Когда свекровь вошла в квартиру с чемоданом, я поняла — моя жизнь закончилась.
Она стояла в прихожей, величественная, как памятник самой себе, в своём дорогом пальто с меховым воротником. Чемодан был большой, серый, на колёсиках. Такой чемодан берут не на выходные. Такой чемодан берут, когда собираются остаться.
— Сынок велел тебе не говорить, чтобы ты не переживала, — произнесла Галина Степановна, снимая перчатки. — Но я решила, что лучше сразу предупредить. Я пробуду у вас… некоторое время.
Я стояла на кухне с половником в руке. Борщ на плите булькал, выпуская ароматные облака пара. Я варила его три часа, добавляя чеснок и сметану, чтобы Егор пришёл с работы и почувствовал себя счастливым. Теперь этот борщ казался мне издевательством.
— Некоторое время — это сколько? — выдавила я из себя, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой узел.
Свекровь сняла пальто, аккуратно повесила его на вешалку и только потом повернулась ко мне.
— Пока не найду подходящую квартиру для покупки. Свою продала. Покупатели уже въехали. А новую выбираю придирчиво. Знаешь, в моём возрасте важно, чтобы всё было правильно.
Я смотрела на неё и не верила. Продала квартиру. Не посоветовавшись. Не спросив. Въехала к нам с чемоданом, как в гостиницу.
— Егор знает? — это был последний шанс. Последняя надежда, что муж хотя бы предупредит меня, защитит, скажет что-то.
— Конечно. Это он меня пригласил. Сказал, что ты будешь только рада.
Рада. Я была готова закричать. Но промолчала. Потому что в этот момент хлопнула дверь, и в прихожую вошёл Егор — с улыбкой, с пакетом из магазина, ничего не подозревающий. Вернее, притворяющийся таким.
— Мама! — он обнял свекровь, расцеловал в обе щеки. — Как доехала? Устала небось? Лена, накрывай на стол, мы поужинаем все вместе!
Он говорил это так естественно, так светло, будто не произошло ничего страшного. Будто не пригласил родную мать жить в нашу однокомнатную квартиру без единого слова со мной.
Я молча разлила борщ по тарелкам. Поставила на стол хлеб, сметану, зелень. Села за стол напротив них двоих и смотрела, как они едят, переговариваясь, смеясь каким-то своим шуткам. Меня будто не было. Я стала прозрачной.
После ужина свекровь заявила, что устала с дороги и хочет прилечь. Егор поспешно организовал ей место на диване, принёс подушки, плед. Я убирала со стола и слышала, как они шепчутся в комнате.
Когда Галина Степановна улеглась, Егор подошёл ко мне на кухню. Я мыла посуду, не глядя на него.
— Почему ты мне ничего не сказал? — спросила я тихо, чтобы свекровь не услышала.
— Да что тут такого? — он пожал плечами. — Ну поживёт немного. Месяц, два. Она же моя мать.
— Месяц? Два? — я обернулась к нему, вытирая руки о полотенце. — Егор, у нас однокомнатная квартира. Мы с тобой спим на раскладушке на кухне уже неделю, а твоя мать — на нашем диване!
— Ну и что? Потерпим. Семья — это жертвы.
Жертвы. Он произнёс это слово так легко, будто речь шла о пустяке. Но жертвовать должна была только я. Он продолжал ходить на работу, приходить домой, есть мой борщ и спать на раскладушке, которую я каждый вечер расстилала на кухне. А я жертвовала своим пространством, своим спокойствием, своей жизнью.
Прошла неделя. Потом вторая. Галина Степановна обживалась. Она перевесила мои шторы в комнате, потому что её не устраивал цвет. Она переставила мебель, потому что так, по её мнению, было удобнее. Она каждое утро варила себе кофе на моей кухне, занимая плиту ровно в то время, когда мне нужно было готовить завтрак Егору.
Она никогда не говорила мне гадостей в лицо. Нет, свекровь была умнее. Она делала замечания мягко, с улыбкой, с заботой в голосе.
— Леночка, ты неправильно солишь суп. Дай-ка я. Егор же привык к моей руке.
