Ты опять собираешься ей переводить? Ты серьёзно, Андрей? — голос Веры резанул комнату так же резко, как холодный ноябрьский ветер, который с утра знал только один путь — в лицо.
— Не начинай, — Андрей уже держал телефон, пальцы упрямо жали экран. — Она попросила. Ей нужно.
— Ей всегда нужно! — Вера облокотилась на стол, глядя прямо в него. — А нам, значит, не нужно?
Он резко поднял глаза.
— Это моя сестра. Моя. Ты можешь хотя бы раз понять?
«В этот момент Вера поняла — разговор опять уйдёт туда, где она всегда лишняя.»
И запах тонкого ноябрьского утра — дешёвый чай, влажный подъезд, размороженный воздух улицы — вплёлся в их кухонную ссору так, что от него стало тесно в груди.
Андрей сделал шаг к ней, словно собирался обнять, но передумал, снова уткнувшись в телефон.
— Всё. Я перевёл. Давай без драм.
— Без драм? — Вера усмехнулась. — Конечно. Ты же не со мной разговариваешь как с человеком. Только с ней.
Он ничего не ответил. Просто поставил телефон на стол так, будто точка в споре — это не слова, а жест.
Ноябрь в их городе был всегда одинаковым: липкий, серый, угрюмый. Дороги ещё не заснежены, но уже все в грязи, люди ходят в метро как тени, а в супермаркете у дверей стоит охранник, который смотрит на мир так, будто мир лично его предал.
Вера ехала в автобусе на работу, слушая, как рядом две женщины обсуждают новые тарифы ЖКХ и чьи-то долги. Эти разговоры всегда были одинаковые — но сегодня словно впивались ей под кожу.
«Мы еле тянем месяц. А он снова…» — думала она, глядя на мутное окно, на котором кто-то пальцем написал «дура» и подрисовал корону.
Она стерла это слово ладонью, будто оно относилось к ней.
Вечером Алина появилась без звонка. Как всегда.
— Привет, Верочка! — она влетела в комнату как хозяйка, стряхивая с волос капли дождя. — А где Андрюша?
Вера сухо ответила:
— На кухне.
Алина прошла туда, стуча длинными каблуками по линолеуму, который давно просился на замену. Вера осталась в комнате, но каждый звук был слышен отчётливо.
— Андрюш, ну ты не представляешь, как меня мама достала! — Алина уже стонала, будто находилась на приёме у психотерапевта. — Я не могу там жить! Условия ужас, давление ужас, и вообще — у меня нет сил.
— Потерпи немного, — мягко отвечал Андрей. Тот голос, который Вера почти перестала слышать в свой адрес.
— И ещё… лекарства нужны. Две тысячи. Ты же поможешь? Ты всегда помогаешь.
— Конечно. Завтра переведу.
«Вера услышала, как внутри неё что-то устало хрустнуло — будто в душе тоже были старые обои, и слой за слоем от них уже почти ничего не осталось.»
Она ушла из комнаты, не выдержав.
Недели тянулись одинаковые. Работа, маршрутка, очереди, однообразные ужины. И постоянное ощущение, будто кто-то медленно вытягивает из её жизни деньги, силы и право быть услышанной.
И вот однажды, когда они сидели с Андреем за чаем, Вера решилась.
— Нам нужно поговорить, — сказала она.
— О чём? — он лениво мешал сахар, даже не глядя на неё.
— О твоей сестре. И о деньгах.
Он поднял голову. Взгляд стал настороженным.
— Я не брошу её, — сказал он сразу, как заранее подготовленный ответ.
— Я и не прошу бросать. Но мы… мы не тянем. Нам бы самим выбраться.
— Семья должна помогать, — отрезал он.
— А мы тебе кто? — спросила она тихо. — Мы для тебя семья? Или так, приложение к Алине?
Он резко поставил чашку, чай расплескался по столу.
— Хватит драматизировать!
И разговор закончился, как и все разговоры с ним: точкой, поставленной им. И пустотой, оставленной ей.
Потом был тот звонок.
Странный, почти нереальный.
— Вера Михайловна? Поздравляем. Вы — наследница.
Она чуть не уронила телефон.
Через час они с Андреем стояли посреди их однушки, обнимаясь, смеясь, и впервые за долгое время Андрей смотрел на неё так, как раньше.
Большая квартира в центре. Настоящая. Её.
Андрей кружил её по комнате.
— Мы будем жить, как люди! Ты понимаешь?! Как люди!
— Понимаю, — смеялась она. — Господи… я даже не верю…
Но где-то глубоко внутри — там, где спрятан тихий страх, — уже мигнула мысль:
«А Алина?»
Через несколько дней Вера впервые вошла в новую квартиру.
