Фраза, брошенная с порога, ввинтилась в тишину маленькой прихожей, как саморез в трухлявую доску. Катя смотрела на него в упор. Не зло, не обиженно — скорее, с холодной усталостью, какая бывает у врачей, сообщающих безнадежный диагноз. В ее руке была зажата ручка дорожной сумки, а за спиной виднелся угол собранного чемодана.
Антон только что вернулся с работы, еще не снял ботинки, пахнущие уличной пылью и осенней сыростью. Он моргнул, пытаясь совместить картинку с реальностью. Не получилось. Мозг отказывался обрабатывать информацию.
— Что? — переспросил он так глухо, будто оглох на одно ухо. — Какой еще брак расторгла? Мы же… мы же не разводились.
— Уже да, — Катя кивнула на сиротливо лежавший на тумбочке конверт. — Там копия решения суда. Мирового судьи. Нас развели в одностороннем порядке, ты же три раза повестку проигнорировал. Я больше не твоя жена, Антон. И твоя семья — больше не моя головная боль.
Он смотрел на нее, на чемодан, на конверт, и в голове билась одна-единственная мысль, до смешного нелепая: «А я ведь ужин купил. Курицу-гриль, ее любимую».
— Кать, подожди, давай поговорим, — он сделал шаг вперед, протягивая руку. — Что случилось? Из-за мамы опять? Что она тебе наговорила?
Катя даже не вздрогнула. Ее лицо оставалось непроницаемым.
— Дело не в том, что она наговорила сегодня. Дело в том, что вы все делали последние десять лет. Десять лет, Антон! Я тащила на себе твою маму с ее ипохондрией, твоего брата с его гениальными бизнес-идеями, твою тетю из Саратова с ее бесконечными «войди в положение». Я работала на двух работах, чтобы мы могли закрыть кредит за машину твоего отца, которую он разбил по пьяни. А когда я попросила тебя съездить со мной на море, потому что у меня начались панические атаки от усталости, ты сказал, что не можешь. Потому что твоему племяннику срочно понадобились деньги на новый айфон. И ты отдал ему наши отпускные.
Она говорила ровно, без крика, и от этого ее слова звучали еще страшнее. Каждый факт, как гвоздь, вбивался в крышку гроба их брака. Антон чувствовал, как холодеют пальцы. Он помнил все эти ситуации, но в его картине мира они выглядели иначе. Это была просто помощь семье. Обычное дело. Разве не так живут все нормальные люди?
— Но это же… семья, — пролепетал он, понимая, насколько жалко это звучит.
— Семья — это были мы с тобой, — отрезала Катя. — А то, что ты называешь семьей, — это стая пиявок, которая присосалась к тебе, а заодно и ко мне. Так вот, я свою кожу от них отдираю. С мясом, да. Больно. Но лучше так, чем сдохнуть от малокровия.
Она развернулась и открыла дверь. Холодный сквозняк с лестничной клетки ударил по ногам.
— Вещи свои я заберу в течение недели. Ключи оставлю в почтовом ящике. И еще одно, Антон. Квартира моя. Она мне от бабушки досталась, ты к ней никакого отношения не имеешь. У тебя есть три дня, чтобы съехать. Можешь к маме. Или к брату. У них же теперь все хорошо, благодаря моим деньгам.
Дверь захлопнулась. Щелкнул замок.
Антон остался стоять посреди прихожей с пакетом, в котором остывала курица-гриль. В голове было абсолютно пусто. Не было ни злости, ни обиды, только гулкое, сосущее ощущение катастрофы. Будто он летел в самолете, который внезапно развалился на части прямо в воздухе. И вот он падает, а земля стремительно несется навстречу.
Первые сутки он провел в прострации. Механически позвонил на работу, сказал, что заболел. Бродил по квартире, ставшей вдруг чужой и огромной. Натыкался на Катины вещи: забытый на кресле шарф, флакончик духов на туалетном столике, смешные тапочки с ушками у кровати. Каждая вещь кричала о ее отсутствии.
Он пытался понять, где та точка невозврата, которую он пропустил. Когда все пошло не так? Он ведь любил ее. Любит до сих пор. Просто… разве помощь родным — это преступление? Его с детства учили: семья — это святое. Родителям надо помогать. Близких в беде не бросать. Он и не бросал.
Мама звонила каждый день. Жаловалась на давление, на соседей, на цены в магазине. Антон слушал, сочувствовал, переводил деньги на «лекарства», которые почему-то всегда стоили ровно пять тысяч рублей.
Брат Игорь, вечный стартапер, раз в полгода загорался новой идеей. То он открывал шиномонтаж, то разводил элитных кроликов, то запускал производство авторских пельменей. На каждый проект требовались деньги. Антон, скрепя сердце, брал кредиты, влезал в долги. Игорь с энтузиазмом прогорал, разводил руками и обещал все вернуть «со следующего гениального проекта».
