— Ты долго ещё там будешь копаться? Мне бежать нужно, где завтрак?
Зоя поставила перед мужем тарелку. Яичница, хлеб, кофе. Всё как обычно. Роман даже не поднял глаз, просто отодвинул в сторону обрезки ткани и недошитого зайца.
— Опять это барахло. Нельзя нормально за стол сесть.
Она молча собрала ткани в коробку. Налила ему кофе. Он сделал глоток и поморщился.
— Горелое. Как всегда.
Зоя села напротив с чашкой чая. Сжала её пальцами. Тепло выходило из керамики, обжигая пальцы, но она продолжала держать. Роман листал телефон, не глядя на неё. Потом всё-таки посмотрел — оценивающе, будто видел впервые.
— Ты хоть раз в зеркало посмотри. Ходишь как бабка какая-то. Вчера Светку из офиса встретил — вот это женщина. Ухоженная, стильная. А ты со своими тряпками…
Он допил кофе, встал, сунул телефон в карман.
— До вечера.
Хлопнула дверь. Тишина.
Зоя сидела, смотрела на его тарелку. Желток растёкся, жир застыл белыми хлопьями по краям. Она подцепила вилкой кусочек яичницы, но есть не смогла. В горле стоял ком.
За окном с крыши капало. Мокрый снег сползал серыми комками, оголяя грязную землю во дворе. Конец марта. Холодно. Весны не чувствовалось — ни снаружи, ни внутри.
Зоя убрала тарелки, вылила остывший кофе в раковину. Коричневая струя закружилась и исчезла. Вытерла руки о полотенце и пошла к коробке в углу кухни. Достала недошитого зайца — серый, с длинными ушами. Один глаз уже пришит, второй болтается на нитке. Через две недели Кате четыре года. Надо успеть доделать.
Села за швейную машинку «Чайка». Тяжёлая, чёрная, ещё бабушкина. Нажала педаль — машинка загрохотала, игла застучала по ткани. Этот звук всегда её успокаивал. Когда шила, хоть что-то зависело от неё. Хоть что-то выходило так, как она хотела.
Из детской донеслось кряхтение, потом тихий плач.
Зоя выключила машинку, прислушалась. Катя плакала — негромко, жалобно. Она быстро пошла в комнату. Дочка сидела в кроватке, волосы растрёпаны, щёки ярко-красные, глаза блестят.
— Мама, мне холодно.
Зоя присела на край кровати, коснулась лба дочки. Горячо. Сильно.
— Ложись, зайка. Сейчас градусник принесу.
Накрыла Катю одеялом и пошла в ванную за аптечкой. Руки дрожали, когда встряхивала градусник. Вернулась, села рядом с дочкой, поставила градусник под мышку. Катя зажмурилась, прижалась к ней. Зоя гладила её по волосам, чувствуя, как от маленького тела идёт жар.
Пять минут тянулись вечность.
Градусник показал тридцать восемь и три. Опять простыла.
Зоя дала Кате жаропонижающее, укрыла старым пледом в клетку. Дочка захныкала, свернулась клубочком. Зоя легла рядом, обняла её. Достала из кармана халата телефон, написала Роману: «Катя температурит. 38,3. Я дома буду».
Отправила. Экран погас.
Прошёл час. Ответа не было. Зоя встала, посмотрела в телефон — пусто. Поставила чайник, вернулась к дочке. Катя спала, дыша часто и шумно.
Прошёл ещё час. На экране наконец появилось: «Ок».
Две буквы.
Зоя смотрела на них и вдруг вспомнила, как шесть лет назад летним вечером они сидели в парке на Краснопресненской. Роман держал её за руку, большим пальцем гладил костяшки.
— Ты не такая, как все, — говорил он тогда. — У тебя в глазах что-то своё. Видишь вон ту скамейку? Я бы построил для тебя дом рядом. Чтобы каждый вечер сидеть вот так.
Она смеялась:
— Романтик.
— Для тебя — да.
Он дарил ей цветы по вторникам. Говорил, что вторник — самый грустный день недели, его нужно украшать. Звонил ночью: «Просто хотел услышать твой голос». Писал длинные сообщения — как прошёл день, что увидел, о чём думал. Приносил кофе на работу в салон, через весь город ехал.
Зоя опустила телефон на колени.
«Ок».
Вот и всё, что осталось.
К вечеру Кате полегчало. Жар спал, она задремала. Зоя вышла на кухню, поставила чайник. За стеной у соседки Тамары Львовны включился телевизор — диктор читал новости ровным, успокаивающим голосом. У соседки тихо. Никто не хлопает дверями, не говорит гадости. Просто чай и телефон.