Большие окна, скрипучий паркет, старые стены.
Пахло прошлым — но это прошлое было лучше, чем всё её настоящее за последние годы.
Она ходила по комнатам, шепча себе под нос:
— Здесь спальня… здесь стол… а здесь будет уютно…
«В одном углу она почувствовала то самое: место, где можно снова стать собой.»
Она не знала, что вскоре это место станет ареной чужих претензий.
Соседи встречали её доброжелательно — Вадим Петрович снизу с вечным кашлем, Маргарита Семёновна сверху с видом школьной завучихи.
Потом появился Паша — «специалист на все руки». Болтливый, бесконечно жующий семечки, и всегда готовый что-то починить или хотя бы рассказать, как кто-то другой чинил.
Вера смеялась, слушала, красила стены, сдирала старые обои, ночами измеряла рулеткой углы и рисовала в блокноте кривоватые схемы будущих комнат.
Каждый день квартира менялась.
Каждый день Вера тоже чуть-чуть менялась.
Она думала, что теперь всё пойдёт в гору.
Но однажды на пороге появилась Алина.
Сравнительно тихая, но с тем взглядом, который словно мерил стены.
— Повезло тебе, — бросила она. — Одним всё само приходит.
Вера улыбнулась вежливо, но в груди что-то кольнуло.
— А эта комната? — Алина указала на маленькое помещение, которое Вера уже называла «будущей детской».
— Для ребёнка, когда будет.
И Алина замолчала. Но взгляд её стал глубже, оценивающе-холодным.
Постепенно ремонт подходил к концу. Квартира оживала.
И Вера решила пригласить Андрея и Алину посмотреть на результат.
Алина ходила по комнатам молча — но глаза её бегали слишком внимательно.
А вечером того же дня, уже в тесной старой кухне их однушки, Алина вдруг сказала:
— У меня есть предложение… насчёт квартиры.
И всё начало рушиться.
Алина сидела за столом в их старой кухоньке, всё ещё не снимая куртки, будто собиралась сбежать сразу после того, как скажет главное. Окно запотело, чай остывал, и в комнате стояла тишина такая вязкая, будто воздух сгущался вокруг их троих.
— Я серьёзно, — сказала Алина, глядя прямо на Андрея. — Квартира Веры — это выход. Для нас всех.
Она не смотрела на Веру вовсе, будто та была пустым местом на обоях, неотрванным клочком старой бумаги.
— Алина… — осторожно начал Андрей, но та перебила, уверенно, без стеснения:
— Да что тянуть? Вы молодые, у вас всё впереди, а мне жить негде. Ты же знаешь, Андрюша, мама меня… она меня просто давит. А там — центр, нормальные условия, можно наконец вздохнуть.
Вера посмотрела на них и вдруг почувствовала, что стол, стул, вся эта кухня — как будто накренились, и всё вокруг стало чуть-чуть не по прямой. Она поставила чайную ложку так тихо, как могла, чтобы не дрогнули руки.
— То есть, — произнесла она медленно, — ты предлагаешь отдать… мою квартиру?
Алина подняла брови:
— Да. А что такого? Ты же всё равно там не живёшь. Да и вам, по сути, двоим и тут места хватает. Тебе же важно, чтобы всем было хорошо? Или нет?
«Эта фраза — будто плевок. Будто ей объяснили, что её жизнь — разменная монета.»
Андрей кивнул, и в его кивке не было ни секунды сомнения.
Как будто он давно ждал момента выложить ей именно это.
— Вера, ты должна понять, — проговорил он, глядя в стол. — Алина в очень трудном положении. Реально трудном. Она там с мамой… ты же знаешь, как у них.
— А у нас? — Вера поднялась с места. Голос дрожал, но она не позволяла ему сорваться. — У нас с тобой что? У нас нормальное положение? Ты хоть раз думал о нас, когда каждый месяц отправлял ей деньги? Хоть раз думал, что мы живём впритык?
Андрей поморщился.
— Не надо драматизировать.
Это он говорил ей всегда. При любом разговоре, в любом конфликте, в любой проблеме.
Словно её чувства — не чувства.
Словно она — фоновый шум.
Алина тем временем сидела с выражением человека, который уже мысленно переставляет мебель в будущей спальне.
— Вера, ну серьёзно, — сказала она, громко выдыхая. — Что ты заводишься? Квартира же не пропадёт. Я просто поживу там лет… ну сколько понадобится. А вы тем временем накопите — и купите своё.
— На что мы накопим, если ты каждый месяц вытягиваешь деньги из моего мужа? — резко спросила Вера.
Андрей поднялся, загремел стулом:
— Хватит говорить ерунду! Это моя семья, я имею право помогать!
