Охранник смотрел на Елену так, будто она явилась на торжество в рваных джинсах, а не в строгом костюме с коробкой антикварного фарфора в руках.
— Прохорова Елена Викторовна? — он провёл пальцем по планшету. — Вас нет в списке.
За его спиной, через приоткрытую дверь банкетного зала «Астории», лился свет, музыка, смех. Её родители праздновали сорок лет брака. Каждая салфетка на тех столах оплачена её картой.
— Как нет? Я их дочь.
— Распоряжение от виновницы торжества, — охранник отвёл взгляд. — Вас попросили не пускать.
Тогда она услышала голос матери — резкий, громкий, абсолютно узнаваемый:
Выведите эту попрошайку, нечего ей тут делать!
Людмила Прохорова в платье цвета шампанского — том самом, что Елена заказывала в ателье на Невском — даже не смотрела в сторону входа. Просто отмахнулась рукой и рассмеялась.
Елена развернулась и вышла. Никто не окликнул.
Дома она поставила коробку с вазой на пол в прихожей. Прошла в гостиную. Села на диван. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет она отдавала деньги — не одалживала, отдавала. Родителям на ремонт, брату Андрею на бесконечные бизнес-идеи, сестре Карине на поездки и репетиторов. Никогда не считала. Потому что так делают в семье.
Телефон завибрировал. Настя.
«Ну как? Тебя встретили?»
«Меня не пустили. Мама сказала охране, что я попрошайка».
Через тридцать секунд Настя позвонила.
Что?! Я сейчас приеду.
Не надо.
Надо.
Настя привезла еду и злую решимость.
Покажи файл, — сказала она. — Тот, где ты всё записываешь. Не ври.
Елена открыла ноутбук. Файл «Семья». Она вела его с двадцати трёх лет — каждый перевод, каждую покупку. Внизу стояла сумма. Огромная.
Настя молча смотрела на экран.
Это две квартиры в центре, — сказала она наконец. — Ты хоть раз слышала от них спасибо?
Елена закрыла ноутбук.
Завтра ты всё перекрываешь, — Настя обняла её за плечи. — Счета, переводы — всё. Ты больше ничего не должна этим людям.
Утром Елена проснулась с ясной головой. Открыла семейный чат. Фотографии из ресторана — брат Андрей с бокалом игристого, Карина с тортом, отец Виктор произносит тост. Под фото мать написала: «Спасибо всем, кто разделил с нами этот вечер. Семья — это главное».
Елена посмотрела на экран и почувствовала, как внутри что-то обрывается. Тихо. Как перегоревшая лампочка.
Три звонка. Юристу, в банк, помощнице. К обеду всё было готово. Карта, которой пользовалась мать, заблокирована. Запланированные платежи отменены. Круиз родителей в Норвегию повис в воздухе. Поездка Карины с семьёй — тоже. Аренда помещения под очередную идею Андрея — отменена.
Елена сидела в кабинете, смотрела на Неву и ждала.
Телефон зазвонил через четыре часа.
Что ты наделала?! — голос матери бил в ухо. — Из-за тебя сорвался круиз! Мы всё спланировали!
Елена молчала.
Карина в слезах! Андрей потерял помещение! Ты всё разрушила!
Я не разрушаю, мама. Я просто больше не плачу.
Как это не платишь?! Ты с ума сошла?!
Нет. Я просто помню, что вчера ты назвала меня попрошайкой.
Тишина. Короткая. Потом голос изменился — стал мягким, вкрадчивым.
Лена, ну что ты. Я погорячилась. Нервы, понимаешь? Столько гостей. Я не хотела обидеть.
Ты не хотела меня впустить на праздник, который я оплатила.
Хватит! Ты взрослый человек! Из-за одной фразы портить отношения?!
Елена положила трубку. Выключила звук.
На следующий день они пришли все. Консьерж предупредил снизу. Елена могла не открывать. Но открыла. Нужно было закончить.
Они ввалились в квартиру скопом — мать, отец, Андрей, Карина с мужем. Все заговорили разом.