Телефон завибрировал. Сообщение от Ольги:
«Зоя, как дела с сумкой? Очень жду! Подруга видела у меня предыдущую, тоже хочет заказать. Ты волшебница просто!»
Зоя посмотрела на коробку с недоделанной сумкой из старых джинсов. Осталось пришить ручки и подкладку. Обещала доделать к завтрашнему дню, но Катя болеет.
Написала: «Ольга, извините, дочка заболела. Доделаю послезавтра, ладно?»
Ответ пришёл сразу: «Конечно! Не переживай, здоровье важнее. Выздоравливайте!»
Зоя выдохнула. Хоть кто-то понимал.
Роман пришёл в девятом часу. Она уже накрыла на стол — картошка с курицей, салат. Он сел, даже не поздоровавшись, и сразу достал телефон.
Зоя стояла у плиты, смотрела на него. Ждала. Может, спросит. Хоть что-нибудь.
Он ел молча, не поднимая глаз.
— Ты не хочешь спросить про свою дочь? — тихо сказала она. — Хотя бы поинтересоваться?
Роман поднял глаза.
— Что — про дочь? Я устал. Целый день на ногах.
— А я что, не устала?
Он усмехнулся, положил вилку.
— Ты? Ты дома сидишь. С тряпками своими возишься. Я деньги зарабатываю.
— Я с больным ребёнком сижу.
— Ну и что? Для этого и дома сидишь. Или ты думаешь, это работа?
Зоя сжала салфетку. Внутри медленно закипало.
— Я тоже могу на работу выйти.
— Да? — Роман откинулся на спинку стула. — И кто будет Катю растить? Бабушка? Или эти твои сумочки нас прокормят?
Он встал, прошёл к дивану, лёг, включил телевизор. Зоя молча убирала со стола. Руки дрожали. На столе лежала недошитая сумка — синяя, с аккуратно обработанными швами. Пятьсот рублей за работу. Смешно, да. Но эти деньги были её. Заработанные руками, терпением, талантом.
Она вытерла руки и подошла к дивану.
— Рома, у нас завтра важный день. Вакцинация Кати. Записаны на десять утра. Я не успею, у меня сумку забирать придут. Ты сможешь отвести?
Он не отрывал взгляд от экрана.
— Не смогу. Совещание.
— Совещание в десять утра?
— В половине одиннадцатого. Не успею.
— Ты даже не пытаешься.
— Зоя, не начинай. Я работаю, понимаешь? А ты хочешь, чтобы я из-за укола с работы срывался?
Она постояла ещё секунду, развернулась и ушла в спальню. Села на край кровати, обхватила руками колени. В детской Катя тихонько всхлипывала во сне. Зоя встала, пошла к ней, легла рядом, обняла. Маленькое горячее тело прижалось к ней.
— Мама, ты плачешь? — прошептала Катя, не открывая глаз.
— Нет, зайка. Спи.
Утром Роман ушёл рано. Зоя проводила его взглядом, слушая, как хлопнула дверь подъезда. Катя ещё спала, свернувшись под пледом. Температура ночью держалась — тридцать семь и восемь. Вакцинацию придётся отменить, с температурой нельзя. Зоя написала в поликлинику, перенесла запись на следующую неделю.
Зоя села на кухне с остывшим чаем, достала телефон. Полистала контакты. Лена. Подруга ещё со школы, единственная, кто не пропал после декрета.
Написала: «Ленк, всё. Больше не могу. Катька температурит, Роман даже не спросил вчера как она. Утром свалил, хотя я просила помочь. Устала так от этого».
Ответ пришёл быстро: «Зоечка, держись. Вечером заеду, поговорим. Привезу что-нибудь».
Зоя выдохнула. Хоть кто-то рядом.
День тянулся. Катя капризничала, не ела, просила на ручки. Зоя качала её, пела песенки. Всё тело ломило. К обеду дочка задремала.
Зоя посмотрела на недошитую сумку. Надо было закончить, Ольга ждала. Взяла иголку, начала пришивать ручку, но пальцы не слушались.
За стеной у Тамары Львовны что-то грохнуло, потом послышались голоса — соседка с кем-то разговаривала, смеялась. Обычная жизнь. Зоя прислушалась и вдруг почувствовала, как навзрыд хочется плакать. Просто сидеть и реветь, пока не кончатся слёзы.
Но нельзя. Катя проснётся, испугается.
Вечером в половине одиннадцатого ключ повернулся в замке. Зоя сидела на кухне, допивала чай. Роман вошёл — от него пахло алкоголем и чужими духами. Резкими, сладкими. На воротнике белой рубашки — ярко-розовый след помады.
