— Подожди, что? — Даша резко обернулась, чуть не выронив хлебницу.Дима стоял за её спиной, уткнувшись в телефон, будто ничего важного сейчас не происходило.— Я говорю, я Тёму сам сегодня в школу отведу, — повторил он. — А тебе лучше дома остаться. У Никиты ветрянка.
Она не сразу поняла. Хлебница в руках задрожала, но она продолжала мазать масло на ломтики — автоматически, будто это могло вернуть утро в привычное русло.
— Ветрянка? — переспросила и посмотрела прямо. — И ты хочешь, чтобы я осталась?
— Ну а кто? Мне сегодня никак, у меня планёрка с утра. Потом съездить, потом в Zoom, потом отчёт. А ты же дома, — он говорил спокойно, как будто речь шла о погоде.
Даша медленно повернулась к раковине, отложила нож, закрыла глаза. В голове мелькали расписание смен, график Маши, договор с поставщиком на кофейные зерна.
— У меня работа. У меня сегодня смена. Я не могу просто…
— Ну, ты же бариста. Найдут, кем заменить. Это ж не хирургия.
Он снова посмотрел в экран. От этого тона её сжало под рёбрами. Не то чтобы он хотел унизить — просто не считал это важным.
— И как долго, по-твоему, я должна «быть дома»? — спросила она тихо.
Он пожал плечами, всё тем же голосом:
— Пока Никита не поправится. Ну что ты начинаешь?
— У меня сегодня важный день на работе, — сказала она, поворачиваясь к двери. — Я не могу просто остаться. Это не обсуждалось.
На лестничной площадке было холодно. Даша стояла в пальто, держа ключи в одной руке, сумку в другой. Секунда — и она уже спустилась по ступеням, толкнула дверь подъезда.
В маршрутке было душно, окна запотели, город за стеклом двигался, как в тумане. Даша стояла у задней двери, прижимая к себе сумку, ловя равновесие на каждом повороте. Пахло мокрой одеждой и чужими духами.
Женщина рядом говорила по телефону — громко, с нажимом:
— …да не поеду я к ней, у неё манипуляции начались. Она ж вечно больная, чтоб её пожалели. А я что — крайняя?
Даша отвела взгляд. Почему-то эта реплика застряла в голове. Что-то больно похожее.
Она достала телефон и быстро набрала:«Задержусь. Проблемы дома».
Удалить? Нет, слишком мягко. Но другого варианта всё равно не было.
К обеду она сидела в подсобке кофейни, на коленях — плащ, в руках — чай в пластмассовом стаканчике. Тепло било по ладоням, но не доходило до тела. Коллега Маша, бодрая, загорелая, с рюкзаком у ног, щебетала:
— Представляешь, билеты урвала за копейки! На пять дней, в Карелию, домики, природа, банька… Блин, Даш, там же сосны, запахи — как в детстве.
Даша кивала, сил улыбаться не было. Сглотнула чай, горький, слабый.
— А ты бы… ну вот ты бы сидела с чужим больным ребёнком? — неожиданно вылетело.
Маша остановилась:
— С чужим? В смысле?
— Если бы тебя просто поставили перед фактом. Без разговора. Просто… «остаёшься».
Та замерла. Потом осторожно, с искренним удивлением:
— А зачем?
Даша не ответила. Просто встала и пошла в зал, оставив за собой запах дешёвого чая и тяжёлую паузу.
Во второй половине дня она снова вышла в подсобку — не пить чай, а позвонить администратору. Объяснила всё быстро, без лишних слов. Попросила временный отгул — на пару дней, может, на неделю. Та выслушала, даже поблагодарила: «Ты хоть предупредила, а не пропала. Держись, Даш».
Вечером она приехала домой. Скинула пальто, поставила сумку у двери. Дима вышел из комнаты, как будто ждал её.
— Значит, останешься? — спросил.
— Да. На время. Я взяла отгул.
Он кивнул. Сказал «Спасибо» и больше ничего. А она молча прошла на кухню, достала кастрюлю и начала готовить ужин, не снимая серую футболку.
Неделя пролетела незаметно. Дома было тихо. Слишком. Дима сидел за обеденным столом, ноутбук раскрыт, пальцы по клавишам, лицо напряжённое.
Даша поставила перед ним тарелку с гречкой. Он даже не оторвался.
— Слушай, ты говорил — это временно. А уже неделя. Я всё время с Никитой: и температура, и уроки, и лекарства…
— Ну ты же дома. Я правда не успеваю. Ты же знаешь.