Предательница!
Мы тебя вырастили!
Ты нам должна!
Отец молчал. Стоял у двери, массивный, с каменным лицом. Потом шагнул вперёд.
Немедленно всё исправляй, — его голос был низким, глухим. — Или ты нам больше не дочь.
Елена прошла к столу. Открыла ноутбук. Развернула экраном к ним.
Смотрите. Пятнадцать лет. Каждый перевод. Внизу — итоговая сумма.
Они молчали. Цифры были слишком большими.
И что? — Карина первая нашлась. — Ты же сама давала. Никто не заставлял.
Верно, — Елена закрыла ноутбук. — Я давала, потому что думала — так в семье. Но вчера я поняла: для вас я не дочь. Я банкомат. И когда банкомат пришёл на праздник, его велели вывести.
Да хватит об этом! — мать взмахнула руками. — Я объяснила! Не то имела в виду!
Ты имела в виду ровно то, что сказала. «Выведите эту попрошайку». Слово в слово.
Мать побледнела.
Я больше ничего не должна, — Елена говорила ровно, но внутри всё дрожало. — Ни копейки. Живите на свои.
Пожалеешь, — отец развернулся к двери. — Когда состаришься одна, пожалеешь.
Елена не ответила. Дверь захлопнулась. Тишина вернулась.
Она села на пол в прихожей. Прижала колени к груди. И заплакала.
Через полгода Елена узнала, что родители пытались продать квартиру — ту, на которую она когда-то помогла. Но сделка сорвалась. Документы были оформлены так, что без её подписи ничего не выходило. Юрист предусмотрел это ещё пятнадцать лет назад.
Они переехали в съёмное жильё на окраине. Андрей закрыл очередной бизнес. Карина искала работу — впервые за десять лет. Слухи расползлись быстро: Прохоровы привыкли жить за чужой счёт.
Однажды Карина караулила её у офиса.
Лена, пожалуйста, — она хватала за рукав. — Я понимаю, мы неправы. Но дети… Им нужно на учёбу, на секции.
Елена высвободила руку. Посмотрела на сестру — на её дорогую сумку, на свежий маникюр.
Продай сумку. Откажись от маникюра. Устройся на работу. Тогда поговорим о детях.
Карина отшатнулась.
Ты стала чужой.
Нет, — Елена пошла к машине. — Я стала своей.
Прошло два года. Елена открыла небольшой благотворительный фонд — для тех, кто столкнулся с финансовым насилием в семье. Никто не знал, что она вложила туда наследство бабушки Тамары — той самой, которая всегда видела правду, но молчала. Перед уходом из жизни бабушка оставила ей письмо и небольшие сбережения. «Живи для себя. Помогай тем, кто заслуживает».
Елена не афишировала фонд. Просто работала. Консультации психологов, юридическая поддержка, помощь в восстановлении границ. Она давала другим то, чего не было у неё.
Однажды в фонд пришла молодая женщина. Лет двадцати пяти. С испуганными глазами.
Я веду таблицу, — сказала она. — Записываю переводы родителям. Боюсь остановиться. Боюсь, что разлюбят.
Елена взяла её за руку.
Если любят только когда платишь — это не любовь. Это сделка. А из сделки можно выйти.
Женщина заплакала. Елена сидела рядом молча.
Вечером, возвращаясь домой, Елена остановилась на мосту. Посмотрела на Неву, на огни города. Вспомнила себя два года назад — у закрытых дверей ресторана. Голос матери: «Выведите эту попрошайку».
Сейчас эти слова не жгли. Они были просто шрамом — напоминанием, что она выжила.
Телефон завибрировал. Настя: «Как дела?»
«Хорошо», — написала Елена. И впервые не соврала.
Она убрала телефон и пошла домой — в свою квартиру, в свою жизнь, в своё будущее, которое наконец выбрала сама.
Семья, которую она потеряла, оказалась иллюзией. Та, которую нашла — настоящей.
Да она и веник в руках держать не умеет! — сказала свекровь, размахивая своим в мою сторону