— Ты опять? Оль, ну сколько можно? — голос Андрея звучал ровно, но в нём сквозила усталость.
— Я не виновата, начальник держал до последнего. Отчёт на понедельник. Он сам внезапно вспомнил.
— Я просто волнуюсь. Егор один, ужин остывает.
— Я через десять минут буду дома. Скажи ему, пусть не ложится.
Ольга отключила телефон, не дожидаясь ответа. На столе, возле клавиатуры, осталась открытая таблица — строки плыли перед глазами, пальцы дрожали от спешки. Она пересохшими губами допила остатки холодного кофе, кинула в сумку флешку и выскочила из офиса.
Позже дома, на кухне свет был ярче обычного. Нина Семёновна сидела у окна, в её позе сквозила показная сдержанность.
— Ужин, конечно, остыл. Ребёнок один сидит, ты мать или кто вообще?
Ольга сбросила сумку на табуретку, быстро подошла к плите.
— Извините, я задержалась. Работа.
— Ну да, работа у неё. Всё работа. А дом — это что, курорт?
— Мам… — начал Андрей, садясь за стол. — Не начинай. Она же объяснила.
— Я и не начинаю. Я просто констатирую. Каждый вечер одно и то же. И не надо меня затыкать. Это моя квартира, между прочим.
Ольга молча разогревала еду. Кашу переложила в миску, поставила на поднос, пошла в комнату к Егору. Тот уже в пижаме, сидел с тетрадкой.
— Мам, я задачку не понял. Можешь помочь?
— Конечно. Только поешь сначала, ладно?
Они сели рядом, Ольга глянула в тетрадь, попыталась сосредоточиться. С кухни доносились демонстративные вздохи.
— Вообще-то уже девятый час. Некоторые люди спят в это время, а у нас тут уроки. Я на кухне каждое слово слышу. Цокает он этим карандашом — будто дятел. Где его отец, кстати? Может, хоть он бы помог, если уж мать всё время занята.
Егор опустил глаза. Ольга тихо убрала его руку с тетрадки.
— Давай на сегодня хватит. Завтра закончим.
Позже, в ванной, смывая макияж, Ольга вспомнила их второй вечер после переезда. Тогда Нина Семёновна вдруг остановилась в дверях кухни, оглядела её сверху вниз и сказала почти без эмоций:
— Ты вроде нормальная, но сын мог бы найти женщину без хвоста.
Слово «хвост» будто отпечаталось в голове. Ольга тогда не ответила, просто ушла в комнату, сжав зубы. А сейчас эти слова всплыли сами собой — слишком знакомо звучали сегодняшние упрёки.
Утром на кухне свекровь сидела одетая, с платком, как в поликлинику.
— Слушай, Оля, ты бы со мной прошлась. У меня по записи. А то там эти старушки без очереди лезут.
— Вы же всегда сами…
— Ну, если я вам тут, как чемодан без ручки, могу и не просить. Но думала, раз живёте у меня…
Ольга достала ключи.
— Конечно, провожу. Давайте побыстрее, я потом на работу.
Врач в поликлинике оказался бодрым. Посмотрел анализы, кивнул:
— У вас давление скачет от нервов. Пейте больше воды, двигайтесь. И… поменьше конфликтов.
На обратном пути Нина Семёновна молчала. Дома с порога в голос пожаловалась Андрею:
— Врачи сами не знают, что со мной. Говорят — нервы. А как тут нервы выдержат, если она в упор никого не замечает, кроме своего этого мальчишки!
Ольга вошла на кухню, не глядя на них. Открыла холодильник. Молча достала кефир.
Вечером, в спальне, она села на край кровати.
— Андрей. Мы можем поговорить?
Он зевнул, отложил телефон.
— Я больше не могу так, — тихо сказала Ольга. — Каждый день одно и то же. Она при всех говорит, что я ей чужая. Ты это слышишь?
Андрей вздохнул, потер лицо ладонью.
— Ты же знаешь, мама к тебе… ну… настороженно. Просто не обостряй. Я тебя прошу.