Тетя Вера из Саратова, двоюродные сестры, племянники… У всех были проблемы, нужды, просьбы. И Антон, как безотказный спасатель, мчался на помощь, затыкая дыры в их жизнях за счет бюджета своей собственной семьи.
Катя сначала терпела. Потом начала мягко намекать. Потом — говорить прямо. Ее монологи становились все жестче.
«Антон, мы не можем купить мне новые зимние сапоги, потому что твоя мама решила, что ей срочно нужен массажер для ног за двадцать тысяч?»
«Антон, мы опять никуда не едем в отпуск, потому что Игорь взял у тебя сто тысяч на закупку «уникального оборудования для производства крафтового пива»?»
«Антон, пойми ты наконец, они тебя просто используют! Они взрослые люди, пусть сами решают свои проблемы!»
Он отмахивался. «Ну что ты начинаешь, Кать? Это же родные». Он искренне не понимал ее «эгоизма». В его системе координат она выглядела черствой и мелочной. А теперь выяснилось, что черствым и мелочным был он. Слепым идиотом.
К вечеру второго дня оцепенение начало проходить, сменяясь паникой. Три дня, чтобы съехать. Куда? К маме, в ее однокомнатную квартиру, где пахнет корвалолом и жареным луком, и где ему с порога начнут выносить мозг на тему «эта мегера тебя бросила»? К Игорю, который живет в съемной квартире с тремя такими же «бизнесменами»? Мысль о том, чтобы позвонить им и попроситься пожить, вызывала физическую тошноту. Он представил их сочувствующие лица, за которыми будет сквозить злорадство: «Ну что, допрыгался? Жена-то твоя оказалась с гнильцой».
Он набрал номер Кати. Длинные гудки. Потом сброс. Набрал еще раз. Снова сброс. На третий раз телефон был выключен.
Тогда он решился. Позвонил маме.
— Мам, привет.
— Ой, сыночек, наконец-то! А я тебе звоню, звоню, ты трубку не берешь! У меня давление опять подскочило, сто сорок на сто! Врача вызывала, она мне такие таблетки выписала, дорогие, ужас! Ты не мог бы мне денежек подкинуть, тысяч пять?
Антон сглотнул.
— Мам, у меня проблемы. Катя… она ушла от меня. Развелась. И из квартиры выгоняет.
В трубке на несколько секунд повисла тишина.
— Как… ушла? — голос матери из жалобного превратился в стальной. — Эта змея тебя бросила? Я так и знала! Я с самого начала говорила, что она не пара тебе! Говорила же, вертихвостка! А ты — «люблю, не могу»! Вот и долюбился! И что, прямо выгоняет? Из квартиры?
— Квартира ее, мам. Бабушкина.
— И что, что ее? Ты там десять лет прожил! Ремонт делал! Ты на нее в суд подай! На раздел имущества! Не смей этой гадине ничего оставлять!
— Мам, мне пожить негде. Можно я у тебя пока останусь?
Снова тишина. Более долгая и какая-то вязкая.
— Сынок… ну как же у меня? У меня же комната одна. И здоровье… ты же знаешь. Мне покой нужен. Давление… Я же с ума сойду от твоих этих переживаний. Ты давай-ка к Игорю. У него просторнее, и он помоложе, поймет тебя.
Антон почувствовал, как внутри что-то оборвалось.
— Понял, мам. Ладно.
— Ты мне насчет денег-то не забудь! — крикнула она вдогонку. — Мне на лекарства очень надо!
Он нажал отбой. Руки дрожали.
Звонок брату был еще унизительнее. Игорь долго цокал языком, охал и ахал, сыпал банальностями в духе «бабы — зло».
— Да ты не переживай, старик! Найдем тебе другую, получше! Эта твоя Катька всегда была стервой с претензиями.
— Игорь, мне жить негде. Можно у тебя на пару недель?
— Ой, братан, сейчас вообще никак, — мгновенно сменил тон Игорь. — У меня тут проект намечается, инвесторы серьезные приедут, переговоры. Сам понимаешь, квартира должна выглядеть презентабельно. Никаких надувных матрасов в гостиной. Давай ты как-нибудь сам? Ну, хостел сними, что ли. Я тебе потом, как разбогатею, все компенсирую! Кстати, раз такое дело, не одолжишь десятку до понедельника? На представительские расходы.
Антон молча повесил трубку. Он сидел на полу посреди гостиной и смеялся. Тихим, сухим, лающим смехом. Картина мира, которую он так тщательно выстраивал все эти годы, рассыпалась в прах. Его «семья», его «святыня», его «крепость» оказалась картонным домиком, который сдуло первым же порывом ветра. Они любили не его. Они любили его кошелек. Кошелек, который, по сути, принадлежал Кате.
