Ключи от счастья упали на стол с тихим металлическим звоном, и Марина поняла: её жизнь только что разделилась на «до» и «после».
Свекровь стояла в дверях их крошечной кухни, скрестив руки на груди. Её губы были поджаты так, будто она держала во рту что-то горькое и противное. Рядом топтался Виктор, избегая смотреть жене в глаза.
— Значит, так, — голос Галины Петровны звенел от едва сдерживаемого торжества. — Я поговорила с Люсей, с Тамарой, с Зинаидой Ивановной. Все говорят одно и то же. Ты мужа довела до ручки. Он исхудал, осунулся. Дом запущен. Рубашки не глажены. А сама сидишь целыми днями непонятно где.
Марина медленно опустила сумку на пол. Она только что вернулась с работы. Двенадцать часов на ногах в поликлинике, бесконечная очередь пациентов, три сложных случая подряд. Ноги гудели. Голова раскалывалась. А здесь её ждал допрос с пристрастием.
— Галина Петровна, я работаю, — она старалась говорить спокойно, хотя внутри всё клокотало. — Я врач. У меня смены по двенадцать часов.
— Работает она! — свекровь всплеснула руками. — Моя мать работала на заводе, отца поднимала, троих детей растила, и дом у неё блестел! А ты одного мужика прокормить не можешь!
Марина посмотрела на Виктора. Тот изучал узор на линолеуме с таким вниманием, будто там была зашифрована формула вечной жизни. Её муж. Человек, который клялся быть рядом в горе и радости. Который обещал защищать. Который сейчас стоял молча, пока его мать поливала её грязью.
— Витя, — она позвала его тихо. — Ты тоже так считаешь?
Он поднял глаза. В них метнулось что-то похожее на вину, но тут же погасло.
— Мам права, Марин. Я прихожу домой — пусто. Холодильник пустой. Бельё не стирано неделю. Ты вообще замечаешь, что вокруг происходит?
Что-то хрустнуло внутри. Тихо, почти неслышно. Как ветка под снегом. Как последняя ниточка терпения, которая держала её на плаву все эти три года.
Три года она жила в этом браке. Три года пыталась угодить свекрови, которая с первого дня смотрела на неё как на врага народа. Три года терпела бесконечные придирки, советы, нравоучения. Три года надеялась, что муж однажды встанет на её сторону.
Не встал.
— Хорошо, — Марина услышала свой голос будто со стороны. Он был странно ровным, почти механическим. — Раз я такая плохая хозяйка, раз я довожу мужа до ручки, раз весь ваш клуб родственниц единогласно постановил, что я негодяйка… Я больше не буду притворяться.
Свекровь нахмурилась. Она ожидала слёз, оправданий, просьб о прощении. Но не этого холодного спокойствия.
— Что значит — не будешь притворяться?
— С сегодняшнего дня я не готовлю, не стираю, не убираю. Вообще ничего по дому не делаю. Раз уж меня записали в лентяйки и неряхи — буду соответствовать. А вы, Галина Петровна, раз так хорошо знаете, как должен выглядеть идеальный дом, — милости прошу. Приходите и показывайте мастер-класс.
Она развернулась и ушла в комнату, оставив свекровь с открытым ртом и мужа — в полном ступоре.
Первое утро новой жизни началось с тишины.
Виктор проснулся от того, что замёрз. Обычно Марина вставала раньше, включала отопление посильнее, готовила завтрак. Квартира наполнялась запахом кофе и тёплого хлеба. Сегодня было холодно и пусто.
Он нашёл жену в гостиной. Она сидела в кресле с книгой, укутавшись в плед. На столике рядом стояла чашка — она явно уже позавтракала. Сама. Без него.
— Марин, ты чего? — он потёр глаза. — Который час?
— Девять, — она перевернула страницу, не поднимая взгляда.
— А завтрак?
— Кухня там, — она кивнула в сторону коридора. — Холодильник, плита. Всё как обычно.
Виктор постоял, переваривая услышанное. Потом поплёлся на кухню. Раковина была завалена посудой со вчерашнего дня. В холодильнике сиротливо ютились три яйца, кусок сыра и пакет молока. Хлеба не было. Кофе кончился.
Он попытался пожарить яичницу. Сковородка пригорела. Яйца превратились в резиновые лепёшки. Он обжёг палец, разлил молоко, и к тому моменту, когда сел за стол с тарелкой чего-то отдалённо напоминающего еду, его настроение упало ниже плинтуса.
— Это всё из-за вчерашнего? — крикнул он в гостиную.
— Из-за чего именно? — донёсся спокойный голос.
— Из-за мамы. Из-за того разговора.
