Марина ударила ладонью по кухонному столу так резко, что стоящая на краю тарелка подпрыгнула и перевернулась, оставив на клеёнке мокрое пятно. Холод из приоткрытого окна тянулся по ногам, но она его почти не чувствовала — внутри кипел такой жар, будто её бросило в лихорадку.
— Собирай свои вещи, Игорь. Сейчас же. — Голос у неё ломался, но не от страха, а от усталости, накопленной за последние два года. — Пока я сама их не вынесла на лестничную площадку.
Игорь стоял у двери, привалившись плечом к косяку, словно безвольный подросток, которого отчитывает училка. На нём была вчерашняя рубашка, помятая, как лист бумаги, и дешёвый запах «офисного» одеколона — тот, которым он обычно пытался перебить перегар, — бил в нос ещё сильнее.
— Марин, хватит устраивать истерику, — протянул он, поднимая глаза к потолку, будто ожидал, что с него выпадет мудрый совет. — Мы же взрослые люди. Нужно разговаривать, а не размахивать руками.
— Разговаривать? — Марина усмехнулась так, что Игорь невольно передёрнулся. — Мы десять лет разговаривали, Игорь. И что? Твоя мать до сих пор считает меня «случайной девицей». И ты ей поддакиваешь. И ещё твои бесконечные «командировки»… А где ты был позавчера, Игорь? В Мурманске? Или у той самой «Оленьки из отдела кадров»?
Он резко выдохнул:
— Опять началось… Ты себе что там придумала? Мы на работе до ночи закрывали отчёт. Звони моей начальнице, если не веришь!
— Ах да, — Марина кивнула. — То есть ты хочешь, чтобы я верила начальнице, с которой ты, по слухам, пару пьянок провёл на корпоративе? Отличный вариант.
Игорь сделал шаг к ней, но остановился, когда она вытянула руку вперёд, словно отгоняла подозрительного пса.
— И давай вот без этой твоей фразы «ты всё выдумываешь», — холодно сказала она. — Я уже видела все документы.
— Какие документы? — нахмурился он.
— Те, что твоя любящая мамочка подсовывала нотариусу. — Марина скрестила руки на груди. — Договор дарения. На половину моей квартиры. Моей, Игорь. Купленной мной до того, как ты появился в моей жизни со своей бесконечной «мамой всё знает лучше».
Он побледнел.
— Марин… это не так… просто… мама думала, что…
— Она думала, что я идиотка. И ты думал.
Он шагнул назад, будто слова ударили его по лицу.
— Оставь драму для сериалов, — бросил он устало. — Всё решим. Спокойно.
— Драму? — Марина чуть наклонила голову. — Когда вы подделываете подписи, это не драма. Это статья.
Он отвернулся, схватил куртку с вешалки.
— Я вернусь вечером за остальными вещами. И не смей блокировать мою карту, я половину твоей бытовой техники на неё брал.
— Запоздало, милый. — Марина взяла со стола телефон. — Банк уже всё заблокировал. Твои долги больше не мой головняк.
Он замер, словно не понял сказанного сразу. Потом резко вышел, хлопнув дверью так, что по шкафам на кухне дрогнули стаканы.
Марина наконец позволила себе выдохнуть — длинно, судорожно, как после нырка. В горле стоял ком, но плакать она не собиралась. Плакать — значит снова быть слабой. А слабой она уже была слишком долго.
Телефон завибрировал. На дисплее высветилось имя: «Валентина Николаевна».
Свекровь.
Марина скривилась и сначала сбросила. Потом второй раз. На третий решила взять — если не ответит, эта женщина начнёт рассылать сообщения и даже может приехать.
— Ну что, довольна? — голос Валентины Николаевны был маслянистый, сладкий на первый слой, но под ним чувствовалась сталь. — Разрушила семью. Выгнала мужчину. Превратила сына в бродягу. Квартирку свою охраняешь?
— Валентина Николаевна, — Марина потерла виски, — я устала. Честно. Уставшая женщина — плохой собеседник. Давайте без проповедей.