— Леночка, ты неправильно складываешь его рубашки. Они мнутся. Смотри, как надо.
— Леночка, может, тебе стоит немного похудеть? Егор у меня всегда любил стройных девушек.
Каждая фраза была отравленной стрелой, обёрнутой в бархат. И самое страшное — Егор всегда был на её стороне.
— Мама просто хочет помочь, — говорил он, когда я пыталась ему пожаловаться. — Ты слишком остро реагируешь.
Остро. Значит, это я виновата. Это я не умею принимать заботу.
Однажды вечером я вернулась домой после работы. Ключи были в сумке, я открыла дверь и замерла. В прихожей пахло краской. Я прошла в комнату и увидела, что наши обои, которые мы с Егором выбирали вместе, нежные, в мелкий цветочек, были наполовину содраны. А на стене уже красовались новые — тёмно-бордовые, тяжёлые, с золотым узором.
Свекровь стояла посреди комнаты с валиком в руке и улыбалась.
— Видишь, как преображается? Я решила сделать вам сюрприз. Старые обои совсем выцвели.
У меня перехватило дыхание. Я помнила, как мы с Егором клеили эти обои. Как он стоял на стремянке, а я подавала ему полосы. Как мы смеялись, когда запутались в клее. Это были наши обои. Наша память.
— Вы не имели права, — прошептала я.
Галина Степановна удивлённо подняла брови.
— Я хотела как лучше. Егор сам разрешил. Правда, сынок?
Егор вышел из ванной, вытирая руки.
— Да ладно тебе, Лен. Какая разница? Обои и обои. Зато свежо теперь.
Какая разница. У меня больше не было права голоса в собственной квартире.
Ночью, лёжа на раскладушке на кухне, я не могла уснуть. Егор спал рядом, сопя носом, и я смотрела в потолок, чувствуя, как внутри всё медленно умирает. Моя любовь. Моё терпение. Моё желание сражаться.
Утром, когда я собиралась на работу, свекровь остановила меня в прихожей.
— Леночка, я хотела поговорить с тобой. — Её голос был мягким, почти ласковым. — Я нашла квартиру. Прекрасный вариант, трёхкомнатная, в центре.
Я замерла с сумкой в руках. Неужели? Неужели она наконец уедет?
— Но, знаешь, цена кусается, — продолжила свекровь. — И мне подумалось… А что, если вы с Егором помогли бы мне? Ну, часть денег добавили. Я же всё равно скоро умру, и квартира достанется вам. Так что это инвестиция.
Умру. Она произнесла это слово так легко, манипулируя, давя на жалость. И я поняла — она не собирается уезжать. Никогда. Она хочет, чтобы мы влезли в долги, купили ей квартиру, а потом она будет жить там и продолжать контролировать нашу жизнь.
— Нет, — сказала я.
Свекровь замерла.
— Что?
— Нет. Мы не будем покупать вам квартиру. И вы съедете отсюда на этой неделе.
Воздух в прихожей сгустился. Галина Степановна смотрела на меня так, будто я ударила её по лицу.
— Как ты смеешь так со мной разговаривать? Я — мать Егора!
— А я — его жена. И это наша квартира.
Я вышла за дверь, хлопнув ею. Руки тряслись. Сердце колотилось. Но я чувствовала странное облегчение. Я наконец сказала «нет».
Вечером Егор встретил меня молчанием. Он сидел на кухне, мрачный, не поднимая глаз.
— Мама сказала, что ты нагрубила ей, — произнёс он наконец.
— Я сказала правду.
— Она плакала весь день, Лена! Ты довольна?
Я поставила сумку на стол и села напротив него.
— Егор, послушай меня. Твоя мать живёт у нас уже месяц. Она переделала всю квартиру под себя. Она требует, чтобы мы купили ей жильё. Когда это закончится?
— Она моя мать! — он повысил голос. — Ты не понимаешь, что значит семья!
— Я твоя семья! — крикнула я в ответ. — Я, твоя жена! Но ты выбираешь её!
— Не устраивай мне сцен. Мама нездорова. Ей нужна поддержка.