И вот теперь кошелек закрылся. И он, Антон, стал им не нужен.
На третий день, в последний день отсрочки, он начал собирать вещи. Ненависть к себе захлестывала его. Как он мог быть таким слепым? Как он мог не видеть того, что Катя пыталась донести до него годами? Он променял любовь и заботу близкого человека на фальшивую признательность кучки паразитов.
В разгар сборов, когда он распихивал по коробкам книги и старые диски, раздался звонок в дверь. Антон замер. Неужели Катя вернулась? Сердце забилось, как сумасшедшее.
Он бросился к двери, посмотрел в глазок.
На площадке стояла Лена. Двоюродная сестра. Худощавая женщина лет сорока с вечно недовольным выражением лица. Та самая Лена, которой они с Катей три года назад оплачивали операцию по «жизненным показаниям», которая на деле оказалась банальной блефаропластикой.
Антона передернуло. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас видеть кого-то из «родственничков». Он решил не открывать.
Но Лена, видимо, была настроена решительно. Она нажала на звонок еще раз, потом еще. Потом начала колотить в дверь кулаком.
— Антон, я знаю, что ты дома! Открой! Это срочно!
Ее голос был на удивление встревоженным. Не обычным ее ноющим тоном, а каким-то другим. Напряженным.
Скрепя сердце, Антон повернул ключ.
— Чего тебе? — буркнул он, приоткрыв дверь на цепочке.
Лена протиснулась в щель, оттолкнув его. Ее лицо было бледным, глаза лихорадочно блестели.
— Ты… ты ничего не знаешь, — выдохнула она. — Катька твоя… она не просто так ушла.
— В смысле? — не понял Антон.
— Она все это спланировала! Давно! — зачастила Лена, оглядываясь по сторонам, будто боялась, что их подслушивают. — Она не просто так с тобой развелась! Тут дело не в нас, не в родственниках! То есть, и в нас тоже, но это только предлог!
Антон смотрел на нее, как на сумасшедшую.
— Лена, что ты несешь? Какой предлог?
— Ты ничего не понимаешь! — Лена схватила его за рукав. Ее пальцы были ледяными. — Она кое-что узнала! Про тебя! Про всех нас! Она копала! Понимаешь? Она наняла частного детектива!
Кровь отхлынула от лица Антона. Детектива? Что? Зачем?
— Что она могла узнать? Мы обычные люди, у нас нет никаких тайн!
Лена истерично рассмеялась.
— Обычные? Антон, ты серьезно? А кредит твоего отца на машину, который он якобы брал на лечение? А «бизнес» Игоря, который на самом деле был прикрытием для игровых долгов? А деньги, которые я у вас брала на «операцию»? Ты думаешь, она ничего не поняла? Она все это время собирала информацию! Документы, выписки со счетов, записи разговоров! У нее на всех нас есть компромат!
Антон почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он опустился на пуфик в прихожей.
— Но… зачем? Зачем ей это?
— Чтобы отобрать у нас последнее! — выкрикнула Лена. — Она хочет не просто уйти! Она хочет нас уничтожить! Подать в суд за мошенничество! Пустить по миру! Она мне сама сказала! Вчера позвонила и сказала: «Передай своему любимому кузену, что его сладкая жизнь кончилась. И ваша тоже. Я позабочусь, чтобы вы все ответили по закону».
Воздух в легких кончился. Антон смотрел в одну точку, не в силах пошевелиться. Катя… Тихая, любящая Катя… наняла детектива? Собирала компромат? Угрожала судом? Это не укладывалось в голове. Это была какая-то другая, незнакомая, страшная Катя.
— Но это же… это же безумие, — прошептал он.
— Это не безумие! Это ее месть! — Лена понизила голос до зловещего шепота. — И это еще не все. Самое главное не это.
— А что? — безжизненно спросил Антон.
Лена наклонилась к самому его уху. Ее дыхание пахло дешевыми сигаретами.
— Она узнала главную тайну. Тайну, которую твоя мать хранила тридцать пять лет. Про твоего настоящего отца.
Антон застыл. Мир вокруг него окончательно перестал существовать. Он слышал только бешеный стук собственного сердца и гул крови в ушах.
— Что… что ты сказала?
— То и сказала, — выпрямилась Лена, и в ее глазах мелькнуло торжество. — Тот, кого ты всю жизнь считал отцом… он тебе не родной. Твоя мать родила тебя от другого человека. Очень… очень непростого человека. И Катя это раскопала. И знаешь, что самое страшное, Антон? Она нашла его. Она нашла твоего настоящего отца. И он уже едет сюда.
— Вам надо, вы и содержите свою доченьку, Тамара Викторовна! А с меня и вашего сына хватит вытягивать на неё каждую копейку