Голос свекрови, Виктории Михайловны, ударил наотмашь, хотя она даже не вошла в прихожую. За её спиной маячила вечно недовольная золовка Лида, поджав тонкие губы.
Аня вздрогнула. Она сидела на кухне, среди коробок. Пахло пылью, картоном и тоскливым финалом. Всего час назад её муж Гена, пакуя свои свитера, бубнил о цивилизованном разводе.
— Ань, ну мы же интеллигентные люди. Пятнадцать лет прожили. Всё поделим честно, до последней ложки.
Аня тогда кивнула, глотая слёзы. «Честно» — хорошее слово. Надёжное.
Но «честно» закончилось ровно в тот момент, когда Лида, очевидно, подслушав телефонный разговор Ани, донесла Гене и матери новость: Ане досталось наследство от двоюродной тётки из Сибири. Не просто домик в деревне, а крупная сумма от продажи её городской квартиры.
И вот, «честная» семья явилась в полном составе.
— Я… я не понимаю, Виктория Михайловна, — пролепетала Аня. — Какую квартиру?
— Нашу! — взвизгнула Лида, протискиваясь вперёд. — Ты ж теперь богачка! Могла бы и по-людски с братом…
Гена вошёл следом, и Аня не узнала его. Куда делся мягкий, уступчивый мужчина, с которым они пили клубничный чай по вечерам? Перед ней стоял человек с жёстким, оценивающим взглядом.
— Аня, — начал он, стараясь говорить спокойно, но фальшь резала ухо. — Мама права. Наследство ты получила, будучи в браке. А значит, это общее.
Аня оперлась о стол. Ноги вдруг стали ватными.
— Гена, что ты несёшь? Какое «общее»? Это деньги моей тёти!
— Которая удачно померла! — съязвила Лида.
— Лида, замолчи, — цыкнул Гена, но глаза его говорили то же самое. — Аня, мы семья. Мы пятнадцать лет всё в дом, всё общее. И долги общие, и доходы. Так что половина твоих миллионов — моя.
Виктория Михайловна кивнула, скрестив руки на необъятной груди.
— Вот именно. Ты тут не хитри. Гена и так тебе эту квартиру оставляет, а ты…
Аня посмотрела на них. На Гене был тот самый свитер, который она штопала на прошлой неделе. Виктория Михайловна оглядывала кухонный гарнитур, явно прикидывая, за сколько его можно продать.
— Гена, — тихо спросила Аня, — ты правда так считаешь?
Он отвёл взгляд.
— Закон есть закон, Аня. Всё по-честному.
Мир рухнул. Не от развода — от этого липкого, будничного предательства. Вечером, когда они ушли, пообещав «завтра прислать оценщика», Аня позвонила единственной подруге, Оле.
— Оля, он хочет отнять у меня наследство…
Оля, юрист с бульдожьей хваткой, помолчала секунду.
— Аня. Соберись. Во-первых, по статье 36 Семейного кодекса, любое наследство или дарение — это личная собственность, и разделу оно не подлежит. Он врёт.
— Но он так уверенно говорил…
— А во-вторых, — перебила Оля, — у меня другой вопрос. А что вы вообще делите? Вашу «двушку»?
— Да… Гена сказал, поделим пополам. Ну, честно.
— Честно, — хмыкнула Оля. — Анечка, а напомни-ка мне, откуда у вас взялся первый взнос на эту квартиру?
Аня замерла.
— Родители мои… Они тогда продали бабушкин дом. Всю сумму отдали нам.
— Документы есть? Переводы?
— Кажется, да… Я сохранила выписку из банка. А это важно?
— Аня, — в голосе Оли зазвенела сталь. — Это меняет всё. Завтра же ко мне в контору. С каждой бумажкой.
Прошло две недели. Аня больше не плакала. Она была холодна, как сибирская зима, откуда прилетели её деньги.
Судебное заседание было похоже на дурной спектакль. Гена, его мать и сестра сидели с одной стороны. Гена — с лицом оскорблённой добродетели. Виктория Михайловна смотрела на Аню с нескрываемой ненавистью.
Адвокат Гены бодро начал:
— Мой доверитель, в великодушии своём, готов пойти на мировую. Он не претендует на всё наследство, а лишь на разумную половину, учитывая…
— Простите, — прервала его Оля, вставая. — Мы можем сразу перейти к сути? Во-первых, наследство моей доверительницы, согласно статье 36 СК РФ, разделу не подлежит. Никак. Никакой «разумной половины».
У Гены дёрнулся глаз.
— Во-вторых, — Оля положила на стол пачку документов, — мы говорим о разделе совместно нажитого имущества. А именно квартиры.
— Которую мы делим пополам! — выкрикнул Гена.
— Нет, — улыбнулась Оля. — Не делим.
Она передала документы судье.
— Вот банковские выписки. За три дня до покупки квартиры на счёт моей доверительницы поступило три миллиона рублей от её отца — дарственная. И в тот же день эта сумма была переведена застройщику в качестве первоначального взноса.
В зале повисла тишина.
— Это были личные средства моей доверительницы, — продолжила Оля. — Оставшаяся сумма была взята в ипотеку, которую супруги выплачивали совместно. Таким образом, мы просим суд признать квартиру имуществом, нажитым с использованием личных средств Анны, и разделить её не 50 на 50, а пропорционально вложенным средствам.
Адвокат Гены побледнел. Он явно не был готов к такому повороту.
— Это… это был подарок семье! — завопила Виктория Михайловна.
— Суду нужны доказательства, а не ваши эмоции, — отрезала судья.
— Но и это ещё не всё, — Оля достала последний лист. — Год назад господин Геннадий брал у моей доверительницы в долг пятьсот тысяч рублей. На «развитие бизнеса», который благополучно прогорел. Вот долговая расписка, заверенная нотариусом.
Гена вцепился в скамейку. Он, кажется, забыл про эту расписку. Он всегда считал Анины деньги «общими», а свои — «своими».
— Мы просим взыскать эту сумму из доли ответчика при разделе имущества.
…Решение суда было сокрушительным.
Квартиру постановили продать. Из вырученной суммы Ане сначала возвращались её три миллиона первоначального взноса. Затем вычитался долг Гены в полмиллиона. И только оставшаяся, весьма скромная сумма, делилась пополам.
Гене доставались копейки.
Виктория Михайловна рыдала в коридоре, проклиная «аферистку». Лида шипела брату:
— Идиот! Говорила же, не связывайся с ней! Сидел бы тихо, хоть квартиру бы поделили!
Гена молчал, обхватив голову руками. Его «честный делёж» обернулся полным крахом.
Прошло полгода. Аня купила себе рядом, уютную студию в новом доме, вложив наследство и свою долю. Этим утром она пила дорогой кофе и смотрела в окно на весенний город.
Внизу, у подъезда соседнего, старого дома, стоял знакомый силуэт. Гена, в том самом штопаном свитере, выгружал из такси потрёпанные сумки. Он переезжал. Обратно к маме, в её тесную «двушку».
Он поднял голову, и их взгляды встретились. Аня не увидела в его глазах раскаяния. Только злую, бессильную обиду. Он быстро отвернулся.
Аня не улыбнулась. Она просто отпила кофе. Расплата была не сладкой. Она была просто справедливой…
— Прошу тебя, доченька, пожалей меня, уже три дня не ела хлеба, а денег совсем не осталось – просила бабушка у продавщицы