— Я стараюсь. Но она постоянно — упрёки, намёки, давление. Мой сын ей чем-то вечно мешает.
— Это её квартира, Оль. Мы у неё. Ты же понимаешь.
Ольга молчала. Сидела, уставившись в стену. Егор в соседней комнате шевельнулся.
Тишина звенела. Ничего не заканчивалось. Всё только начиналось.
В доме было тихо. Часы на микроволновке светились зелёным, отбивая минуты. Ольга сидела у окна с кружкой чая, который уже остыл. Свет не включала — не хотелось. За стеной сын мирно спал. Андрей смотрел телевизор в комнате матери.
Наутро всё началось как обычно: запах каши, скрип половиц, шаркающие шаги Нины Семёновны по коридору. Ольга застёгивала пальто у входной двери. Несколько секунд стояла молча, потом вдруг выдохнула:
— Я тут подумала… Может, вам попробовать съездить в санаторий? Неделя-другая. Подлечиться, отдохнуть. Воздух, режим, процедуры — всё как положено. Врач же сказал, что нервная нагрузка высокая.
Нина Семёновна скрестила руки на груди.
— То есть ты уже решила, да? Меня отправить. Из дома. Куда подальше. Пока сама с мальчишкой тут останешься, удобно. Ещё скажи — билет купила.
Ольга сдержалась.
— Это не так. Я просто хотела… чтобы вам было лучше.
— Лучше мне будет, когда ты уйдёшь. Сама. Без санаториев.
Ольга сдержалась. Повернулась к Андрею:
— Мы просто поговорили с врачом. Он сказал, вы мало отдыхаете. Я подумала, может, поддержка со стороны…
— Не надо. Мне не санаторий нужен. Мне сын нужен, тепло семьи. А ты, Оля, лучше бы на своего мальчика внимание обратила. Или это только я слышу, как он по ночам кашляет?
Ольга промолчала, вышла в подъезд.
После работы Ольга зашла в кафе — просто посидеть полчаса. Позвонила Даше — подруге ещё со студенческих времён, которая всегда умела сказать что-то простое и нужное.
— Ты как? Всё по-старому? — голос Даши звучал мягко, но с тревогой. — Слушай, приезжай ко мне на пару дней. Комната свободна, отдохнёшь хоть немного.
— Не могу. Андрей не поймёт. Он опять подумает, что я разжигаю…
— А не ты ли каждый день терпишь? Он вообще на чьей стороне?
— Он… — Ольга запнулась. — Он между. Или делает вид.
— Ты так и будешь ждать, пока всё само развалится? — тихо спросила Даша.
— Я не знаю… Мне кажется, если я уйду, он не остановит. Просто отпустит.
— Вот и подумай, Оль. Кто тут кому нужен на самом деле.
Позже дома, на первый взгляд, всё было тихо и привычно. Но вечером, выходя из ванной, Ольга услышала, как Нина Семёновна на кухне говорила приглушённо:
— Ты подумай, Андрей. Кто тебе нужен? Я — твоя мать. Или она — с этим мальчиком. Ты ж не дурак.
Ольга замерла. Потом, как будто ничего не произошло, прошла в комнату. Андрей появился через минуту — закрыл за собой дверь, молча сел на край кровати и уткнулся в телефон.
На следующий день, когда она только зашла домой после поздней смены, Егор вышел из комнаты босиком.
— Мам, бабушка сказала, что ты папе не подходишь. Что ты ему мешаешь. — Егор стоял в дверях, теребя рукав пижамы. — Ты правда ему мешаешь?
Ольга присела, обняла его.
— Нет, солнышко. Я папе не мешаю. Просто иногда взрослым трудно понять, кто рядом с ними — и почему это важно. Но я с тобой и папой. Всегда.
На следующий день, как по сценарию, Нина Семёновна упала. Или сделала вид, что упала.
— Я поскользнулась. У меня в глазах потемнело, — заявила она, лёжа на диване.
Приехал врач. Посмотрел, пощупал локоть, померил давление.
— Ни ушибов, ни перелома. Всё в порядке. Может, просто испуг.