— Ты ещё и дерзишь? — тон свекрови стал визгливым. — Думаешь, суд оставит тебе всё имущество? Ты кто вообще, Марина? А у моего сына — связи. У нас — адвокаты. И среди судей — знакомые есть.
Марина засмеялась — сухо, будто хрупнула палка под снегом.
— Отлично, — бросила она. — Пусть ваши «знакомые» готовятся рассказывать журналистам, почему подписывали поддельный договор. Вы же уже там фигурируете.
— Девочка, ты не понимаешь, с кем связалась… — прошипела свекровь, но Марина уже отключила телефон и выключила звук.
Она подошла к окну, распахнула его — ноябрьский воздух ударил по коже ледяной плёнкой. За окном светились окна новостроек, машины на парковке злобно сигналили кому-то, кто неправильно выехал.
Марина смотрела на этот пейзаж и думала:
Когда я перестала жить своей жизнью?
Она ещё когда-то мечтала о путешествиях, о маленькой кофейне, которую хотела открыть; о спокойных вечерах без разборок. А что теперь? Постоянный страх, что «мама Игоря» снова явится с упрёками. Постоянные подозрения, оправдания, запах чужих духов на его куртке.
Нет.
Хватит.
Больше не будет.
Марина взяла телефон, пролистала контакты и нашла нужное имя: «Адвокат — Шамрин С.Ю.»
Она нажала вызов и услышала хрипловатый голос:
— Да?
— Сергей Юрьевич, здравствуйте. Это Марина Кручина. Помните, вы помогали моей коллегe с разделом имущества? Мне срочно нужна юридическая помощь. Очень срочно.
— Понял. Приезжайте в офис в понедельник. Но лучше сразу присылайте сканы. Если дело настолько горячее, надо работать уже сегодня.
Марина закрыла глаза и тихо сказала:
— Это не дело. Это война.
К полудню она сидела в маленьком кафе через дорогу от районного суда. Ноябрьский снег ещё не лёг окончательно, но мокрая каша под ногами делала атмосферу ещё липче и противнее. Перед Мариной стоял бурый кофе в бумажном стаканчике, а напротив — Сергей Шамрин, плотный мужчина лет пятидесяти с суровым взглядом и аккуратно подстриженными усами.
— Я изучил то, что вы прислали, — сказал он, перелистывая папку. — Тут, Марина, пахнет не просто подделкой. Тут пахнет сговором. И довольно тупым, если честно. Подпись ваша не совпадает даже на бытовом уровне.
— А она думала, что я не замечу, — пробормотала Марина. — Они все думают, что я из мягкого теста.
— Это хорошо, — спокойно сказал Шамрин. — Пусть недооценивают. Но будьте готовы: они пойдут в ответку. Игорь, его мать… они не остановятся на первой попытке.
Телефон завибрировал.
Игорь.
Марина поморщилась, но ответила — лучше слышать его угрозы сразу, чем потом читать километры сообщений.
— Марина Андреевна, — начал он странно формально. — Предлагаю договориться мирно. Ты забираешь квартиру себе, но выплачиваешь мне компенсацию за то, что мы вкладывались в ремонт, мебель… бытовые вещи… Я съезжаю, и все остаются довольны.
Марина чуть не поперхнулась воздухом.
— Компенсацию? Тебе? — Она говорила тихо, но от холода в голосе даже у сидящей рядом студентки телефона из рук выпал. — Игорь, ты хоть раз за эти годы покупал хоть что-то дороже чайника? Ты вообще помнишь, кто тянул все кредиты? Кто пахал по ночам?
— Ты всегда любила преувеличивать.
— А ты — перекладывать. — Марина опёрлась локтем на стол. — Игорь, послушай. У нотариуса уже есть материалы. И у меня тоже. Ты правда хочешь довести это до уголовки?
— Марин… — голос его дрогнул. — Ты же знаешь… мама просто хотела, как лучше.
— Если это её «лучше», то что тогда «хуже»? — Она оборвала разговор и выключила телефон.
Сергей посмотрел на неё с уважением:
— Вы держитесь молодцом.