Марина появилась в дверях кухни. Она смотрела на него без злости, без обиды. С каким-то отстранённым любопытством, как энтомолог на редкую букашку.
— Витя, это не из-за вчерашнего. Это из-за трёх лет. Из-за того, что каждый раз, когда твоя мать меня унижает, ты молчишь. Из-за того, что я пашу на работе, прихожу домой и пашу здесь, а в ответ слышу только претензии. Мне надоело быть прислугой, которую при этом ещё и критикуют.
— Но это же твои обязанности! Ты жена!
Она чуть заметно улыбнулась. Грустно, устало.
— Обязанности, говоришь? А какие обязанности у тебя, муж? Принести зарплату и лечь на диван с телефоном?
Он не нашёлся что ответить.
Два дня Виктор держался. Питался бутербродами, заказывал еду из доставки, старательно обходил растущую гору грязной посуды. Носки заканчивались. Рубашки мялись. Квартира медленно погружалась в хаос.
Марина будто не замечала происходящего. Она уходила на работу, возвращалась, читала книги, смотрела фильмы на ноутбуке. Готовила себе что-то минимальное — салат, бутерброд с чаем. Существовала параллельно, не пересекаясь с ним в бытовом пространстве.
На третий день Виктор сдался. Он вышел на балкон и набрал номер матери.
— Мам, приезжай, — его голос звучал жалобно, почти по-детски. — Тут такое творится. Марина совсем с катушек слетела. Ничего не делает. Вообще. Я уже три дня нормально не ел. Помоги, мам. Ты же знаешь, как надо.
Галина Петровна примчалась через час. Она влетела в квартиру как вихрь, нагруженная сумками с продуктами и контейнерами с домашней едой. Её глаза сверкали праведным гневом и плохо скрываемым торжеством.
— Я так и знала! — она огляделась, фиксируя каждую деталь беспорядка. — Я говорила тебе, сынок! Говорила, что она тебе не пара! Но ты не слушал! Вот, полюбуйся!
Она прошествовала на кухню и охнула, увидев масштаб бедствия.
— Господи боже! Да тут свинарник! Бедный мой мальчик, как же ты тут жил?
Марина сидела на диване в наушниках. Она видела свекровь в отражении тёмного экрана телевизора, слышала её возмущённые возгласы, но не двинулась с места. Не сняла наушники. Не повернула головы.
Галина Петровна принялась за дело с энтузиазмом крестоносца, освобождающего святую землю. Она гремела посудой, шуршала пакетами, открывала окна для проветривания. Её комментарии, громкие и едкие, разносились по всей квартире.
— Три дня! Три дня эта женщина позволяла моему сыну жить в грязи! Какой позор! Какое бессердечие!
Через два часа кухня сияла. На столе дымились тарелки с борщом, рядом лежали свежие котлеты, нарезанный хлеб. Галина Петровна сняла передник и позвала сына:
— Витенька, иди кушать! Мамочка всё приготовила!
Виктор сел за стол и набросился на еду с жадностью голодающего. С каждой ложкой борща к нему возвращалась уверенность в собственной правоте. Вот оно. Вот как должна вести себя настоящая женщина. Его мать — идеал. А Марина? Марина просто эгоистка.
Он повернулся к жене, которая по-прежнему сидела в наушниках.
— Видишь? — он ткнул ложкой в сторону накрытого стола. — Вот это называется забота! Мама приехала с другого конца города, чтобы накормить меня! А ты даже пальцем не шевельнула!
Галина Петровна стояла рядом, сложив руки на груди. Её лицо светилось победой.
Марина медленно сняла наушники. Музыка стихла. Она посмотрела на мужа долгим, внимательным взглядом. Потом перевела глаза на свекровь. Потом снова на мужа.
— Вкусно, Витя? — спросила она тихо.
Что-то в её голосе заставило его вздрогнуть. Но он был слишком опьянён своей маленькой победой, чтобы обратить на это внимание.
— Очень! Вот так должна готовить жена!
— Ну что ж, — Марина кивнула. — Приятного аппетита.
Она снова надела наушники.
Галина Петровна, окрылённая успехом, решила закрепить победу. Кухня была лишь началом. Настоящая хозяйка должна навести порядок везде. И она двинулась в спальню.
— Сейчас посмотрим, что тут творится, — бормотала она, распахивая двери. — Небось и постель неделю не меняла, лентяйка.
Виктор шёл следом, дожёвывая котлету. Ему нравилось наблюдать, как мать берёт ситуацию под контроль. Так было правильно. Так было спокойно.
В спальне свекровь первым делом направилась к шкафу. Она открыла створки и принялась перебирать вещи. Маринины вещи. Её платья, блузки, свитера. Её личное пространство, в которое никто не имел права вторгаться.