Он ел. Спокойно. Уверенно. Будто она ему ныла без причины.
Даша почувствовала, как подкатывает к горлу — ком. Не от усталости. От этого спокойствия, как будто всё в порядке.
Она ушла. Медленно, без слов. Ванная, закрытая дверь, зеркало.
Зеркало не врет. Под глазами — синяки. Волосы спутаны, как после бессонной ночи. Хотя она и правда не спала — Никита кашлял почти до трёх.
Из комнаты доносился голос Артёма:
— Мам, а где зарядка от планшета?
— В шкафу, в коробке, — крикнула в ответ, глядя на себя.
— Нашёл!
Она выдохнула.
— Я не дома потому, что могу, — шепчет себе. — А потому, что ты так решил.
Щёлк — выключатель. Тишина. Зеркало темнеет.
На следующее утро, у школы, ветер тянет шарф из рук. Артём ёрзает, закидывает рюкзак повыше, обнимается быстро, по-мальчишески.
— Мам, а ты сегодня на работу пойдёшь? Ты же любишь кофейню, — смотрит в глаза, серьёзно.
Даша сглатывает. Улыбается, как может.
— Конечно. Скоро.
Он машет и уходит. А она стоит, смотрит, как его поглощает школьный двор, как кричит звонок, как ворота закрываются.
А в голове снова:«Ты же мать. Это не тяжело — посидеть».
И почему-то от этих слов внутри будто что-то проваливается.
После школы Даша заглянула домой. Никита лежал в комнате, укрытый пледом, рядом — пустой стакан и градусник на подушке. Он посмотрел на неё, спросил, нет ли апельсинов, и снова закрыл глаза. Она тихо вышла, взяла рецепты, кошелёк, и уже через пару минут спускалась по лестнице, кутаясь в шарф, будто боялась, что передумает. В сумке лежали рецепты, ключи, кошелёк и странная пустота, похожая на усталость.
В аптеке пахло чем-то сладким и пластмассовым. Даша стояла у стойки, сжимая в руках два рецепта — один с жёлтым штампом, второй мятый, с подписями шариковой ручкой. Девочка за кассой листала в компьютере что-то, печатала, чек не вылезал.
— Два сиропа, один жаропонижающий, второй — от кашля, — повторила та. — Плюс термометр. Получается тысяча триста.
Даша достала бумажник. Купюры лежали вразнобой — двести, пятьсот, сто. Она пересчитала, нахмурилась. Не хватало — чуть.
— А если без этого? — она показала на сироп для Артёма.
— Тогда девятьсот сорок, — быстро среагировала фармацевт.
— Угу. Давайте тогда без него, — голос предательски охрип.
В этот момент завибрировал телефон. На экране — Ольга Павловна, управляющая кофейней. Даша на мгновение прикрыла глаза, потом ответила.
— Да. Слушаю.
— Дарья, добрый день. Скажите, у вас всё в порядке? Мы уже неделю без графика, а Машу пришлось на подмену просить.
— Я понимаю. Простите. У меня сейчас не очень простой период… Семейные обстоятельства.
— Вы сможете вернуться к выходным? Хотя бы в воскресенье?
— Пока не могу. Правда. Я скажу, как только — сразу.
— Хорошо. Держитесь.
Разговор закончился. Даша стояла в аптеке и вдруг поняла: она только что назвала это «семейными обстоятельствами». Хотя иногда ей казалось, что в этой семье у неё нет своего голоса.
Поздний вечер. Комната наполовину в темноте. На одной кровати спал Никита, нос шмыгал во сне. Артём, уже в пижаме, сидел за столом, выводя что-то в тетради. Он зевнул, посмотрел на маму, но продолжил писать — хотел закончить перед сном.
Даша мыла посуду, прислушиваясь. На плите что-то кипело.
Входная дверь хлопнула. Дима зашёл, не поздоровался, бросил ключи на полку и прошёл на кухню.
— Ты не дала жаропонижающее в пять вечера, — сказал хмуро, не глядя. — Я у него спросил, он сказал, не пил.
— Дала. В шесть. Он спал до этого.
— В пять надо было, по инструкции.
— Я не успеваю всё по минутам. У меня двое детей на руках, — голос сорвался.
— Ну ты же не работаешь пока.
Она замолчала. Потом медленно вытерла руки, положила полотенце на раковину и посмотрела на него.
— А ты заметил, что у меня нет выходных? Ни одного.