— Я лучше держусь, чем живу, — мрачно усмехнулась Марина. — Поехали.
Суд тянулся, как густой холодный воздух. В зале пахло дешёвым дезинфектором и мокрой одеждой. На первом ряду сидела Валентина Николаевна — в строгом пальто, с выражением блаженной обиды, будто её вызвали сюда не за подлог, а как моральный авторитет.
Адвокат Игоря стоял перед судьёй, читая подготовленную речь:
— Мой доверитель, Игорь Степанович, вложил значительные средства в благоустройство квартиры. Ремонт, мебель, техника…
Марина фыркнула:
— Если его вклад — это треснувшая полка из гипермаркета, то да, вклад огромный.
Адвокат продолжил:
— Также имеется договор дарения части средств на приобретение указанного жилья…
Шамрин поднялся:
— Уважаемый суд, данное соглашение является фикцией. Экспертиза подтверждает: подпись Марина Андреевны — подделка. Аудиозапись, прилагаемая к делу, содержит разговор Валентины Николаевны, где она обсуждает «как ускорить оформление», цитирую, «пока эта курочка не опомнилась».
Валентина Николаевна вскочила:
— Это клевета! Я ничего такого не говорила!
Марина сухо ответила:
— Говорили. И неоднократно. Даже в мой адрес лицом к лицу.
Судья стукнул молотком, призывая всех к порядку.
Игорь сидел, выпрямившись, но его губы дрожали. Он избегал смотреть на Марину — будто боялся, что она увидит пустоту в его глазах.
После заседания Валентина Николаевна попыталась остановить Марину у выхода.
— Ты думаешь, победила? — прошипела она. — Это только начало. Ты никому не нужна. Даже моему сыну ты была в тягость.
Марина посмотрела на неё спокойно:
— Если я была в тягость, почему вы так дрались за мою квартиру?
Свекровь задохнулась от злости.
Марина прошла мимо, чувствуя, как внутри поднимается тихая, тяжёлая, уверенная сила.
Но впереди — не финал.
Скорее, лишь разогрев.
Когда она вечером отперла дверь домой, её ждал конверт без обратного адреса. Внутри — короткая записка, вырезанная из газетных букв:
«Мы ещё не закончили».
Марина положила её на стол и вдруг улыбнулась уголками губ.
— Ну что ж, — тихо сказала она. — Посмотрим, кто кого.
Марина проснулась в пять утра от странного чувства тревоги — будто кто-то стоял рядом и смотрел. Но в комнате было темно, тихо, только старые батареи постукивали, как будто тоже нервничали. На тумбочке мигал экран телефона: два пропущенных вызова с неизвестного номера и сообщение.
Она щёлкнула экран.
«Ты пожалеешь. Ещё не поздно отступить».
Марина усмехнулась.
Отступить — всё равно что добровольно лечь под каток.
Она встала, включила чайник и подошла к окну. На улице уже светали ноябрьские сумерки — тот самый приглушённый рассвет, когда люди выходят на работу с серыми лицами, а машины на парковке ещё покрыты холодной коркой. Где-то сосед на пятом этаже уже матерился — опять не завёлся старый универсал.
Марина посмотрела на своё отражение в стекле: взъерошенные волосы, красные глаза, но взгляд — твёрдый.
Странное дело: чем хуже становилось вокруг, тем крепче она держалась. Не страх — злость двигала ею. Чистая, концентрированная злость, которая наконец дала ей возможность говорить и действовать прямо.
Она сделала глоток горячего чая, и в животе чуть отпустило.
Сегодня было назначено второе заседание — завершающее. Шамрин сказал, что оппоненты, скорее всего, попробуют новый манёвр. «Люди с таким характером никогда не сдаются после первого провала», — сказал он вчера, когда они сидели в его кабинете среди кип бумаг.
И Марина знала: они ещё ударят.
Около девяти утра раздался звонок в дверь. Марина напряглась — кто-то мог снова подкинуть записку, или хуже. Но когда она открыла, на пороге стоял Игорь. Бледный, со стоячими волосами, в старой куртке, которую он обычно носил на дачу.