— И что это такое? — Галина Петровна вытащила тёмно-синее платье с глубоким вырезом. — Куда в таком ходят? Это же неприлично! Замужняя женщина!
Она полезла глубже, доставая коробки с украшениями, книги, какие-то записные книжки.
— А это что? Дневник ведёт? Небось жалуется там на всех!
В этот момент в дверях появилась Марина. Она стояла молча, наблюдая, как чужие руки роются в её вещах, в её жизни. Её лицо было абсолютно спокойным. Слишком спокойным.
— Галина Петровна, — её голос был ровным, без единой эмоции. — Положите мои вещи на место.
Свекровь обернулась. В её глазах мелькнуло торжество.
— А что такого? Я навожу порядок! Тут бардак! Посмотри, как всё свалено!
— Я попросила вас положить мои вещи на место.
— Да что ты мне указываешь? Я мать твоего мужа! Я имею право!
— Нет, — Марина покачала головой. — Не имеете.
Она подошла к комоду, где лежали ключи. Взяла свою связку. Потом, к изумлению всех присутствующих, взяла связку Виктора.
— Марин, ты чего? — он растерянно шагнул к ней.
Она не ответила. Она подошла к свекрови, которая всё ещё держала в руках её платье, и протянула ей обе связки ключей.
— Вы так хотели быть хозяйкой этого дома, Галина Петровна? Поздравляю. Теперь он ваш.
Свекровь оторопело смотрела на ключи. Потом на невестку. Потом на сына.
— Что… что это значит?
— Это значит, что я ухожу, — Марина говорила всё так же спокойно, будто обсуждала погоду. — Забирайте своего сына. Готовьте ему борщи. Гладьте рубашки. Стирайте носки. Вы ведь так этого хотели. Так мечтали доказать, что вы лучше меня. Что ж, вот ваш шанс.
— Марина, подожди! — Виктор схватил её за руку. — Ты серьёзно? Из-за чего? Из-за какой-то ссоры?
Она посмотрела на него. В её взгляде не было ни злости, ни боли. Только бесконечная усталость.
— Это не ссора, Витя. Это три года моей жизни. Три года, когда я старалась, а ты не замечал. Три года, когда я терпела, а ты молчал. Три года, когда я надеялась, а ты выбирал маму. Каждый раз. При каждом конфликте. В каждой ситуации.
— Но я же тебя люблю!
— Любишь? — она грустно улыбнулась. — Витя, ты не меня любишь. Ты любишь комфорт. Тебе нужна женщина, которая будет тебя обслуживать, как твоя мама. Которая будет терпеть, молчать, угождать. Я три года пыталась быть такой женщиной. Больше не хочу.
Она высвободила руку и направилась к шкафу. Достала дорожную сумку, бросила туда ноутбук, документы, телефон. Взяла куртку.
— Подожди! Куда ты пойдёшь?
— К Лене. Она давно звала пожить.
— Марина! — голос Галины Петровны срывался на визг. — Ты не посмеешь! Это же скандал! Что люди скажут?
Марина остановилась в дверях. Обернулась.
— Люди скажут, что невестка наконец-то ушла от никчёмного мужа и его ненормальной мамаши. И знаете что? Меня это устраивает.
Дверь закрылась. Тихо, без хлопка. Щёлкнул замок.
Виктор и Галина Петровна остались вдвоём. Квартира блестела чистотой. На кухне остывал борщ. Всё было идеально.
И абсолютно пусто.
Три месяца спустя Марина сидела в кафе, листая ленту в телефоне. Жизнь налаживалась. Она сняла маленькую, но уютную квартиру. Выспалась впервые за три года. Научилась готовить для себя то, что нравится ей, а не то, что положено. Начала ходить на йогу. Встретилась со старыми подругами, которых забросила в браке.
Телефон звякнул. Сообщение от Виктора.
«Марин, нам надо поговорить. Мама переехала ко мне. Она везде лезет. Я не могу так больше. Прости меня. Я был дураком. Давай попробуем сначала?»
Марина перечитала сообщение дважды. Потом отложила телефон и сделала глоток кофе.
За окном светило солнце. Впервые за долгое время она чувствовала себя свободной. Лёгкой. Живой.
Она взяла телефон и набрала ответ:
«Витя, ты получил то, что хотел. Маму рядом. Заботу. Борщи. Наслаждайся. А я наконец-то получила то, что хотела я. Себя.»
Она нажала «отправить» и улыбнулась.
Иногда, чтобы найти счастье, нужно сначала отдать ключи от чужого.
— Убирайтесь вон, загостились вы у нас уже! — выдал наглой гостье хозяин