Он пожал плечами. Как будто не понял, к чему она. Как будто «не работать» — значит отдыхать.
Следующее утро. Сумка собрана, куртка на плечах. Никита стоит в прихожей с рюкзаком. Смотрит сонно, лоб блестит.
Даша протягивает термометр Диме. Он берёт его неохотно.
— У него температура, — говорит она спокойно. — Мне пора. На работу.
— А куда я его? — с раздражением.
— Ты же говорил, что всё решишь. Вот и решай.
Она застёгивает молнию, поправляет ремешок сумки.
— И куда ты собралась?
— В кофейню. Люди работают, даже если дома ветрянка. Я дважды просила тебя взять отпуск. Теперь — твоя очередь.
Дима молчит. Губы поджаты. Смотрит ей в спину, когда она уходит, не оглядываясь.
Вечер. Кухня. Даша положила на стол аккуратно вырванный лист из тетради — ровными строчками она выписала свои рабочие смены, дни, когда будет с детьми, и телефон няни. Всё было по-деловому, ясно, без лишних слов. Это не был ультиматум — просто попытка выстроить жизнь, в которой никто не остаётся в тени другого.
Дима пришёл поздно. Усталый, в пальто. Развернул лист, медленно сел.
— Ты серьёзно? — голос ниже обычного. — Мы же семья.
— Именно поэтому, — сказала Даша, не глядя. — Я не могу быть просто бесплатной услугой. Даже семье.
Он кивнул, будто соглашаясь. Но взгляд не отрывался от расписания. Долго, медленно. Внутри — шевелилось, что-то сдвигалось, но не проявлялось наружу.
Поздно вечером Даша стояла у раковины, в халате, мыла кружку. Вода теплая, знакомая. Плечи напряжены.
После разговора с Димой она поняла: больше так не получится. Пока все легли спать, достала телефон, открыла заметки. Там был сохранён номер — «Алла Сергеевна (няня, по объявлению на соседском форуме)». Несколько секунд сомневалась, потом написала: «Здравствуйте. Мне нужна помощь с мальчиком, семь лет. Несколько дней в неделю. Вы свободны?» Ответ пришёл почти сразу: «Свободна. Могу приехать в субботу познакомиться».
Утром, когда она уже собиралась на рынок, Дима появился в дверях. Поставил сумку у стены, сбросил куртку, тяжело сел. Было видно — ночь он провёл беспокойно.
— Я вообще не понимаю, чего ты от меня хочешь, — сказал он, не глядя. — Я всё тащу. А ты — с графиком, с этими правилами…
Даша обернулась.
— Я устала. Мне не жалость нужна. А уважение.
Он пожал плечами, будто хотел что-то сказать, но передумал. На колене — сжатый кулак. Напряжение в теле.
Даша уже повернулась к выходу, но остановилась в дверях.
— Я не против помогать, Дим. Но я не обязана делать всё одна. Мне важно, чтобы ты это понял. Мне страшно, когда ты — рядом, а всё на мне.
Он поднял глаза. Растерянно, устало. И ничего не сказал.
Она не ответила. Просто молча ушла. Не хлопнув дверью. Без обиды, без надежды.
В субботу утром за окном медленно кружился снег. Небо висело низко, серое, будто ватное. В прихожей — голос пожилой женщины.
— Я, конечно, не родная ему. Но помочь могу. Три дня в неделю — нормально?
— Нормально. Спасибо вам.
Алла Сергеевна — высокая, с аккуратным узлом на затылке, в пальто. Держит сумку и улыбается сдержанно.
— Сразу видно — вы крепкая. Сейчас таких мало. Но вы не сгорайте, а то потом тяжело подниматься.
— Постараюсь, — тихо отвечает Даша.
Няня проходит в комнату, Никита поднимает голову. Смотрит с интересом, не испуганно. Артём сидит за столом, рисует.
На следующий день, в воскресенье, все были дома. Дима сидел с ноутбуком, делая вид, что работает. Алла Сергеевна на ковре, перекладывает кубики с Никитой, разговаривает с ним спокойно, будто знала его давно. Звук кубиков, смех, лёгкий хаос. Даша вышла на балкон с кружкой кофе, прижав её к груди, как оберег. Внутри всё ещё звучал вчерашний разговор, но на душе было чуть свободнее. Воздух свежий, мокрый. Дома — уютно, впервые за долгое время.
Артём подошёл с тетрадкой в руке, немного неуверенно, но с ожиданием в глазах.