Зоя встала. Посмотрела на этот след и почувствовала, как всё внутри сжимается. Не боль. Холодная, ледяная ясность.
— Где был?
— Задержался. У Светки день рождения, корпоратив.
Она показала на воротник.
— У тебя кто-то есть.
Роман дёрнул плечом, стащил пиджак, бросил на стул.
— Ой, хватит. Опять начинается.
— Я всё вижу, — сказала Зоя тихо. — Можешь ничего не отвечать.
Он резко обернулся, шагнул к ней.
— Что ты там видишь? — голос стал жёстче, злее. — Ты как моль здесь со своими тряпками сидишь, себя даже не видишь. Но ты права — вокруг меня много красивых и интересных женщин. Не то что ты. Скучная и безнадёжная.
Слова повисли в воздухе. Зоя смотрела на него и вдруг поняла — он чужой. Совсем. Незнакомый человек, с которым она прожила пять лет. Родила ребёнка. Делила постель, завтраки, вечера. И ничего от того Романа не осталось.
— Собирай вещи, — сказала она ровно.
— Что?
— Собирай вещи и уходи. Вон из моей квартиры. Тебе здесь не место. Иди к своим красивым и интересным. Я это терпеть больше не буду.
Роман замер. Не поверил.
— Ты чего?
— Завтра заберёшь остальное. Сейчас бери самое нужное и уходи.
Он постоял, видимо ожидая, что она сорвётся, заплачет, станет умолять. Но Зоя молчала. Смотрела спокойно и холодно.
— Ладно, — буркнул он наконец. — Сама напросилась.
Прошёл в спальню, собрал сумку — одежду, документы, зарядку. Вышел в прихожую, натянул куртку. Обернулся у двери.
— Пожалеешь ещё, — сказал он. — Но учти, я больше не приму. И ещё — помощи от меня не жди. Дочери помогу, а ты как хочешь. Неблагодарная.
Зоя не ответила.
Дверь хлопнула. Тишина.
Она вернулась на кухню, опустилась на диван. Руки дрожали. Но не от страха. От облегчения.
Из детской донёсся тихий всхлип. Катя проснулась. Зоя встала, пошла к дочке, легла рядом, обняла. Маленькое тёплое тело прижалось к ней.
— Мама, а где папа?
— Папа уехал, зайка.
— Надолго?
Зоя погладила дочку по волосам.
— Да. Надолго.
Катя вздохнула и снова закрыла глаза. Зоя лежала, глядя в темноту, и чувствовала — впервые за много месяцев ей было легче дышать. Будто сняли с груди тяжёлый камень.
Она достала телефон, написала Лене: «Он ушёл. Вернее, я его выставила».
Ответ пришёл через минуту: «МОЛОДЕЦ. Завтра утром приеду. Держись».
Зоя положила телефон на тумбочку, закрыла глаза. За окном ветер гонял по двору пустые пакеты. Где-то лаяла собака. Обычная ночь. Но для неё — первая ночь новой жизни.
Утром Зоя проснулась от звонка в дверь. Катя спала рядом, обняв плюшевого медведя. Зоя встала, накинула халат, посмотрела в глазок.
Лена стояла с двумя пакетами, улыбалась.
Зоя открыла. Подруга сразу обняла её, крепко, по-настоящему. Зоя уткнулась ей в плечо и наконец разрешила себе заплакать. Тихо, сдавленно, чтобы не разбудить Катю.
— Всё, Зоечка, всё, — шептала Лена, поглаживая её по спине. — Ты молодец. Ты сильная.
Они сели на кухне. Лена достала из пакетов пирожки, фрукты, сок для Кати. Зоя заварила чай, руки всё ещё подрагивали.
— Как ты? — спросила Лена.
— Не знаю, — Зоя обхватила кружку ладонями. — Легче. Страшно. Не знаю, что теперь делать.
— А теперь — живи. Без этого.
За стеной у Тамары Львовны что-то упало, послышались шаги. Потом тишина. Зоя допила чай, посмотрела на Лену.
— Спасибо, что приехала.
— Да не за что. Я всегда рядом, знаешь же.
К обеду в дверь снова позвонили. Зоя открыла — на пороге стояла Валентина Сергеевна, свекровь. Седая, аккуратная, с сумкой продуктов. Зоя напряглась. Обычно свекровь всегда была на стороне сына.
— Здравствуй, Зоечка. Роман мне всё рассказал. По-своему, конечно.
Валентина Сергеевна прошла на кухню, поставила сумку на стол. Увидела недошитую сумку, швейную машинку, обрезки тканей.
— Не обращайте внимания, у меня здесь небольшой беспорядок, — сказала Зоя.