— А я кто тебе? — спросила Вера тихо, наклоняясь вперёд. — Я здесь кто?
— Не начинай…
Но Вера не собиралась молчать.
— Ты четыре года ставишь её выше нас. Её проблемы — всегда важнее наших. Её просьбы — всегда первее. А мои слова?
Он отвёл взгляд.
Она увидела всё. Всё, что скрывалось в его молчании.
Он не на её стороне.
Никогда не был.
Они поссорились так громко, что соседи, возможно, слышали каждое слово.
Алина ушла, бросив:
— Я думала, ты нормальная, Вера. А ты… ну ладно, Андрей, перезвони потом.
Дверь хлопнула.
И всё — оборвалось.
Андрей ходил по кухне, хватался за голову, говорил что-то резкое, резал воздух руками.
Вера слушала, как будто слушала чужого человека.
— Ты эгоистка! — кричал он. — Тут вопрос семьи, а ты думаешь только о себе!
— О себе? — она улыбнулась как-то странно, даже самой страшно стало от этой улыбки. — А ты обо мне когда думал? Когда ей очередной перевод делал? Или когда со мной планы на будущее обсуждал, а потом бежал к телефону, если она звонила?
Он отшатнулся от её слов так, будто она ударила.
— Всё, — сказал он. — Я не хочу сейчас это слушать.
— Конечно, не хочешь. Ты никогда не хочешь слушать то, что я думаю.
Он хлопнул дверью спальни.
И ночь прошла в тишине, которая была хуже любого крика.
Через неделю между ними остались только короткие реплики.
Сухие.
Чужие.
— Купишь хлеб?
— Магазин мимо.
— Ты заберёшь посылку?
— Если успею.
— Я позже приду.
— Как хочешь.
И каждый вечер он смотрел в телефон слишком долго.
И слишком быстро убирал его, если Вера появлялась в комнате.
А утром, за завтраком, он сказал фразу, которую Вера уже ожидала, но всё равно выдержать её было тяжело.
— Может… — он кашлянул, избегая взгляда. — Может, Алина могла бы… ну… платить нам немного. За квартиру. Чтоб не даром.
— Ты хочешь отдать ей мою квартиру, — спокойно повторила Вера, отложив вилку.
Он побледнел.
— Да никто никому ничего не отдаёт! Мы просто рассматриваем…
— Варианты, — закончила она за него.
Он замолк.
— Андрей, — она посмотрела прямо в него, без злости, без слёз. Просто в правду. — Я подаю на развод.
Он побледнел ещё сильнее.
— Чё ты несёшь?.. Ты с ума сошла?
— Нет. — Она встала. — Я наконец проснулась.
Сборы заняли три дня.
Сумки, коробки, документы.
Молча. Сухо. Быстро.
Андрей стоял в дверях, упираясь рукой в косяк.
— Вера, ну… может, подумаешь? Там… стресс, эмоции… Ты же не хочешь ломать то, что мы строили?
— Строили? — Вера усмехнулась. — Мы? Или я?
Она закрыла молнию на чемодане. — Я четыре года была приложением к вашей маленькой семейке. Третьим лишним. И знаешь… спасибо, что сейчас всё стало ясно.
Он хотел что-то сказать, но слова застряли.
— Пока, Андрей, — сказала она.
И вышла.
Закрыв за собой их общую жизнь одним тихим щелчком дверного замка.
Ноябрьский воздух ударил по лицу холодом, но после той квартиры он казался почти живым.
Она поднялась в свою новую квартиру — ту, где ремонт ещё пах краской, где шторы висели чуть криво, где паркет скрипел на каждом шаге, но где не было ни одной лживой реплики.
Там было тихо.
Слишком тихо.
Она стояла у огромного окна, смотрела на старые крыши центра города, и впервые за много лет почувствовала, что дышит.
«Она ушла — и впервые стала собой.»
Спустя неделю она купила кота — смешного, рыжего, с огромными ушами.
Назвала Грант — в честь гранта, который сама себе дала: «начать жить заново».
Андрей звонил. Много.
Она не отвечала.
Алина писала сообщения в духе:
«Ты как ребёнок. Верни всё, как было.»
Она не отвечала.
Маргарита Семёновна заходила «на минутку», приносила варенье и рассказывала, как правильно мыть окна в старых домах.
Вадим Петрович приносил ненужные вещи «вдруг тебе пригодятся».
И всё это — было её.
Настоящим.
Тёплым.
Живым.
Раз вечером, когда город уже подсвечивал окна жёлтым светом, Вера сидела в кресле у окна, Грант спал у неё на коленях. Она смотрела на улицу, а на душе было тихо-тихо.
Конец.
Нашла в сейфе копию завещания – свекровь не знала, что оригинал у меня