— Ну да, конечно, — буркнула Нина Семёновна. — Им бы лишь бы отмахнуться. А если я ночью не встану?
Ольга стояла рядом, сложив руки на груди.
— Мы можем оформить направление в санаторий. Хоть на пару дней. Врач ведь сам говорил — вам нужен покой, наблюдение, режим. Это помогло бы восстановиться.
— Госпитализацию? Меня в больницу? Да вы меня в гроб хотите загнать! И ты туда же, Оля!
Андрей вбежал в комнату:
— Ну зачем ты её доводишь? Она и так в стрессе.
Ольга ничего не ответила.
Ночью, когда уже легли, Егор тихо подполз к её кровати.
— Мам… давай жить, как раньше. Когда ты смеялась. Я скучаю по тебе весёлой.
Она обняла его. Сердце будто вывернулось. Никаких слов не нужно было.
На следующее утро, собираясь на работу, Ольга сказала Андрею:
— Нам нужно снять квартиру. Отдельно. Мне тяжело так. Я больше не могу жить с твоей мамой…
Он не сразу ответил.
— Ты же знаешь, мы не потянем. Мама нас и так приютила. Зачем всё усложнять?
Она не ответила.
Вечером, возвращаясь домой, Ольга на мгновение застыла в коридоре. У стены стояли их с Егором сумки и рюкзаки — аккуратно, по-хозяйски сложенные. Даже детские кроссовки стояли рядом, носками к выходу.
— Я просто шкафы разбирала, — бросила Нина Семёновна из кухни, не поднимая глаз. — Освобождаю место.
Ольга не ответила. Сняла куртку, поставила сумку в угол и прошла мимо, не глядя на свекровь.
Позже, когда Егор уже спал, она села на кухне, набрала маму.
— Привет, мам…
— Олечка? Всё в порядке?
— Да, да. Всё хорошо, — сказала она быстро, чуть выше обычного. — Просто устала, как всегда. На работе завал, и… да вообще всё нормально.
— Голос у тебя какой-то… Ты не заболела? Как Егор?
— Всё хорошо. Он спит уже. Всё спокойно.
— Оля, ты точно?..
— Мам, правда. Всё нормально. Я просто очень устала. Я завтра тебе перезвоню, ладно?
— Ну хорошо… береги себя, слышишь?
— Угу. Целую.
Она отключила звонок и долго сидела, сжав телефон в ладонях. Потом просто закрыла лицо руками и замерла. В доме было тихо, только часы в прихожей тикали будто нарочно громче обычного.
После звонка она не двигалась. Сидела в тишине, сжав ладони в коленях. А потом вдруг резко закрыла лицо руками. Тихо, чтобы не разбудить сына, заплакала. Без слов, без всхлипов. Просто усталость. Пустота. И отчётливое понимание — идти ей некуда.
Она просто устала быть чужой в этом доме.
Ольга проснулась рано — не от будильника, от собственного напряжения. Встала, как будто по команде. Сделала чай, не включая свет. Сын ещё спал. Внутри было ощущение предрешённости.
На кухне снова царила тишина. Только скрип табурета, когда она села. Казалось, всё уже было: разговоры, попытки объяснить, усталость, тишина, в которой никто не слышит.
Вечером Нина Семёновна громко заявила прямо за ужином, не стесняясь, как будто специально создавала конфликтную ситуацию:
— Ольга тянет из тебя все соки. Ради чужого ребёнка! Андрей, ты глаза открой наконец.
Ольга подняла глаза. В дверном проёме стоял Егор. Лицо у него побледнело.
— Мама — лучшая! А вы злая! — выкрикнул он и, глядя прямо на свекровь, развернулся и хлопнул дверью в своей комнате.
Андрей отложил вилку.
— Мам, может, хватит уже? — сказал он неуверенно.
Нина Семёновна закатила глаза.
— Я тебя одна растила! Я всё ради тебя делала! А она тебя тихо уводит. Ты не видишь, да?