— Да ничего, — свекровь махнула рукой. — Я же понимаю.
Она взяла сумку в руки, рассмотрела швы, потрогала ткань.
— Крепко сшито. Аккуратно. Это ты делаешь?
— Да.
— У тебя руки золотые, девочка, — Валентина Сергеевна поставила сумку обратно на стол. — А Ромка дурак. Всегда был.
Зоя молчала, не зная, что ответить.
Свекровь села за стол, посмотрела ей в глаза.
— Я в ваши отношения не лезу. Хотя очень больно на это смотреть. Роман облажался — я это вижу. Но мне важно, чтобы ребёнок был рядом. Катенька — моя внучка. Надеюсь, ты не отстранишься от меня… из-за него.
Зоя почувствовала, как внутри что-то тёплое шевельнулось. Первый раз за все годы брака свекровь говорила с ней так — по-человечески, без упрёков.
— Не отстранюсь. Катя вас любит.
— Спасибо, — Валентина Сергеевна достала из сумки пакеты с продуктами. — Вот, принесла. Если надо с Катенькой посидеть — звони, не стесняйся. А насчёт твоих работ… у меня подруга в ателье. Могу познакомить. Может, заказы будут постоянные.
Зоя кивнула, не в силах говорить. Слёзы снова подступили к горлу.
Когда свекровь ушла, Зоя села за швейную машинку. Доделала сумку для Ольги, пришила ручки, проверила швы. Вечером Ольга приехала забирать заказ.
— Зоя, это прекрасно! — она вертела сумку в руках, улыбалась. — Ты настоящая мастерица. Держи, — она протянула конверт. — Там чуть больше, чем договаривались. Ты столько вложила души.
Зоя открыла конверт — денег было больше, чем договаривались.
— Ольга, это слишком…
— Ничего не слишком. Ты заслужила. И вот ещё — моя подруга Настя хочет заказать игрушки для детского садика. Целый набор. Можешь взяться?
— Конечно.
Когда Ольга ушла, Зоя села на диван с конвертом в руках. Немного. Но это были её деньги. Заработанные её руками, её талантом.
Прошло три недели. Зоя шила игрушки для садика, брала новые заказы через знакомых Валентины Сергеевны. Катя выздоровела, снова бегала по квартире, смеялась. Жизнь понемногу налаживалась.
А потом в дверь позвонил Роман.
Зоя открыла. Он стоял на пороге, небритый, помятый. В руках букет увядших роз.
— Зоя, прости. Я всё понял. Я был не прав. Давай начнём сначала?
Она смотрела на него и чувствовала — ничего. Ни злости, ни боли. Просто пустоту.
— Нет, Рома.
— Но почему? Я же признал ошибку!
— Потому что я больше не хочу. Иди.
Она закрыла дверь. Роман постоял ещё минуту за дверью, потом ушёл. Шаги затихли в подъезде.
Зоя вернулась на кухню, где на столе лежал недошитый заяц для Кати. Взяла иголку, продолжила шить. За окном стемнело. Где-то внизу смеялись дети.
Она вспомнила, как всё начиналось. Лето, парк, его рука в её руке. «Ты не такая, как все». Она верила тогда. Так сильно верила. Хотела самую лучшую семью, самую крепкую. Думала — если стараться, если быть терпеливой, если не ссориться, то всё получится.
И начала позволять. Сначала мелочи — забыть про свои планы, отменить встречу с подругой, промолчать на колкость. Потом больше. Терпеть повышенный тон. Слушать, как он называет её работу мусором. Оправдывать его равнодушие усталостью. Извиняться за то, в чём не виновата.
Она позволяла ему обращаться с собой как с прислугой. И он привык. Привык, что она всё стерпит, всё поймёт, всё простит. Что можно унижать, можно игнорировать, можно изменять — она никуда не денется.
И это её поглотило. Медленно, незаметно. Пока однажды она не посмотрела в зеркало и не узнала себя. Бабка, говорил он. Скучная и безнадёжная.
Но теперь — хватит.
Зоя посмотрела на зайца в руках. Один глаз пришит, второй ещё нет. Она вдела нитку, сделала стежок. Потом ещё один. И ещё.
Больше такого не будет. Никто не будет говорить ей, что она недостаточно хороша. Никто не будет обесценивать то, что она делает. Её руки, её талант, её любовь к дочери — это не мусор. Это её жизнь.
И эта жизнь теперь принадлежит только ей.
Обычный вечер. Её вечер. Её жизнь.
— Твоя квартира — теперь наша! Так что мы здесь будем жить, — родня мужа превратила мою жизнь в кошмар