— Я сам всё сделал. Правда. Можно я погуляю?
Даша взяла тетрадку, быстро пробежалась взглядом. Почерк неровный, но старался. Она кивнула, улыбнулась.
— Можно.
Он обулся и выбежал во двор. Даша осталась у окна, глядя на комнату. Смех Никиты, голоса, кубики. Всё — живое, настоящее. И впервые — без ощущения долга.
Она выдохнула. Спокойно. Без вины.
— Теперь можно.
Дима пришёл с работы — рано, не как обычно. Был раздражённый, сжатый, как будто весь день нёс в себе ком и теперь принёс его домой.
— Я уже устал, — сказал, едва переступив порог. — Ты без спроса наняла няню. Теперь я должен платить. И мой сын жалуется, что она с ним груба. Даша смотрела на него молча. Потом сказала: — Я тоже не могу, Дим. У меня работа. Я не могу быть всем и сразу.
— Хорошо, — отрезал он.
— Тогда я твоему сыну больше ничего не дам. Воспитывай сама. Она встала, спина напряглась: — Вот как ты заговорил… Тогда и ты воспитывай. Или отдай его своей бывшей.
Он открыл рот, но она уже продолжила, спокойно, тихо: — Я устала. Мы два года вместе, и всё, что ты сделал — повесил всё на меня. Ты называешь это семьёй? Она прошла в комнату, молча собрала вещи. Артём стоял у двери, молча наблюдая.— Всё в порядке, — сказала она ему.
— Мы идём домой.И больше не обернулась.
Они вышли в прихожую. Артём всё понял без слов. Пока Даша собирала рюкзак и пакеты, он молча надел куртку, засунул в карман блокнот с рисунками.
Из комнаты показался Дима. Он смотрел, как она застёгивает молнию.
— Ты что, реально уходишь? После всего, что у нас было? Из-за какой-то мелочи?
Даша обернулась. Взгляд был спокойный, усталый.
— Это не мелочи. Я просто больше не хочу здесь находиться.
Он сделал шаг, но не сказал ничего. Она взяла сына за руку. На лестнице Даша крепко держала его ладонь, будто боялась снова остаться одна.
Позже, уже на новой съёмной квартире, запахло поджаренной гречкой. Она подошла к плите, помешала — машинально, как в прошлой жизни.
— Мам, посмотри! — Артём протянул рисунок.
— Это солнце?
— Нет! Это ты. И вот здесь — свет. Видишь?
Он ткнул пальцем в круг с лучами.
— Получилось? — с надеждой.
Даша присела рядом, провела рукой по его голове.
— Получилось. Очень. Ты — герой.
Перед сном она сидела на краю кровати. Артём, укрытый пледом, шептал что-то, уже наполовину во сне.— Ты счастливая? — спросил вдруг.
Даша замерла. Улыбнулась — не губами, а глубже.— Я важная, — ответила. — И я это наконец понимаю.
Через день она снова стояла за стойкой в кофейне. Пальцы быстро набирали заказ, молоко пенилось в питчере. Маша, сияющая, протирала витрину.— Рада, что вы вернулись, — сказала. — Без вас всё как будто… провисло.
Даша кивнула, поправила стаканчики. В дверь вошла женщина с мальчиком — лет шести.— Добрый день, — сказала она. — У вас можно просто посидеть, пока урок закончится?
— Конечно. — Даша улыбнулась. — Присаживайтесь.Мальчик подошёл ближе.— Здравствуйте!— Привет, — она присела, чтобы быть на уровне его глаз. — Как тебя зовут?
Он назвал имя. Она улыбнулась ещё теплее.
Они возвращались с покупками. В пакете — макароны, молоко, упаковка яиц и пучок укропа. Артём нёс хлеб и пакет с мукой, старательно, как взрослый. В квартире — обои простые, свет тёплый. Пока она раскладывала продукты, он рисовал.
Телефон завибрировал. Снова Дима. Она не посмотрела.
— Поможешь разложить?
— Конечно, — сказал Артём. — А завтра мы можем испечь что-нибудь?
— Можем, — ответила она. — Всё можем.
Позже, когда он уже укрылся и зевнул, она села рядом.— Ты сегодня молодец. Уроки, ужин, порядок. Спасибо тебе.
— Мам?— Ага?— А можно завтра просто ничего не делать? Только быть.
Она поцеловала его в макушку.— Можно. Теперь — можно.
Свекровь гостит у нас уже вторую неделю. После очередного ее упрека я не выдержала