Нездорова. Это был новый аргумент. Новая манипуляция.
— Что с ней?
— У неё… проблемы с сердцем. Врачи сказали, ей нельзя волноваться.
Я смотрела на него и понимала — он врёт. Или она ему врёт. Но он выбрал поверить ей, а не мне.
В ту ночь я не спала. Я лежала и думала о том, что моя жизнь превратилась в клетку. Что я больше не существую как личность. Что я стала прислугой в собственном доме.
На следующий день я позвонила подруге и попросила приюти меня на пару дней. Мне нужно было уйти. Подумать. Понять, что делать дальше.
Когда я собирала вещи, свекровь сидела в комнате на диване и смотрела телевизор. Она видела, как я складываю одежду в сумку, но не спросила ничего. Только улыбнулась довольно.
Егор позвонил мне вечером.
— Ты где? — его голос был растерянным.
— У Кати. Мне нужно время подумать.
— О чём думать? Возвращайся домой немедленно!
— Это не дом, Егор. Это территория твоей матери. А я там лишняя.
— Лена, не будь ребёнком! Мама скоро съедет!
— Когда? Через месяц? Через год? Или когда мы купим ей квартиру?
Он замолчал. Значит, свекровь уже поговорила с ним об этом.
— Она же права, — сказал он наконец. — Квартира потом всё равно будет нашей.
— Нет, Егор. Не будет. Потому что нас больше нет.
Я повесила трубку. Руки дрожали. Слёзы текли по лицу. Но я не жалела.
Три дня я жила у подруги. Егор звонил, писал, умолял вернуться. Но каждый его звонок был об одном — вернись, потерпи, пойми маму. Ни разу он не сказал: «Я выберу тебя. Я попрошу маму съехать».
На четвёртый день я поехала к нотариусу.
Квартира была оформлена на двоих — на меня и на Егора. Мы купили её в браке, на общие деньги. И теперь я хотела свою долю.
Нотариус, пожилая женщина в очках, внимательно выслушала меня.
— Вы хотите разделить имущество? Значит, развод?
— Да.
Она кивнула, доставая документы. Я подписывала бумаги и чувствовала странное спокойствие. Это был конец. Но это был и выход.
Когда я пришла домой с документами о разделе имущества, свекровь сидела в комнате с чашкой чая. Она подняла на меня глаза и побледнела.
— Что это?
— Документы от нотариуса. Я подала на развод. Квартира будет делиться пополам. Можете начинать искать себе жильё по-настоящему.
Галина Степановна вскочила.
— Ты не посмеешь! Егор никогда с этим не согласится!
— Егор уже согласился. Я отправила ему копии. Он может выкупить мою долю, или мы продадим квартиру и разделим деньги. Но жить здесь я больше не буду.
Свекровь смотрела на меня широко открытыми глазами. Её лицо исказилось.
— Ты разрушаешь семью! Ты разлучаешь меня с сыном!
— Нет, — я покачала головой. — Это вы разрушили мою семью. Когда решили, что имеете право распоряжаться нашей жизнью.
Я развернулась и вышла из квартиры. Больше я туда не вернулась.
Прошло полгода. Квартиру мы продали. Я получила свою половину денег и сняла маленькую студию на окраине. Егор съехал к матери, которая в итоге купила себе однокомнатную квартиру гораздо скромнее той, о которой мечтала.
Однажды я встретила его в супермаркете. Он выглядел усталым, постаревшим.
— Привет, — сказал он неловко.
— Привет.
— Как ты?
— Хорошо.
Мы помолчали. Потом он вздохнул.
— Мама говорит, что ты всё ещё можешь вернуться. Что она простит тебя.
Я посмотрела на него и улыбнулась. Грустно, но спокойно.
— Передай свекрови, что мне не нужно её прощение. Я простила себя за то, что так долго терпела.
Я пошла дальше по рядам, оставив его стоять с пустой корзиной. И впервые за много месяцев почувствовала себя по-настоящему свободной.
Наташа зашла в гараж покойного мужа и то что она там увидела повергло её в изумление