Он выглядел так, будто плохо спал несколько ночей.
— Нам нужно поговорить, — выдохнул он, даже не пытаясь изобразить уверенность.
— Нет, — спокойно сказала Марина, — сегодня говорить будем в суде.
Он протянул руку, удерживая дверь от закрывания.
— Марин, пожалуйста… я… — он замялся, глядя в пол. — Я запутался. Всё это… — он махнул рукой куда-то в сторону лестничной клетки. — Мама требовала, давила. Ты же знаешь, какая она…
— Знаю, — отрезала Марина. — Но ты — не ребёнок. Ты сам пришёл к нотариусу. Сам подписывал бумаги. Сам врёшь всем вокруг, что это был «подарок от родителей».
— Я… — он запнулся. — Я думал, так будет правильно. Что мы… что у нас всё будет общее. Всё пополам.
Марина глянула на него так, что он чуть не отступил.
— Иди, Игорь. Привыкай, что в жизни бывают последствия.
Он опустил глаза, медленно убрал руку. И вдруг тихо сказал:
— Я не хотел, чтобы всё так… ушло в яму.
— А я не хотела превращаться в соседку у собственной свекрови. — Марина захлопнула дверь перед его носом.
С той стороны послышался его короткий, глухой вздох, а потом шаги, уходящие вниз по лестнице.
В суд Марина приехала раньше всех. Она сидела на скамейке в коридоре, крутила в руках термостакан и слушала, как по коридору то и дело хлопают двери — адвокаты, секретари, люди с тяжёлыми папками. Запах старых стен и дешёвого освежителя воздуха создавал ощущение, что всё это происходит в чужой жизни.
Шамрин подошёл ближе к десяти.
— Как ночь? — спросил он.
— Как обычно. С угрозами, — Марина протянула ему телефон.
Он посмотрел и фыркнул:
— Пугают, значит. Это хорошо. Значит, проваливают.
— Или готовят что-то, — сказала она.
— Готовят, конечно. — Он поправил галстук. — Но не переживайте, у нас всё уже на руках. Максимум, что они могут — устроить спектакль. Но против фактов — бесполезно.
В этот момент дверь распахнулась, и в коридор вошла Валентина Николаевна. Шуба, причёска, надменность — будто она пришла не на суд, а в салон антиквариата, чтобы выбирать рамки для портрета семьи.
За ней — Игорь, с покрасневшими глазами.
Они увидели Марину. Лицо Валентины Николаевны окаменело.
— Какая же ты… — начала она, но Шамрин поднял ладонь.
— Женщина, — строго сказал он, — в коридоре ведите себя прилично. Оскорбления — это административка. Вам сейчас это особенно не надо.
Она презрительно скривилась, но замолчала.
Игорь бросил взгляд на Марину — растерянный, будто искал в ней спасение. Но она отвернулась.
Заседание началось с того, что адвокат Игоря, молодой, слишком самоуверенный парень, поднялся и заявил:
— Уважаемый суд, мы просим приобщить к делу новые доказательства: квитанции, подтверждающие финансовый вклад моего доверителя в ремонт, покупку техники и обустройство квартиры.
Марина закатила глаза. Квитанции были смятыми, пожелтевшими бумажками, на которых были указаны суммы вроде «849 рублей» или «1200 рублей». Судья подняла одну из них:
— Это что?
— Покупка кухонной полки, — с гордостью сказал адвокат. — Она до сих пор висит на кухне!
Марина не выдержала:
— Висит — криво. И постоянно падает.
Судья строго посмотрела на неё, но уголок губ дрогнул.
Шамрин поднялся:
— Уважаемый суд, мы предоставили полную финансовую распечатку за последние восемь лет. Все крупные покупки — за счёт Марина Андреевны. Все кредиты — на ней же. Эти бумажки… — он аккуратно постучал пальцем по стопке квитанций, — не являются доказательством существенного вклада.
Адвокат Игоря попытался возразить:
— Но моральный вклад! Совместное проживание! Труд, время…
— Труд? — Марина наклонилась вперёд. — