила. Только молча кивнула.
Собрала вещи быстро. Чемодан щёлкнул молнией. На пороге обернулась:
— Спасибо, что хоть выслушал.
Он не ответил. Только закрыл дверь, когда её шаги стихли на лестнице.
А потом сел на диван. Лена подошла, села рядом, обняла за плечи. Он уткнулся лбом в её колени.
Вечером Павел читал детям книжку. Артём зевал, но старался слушать. Младшие устроились рядом, обняв подушки, и тоже смотрели на страницы. На последних строках Павел вдруг остановился.
— Пап, дальше!
— Подождите. — Он посмотрел на детей. — Я просто хотел сказать… Я с вами всегда. Даже когда вы не видите меня. Это важно знать.
Артём серьёзно кивнул. Соня прижалась к нему ближе, Егор зевнул, но не отрывал взгляда.
Павел впервые улыбнулся за этот день.
Через два дня Павел пришёл домой позже обычного. На работе был завал, плюс заехал за деталями для велосипеда сына. Дома — тишина. Только негромкие голоса из детской и шорох воды в ванной.
Он разулся, прошёл на кухню. Лена стояла у плиты, резала яблоки для компота.
— Ты сегодня какой-то… другой, — сказала она, не оборачиваясь.
— Просто устал. — Он поставил пакет на стол. — И думаю.
Она повернулась, вытерла руки о фартук.
— Ты жалеешь, что выгнал её?
— Нет, — ответил он сразу. — Я жалею, что так долго ждал, что она придёт и всё станет иначе. А стало только тише.
Лена подошла ближе, дотронулась до его плеча.
— Мне казалось, ты сломаешься. Как тогда, когда бабушки не стало.
— Было близко. Но не сломался.
Он заглянул в детскую. Артём что-то рисовал, Соня на полу раскладывала кубики, Егор рассматривал картинку в книжке. Спокойствие, которого у него в детстве не было.
Позже вечером зазвонил телефон. Номер неизвестный. Павел колебался, потом ответил.
— Павел? Это Лариса, медсестра из приёмного. К нам тут женщина поступала с гипертоническим кризом. Галина Костина. Сказала, вы — ближайший родственник.
Он молча слушал.
— Она в норме, уже лучше. Но мы просим кого-то приехать — подписать бумаги, забрать вещи. Сегодня не обязательно. Завтра.
Павел долго сидел в прихожей, глядя в пол. Потом зашёл в комнату, сел рядом с Леной.
— Её положили в больницу. Давление.
— Ты поедешь? — тихо спросила она.
— Не знаю.
Он встал раньше обычного. Лена не спрашивала. Только положила на стол бутерброды и бутылку воды.
Больница оказалась обычной. Светлая, с облупленным подоконником и резким запахом хлорки. Галина лежала у окна, читала газету в очках.
Когда он вошёл, подняла глаза, прищурилась, потом слегка улыбнулась:
— Не ожидала. Думала, ты больше не появишься.
Он присел на табурет у кровати.
— Я тоже не знал, приду ли.
— Мне уже лучше. Сильно испугалась — сердце, давление, голова. А потом подумала: может, так и надо. Чтобы кто-то наконец остался рядом.
Он не ответил.
— Ты знаешь, Павел… Я не прощения жду. Я просто хотела, чтобы ты знал: я тогда испугалась. Всего. Ответственности, быта, вашей любви. Она меня давила.
— Я был ребёнком, — сказал он тихо. — И я тебя ждал. А ты уехала в Европу и никому ничего не сказала.
Она опустила глаза.
— Мне казалось, что я не справлюсь, если вернусь. Что вы мне не простите. Что ты вырастешь и забудешь.
— Я вырос. Только не забыл.
Они сидели молча. Потом он встал, пошёл к окну. Посмотрел вниз — лето ещё держалось, клумба цвела, дети ели мороженое у магазина напротив.
— Ну, я пошёл? Мне на работу нужно.
— Хочешь — иди. Хочешь — посиди. Я всё равно тебе не навяжусь больше.
Он остался ещё на двадцать минут. Потом ушёл, не обещав ничего. Не сказав «до свидания».
Дома был обычный вечер. Ужин, детские разговоры, Лена ставила сушиться бельё. Павел смотрел, как Егор поёт что-то себе под нос.
— Ты как? — спросила Лена, складывая полотенца.
— Как будто что-то разжало внутри. Не простил. Но и не злюсь.
На следующий день он снова пошёл на работу. Галина позвонила один раз. Он не ответил.
Через неделю пришло письмо. Без подписи. Внутри — маленькая записка: «Я уезжаю. Не тревожу. Спасибо, что пришёл».
Павел сложил лист и положил в ящик. Не разорвал. Не выбросил.
Позже тем вечером он вытащил из коробки тот самый старый рисунок — солнце, дом, две фигуры. Он и мама. Мелкими буквами сбоку: «Когда ты вернёшься — я буду ждать».
Он долго смотрел. Потом положил обратно.
И в первый раз за много лет — не стал прятать это обратно, просто закрыл ящик и ушёл.
Свекровь с плачем рассказывала о своих долгах, просила денег. А через час я случайно увидела ее в новой шубе, выходящей из салона красоты