Андрей не ответил. Просто потупил взгляд в тарелку. Ольга встала, забрала его и свою тарелку, унесла к раковине. Несколько секунд стояла, глядя в окно над мойкой, будто собиралась с мыслями.
В ту же ночь, когда все уже спали, Ольга встала. Осторожно, стараясь не разбудить никого, достала чемодан из шкафа. Складывала вещи медленно, вдумчиво. Всё нужное: документы, зарядки, несколько кофт, аптечку. Потом — сына вещи. Штаны, футболки, любимый мягкий плед с машинками. Он спал спокойно, с поджатыми ногами, щекой к подушке. Ольга присела рядом, провела ладонью по его волосам.
Она вспомнила, как он однажды сказал почти шёпотом: «Мам, я хочу, чтобы ты снова смеялась». Именно в тот момент решение стало окончательным. Она не будет ждать чьего-то разрешения — просто заберёт сына и уйдёт.
На цыпочках вышла в прихожую, натянула пальто, проверила документы. Чемодан скользнул по полу почти бесшумно. Ольга заглянула в комнату. Егор всё ещё спал, свернувшись калачиком под одеялом. Она потрогала его за плечо, шепнула: «Солнышко, вставай. Нам надо пойти». Он открыл глаза, сонно кивнул, стал одеваться, молча. Ни одного вопроса. Лишь зевнул и взял её за руку в прихожей. Ольга помогла ему натянуть куртку, поправила капюшон.
Она уже открывала входную дверь, когда сзади послышался скрип. Андрей стоял в дверях комнаты, сонный, в майке и трениках. Он смотрел на неё непонимающе, как будто не сразу осознал, что происходит. Потом выдавил:
— Ты серьёзно? — тихо.
Ольга кивнула.
— Я больше не могу. Я устала доказывать, что имею право быть.
— Ты готова всё разрушить ради обиды на мою мать?
— Я выбираю тех, кто любит, а не тех, кто терпит рядом ради удобства.
Она застегнула молнию чемодана. Пошла в комнату за курткой. Он стоял растерянно моргая глазами.
— Оль, подожди…
— Я больше не могу быть чужой в этом доме.
Она закрыла дверь за собой медленно, без хлопка. Подхватила чемодан, Егор шёл рядом, прижимаясь к ней плечом. На улице было темно и тихо. Такси уже стояло у подъезда — Даша заранее вызвала такси, зная, что Ольга не решится сама. Водитель помог с вещами, ничего не спрашивая.
Когда машина тронулась, Ольга посмотрела на подъезд в зеркале заднего вида. В окнах квартиры ещё горел свет. Но она не ждала — ни извинений, ни слов. Всё, что ей нужно было, — спало сейчас у неё на коленях и дышало ровно.
Они уехали в ночь, без шума, без сцены. Только с чувством, что дальше будет по-другому.
В квартире у Даши было тихо. Егор ел кашу, разрисовывая салфетку фломастером. Ольга смотрела, как он ест, и впервые за долгое время чувствовала себя спокойно. Тишина была другой — не гнетущей, а живой.
— А мы теперь здесь навсегда? — спросил он, не поднимая головы.
Ольга улыбнулась:
— Навсегда — нет. Но пока нам здесь хорошо. И нам никто не мешает быть собой.
Через три дня позвонил Андрей. Голос был напряжённый, но тихий:
— Ты всегда можешь вернуться. Я поговорил с мамой…
Ольга долго молчала. Потом ответила спокойно:
— Я уже пыталась построить с тобой семью. Но ты меня не услышал. Оставайся с ней.
Вечером она сидела у окна с чашкой чая. Смотрела, как на окне медленно тает след от пальца сына. Он рисовал солнце.
Она думала, как долго пыталась быть удобной, правильной, той, кого примут. Как много раз сжимала зубы и молчала. И вдруг стало ясно: любовь — это не выживание. Это когда тебя видят. Не пользуются, не переносят, а выбирают.
И вот теперь она выбрала себя. Не для того, чтобы доказать. А чтобы просто быть. С собой. С сыном. С настоящей жизнью.
Не заново. А — впервые.
Ты за всё заплатишь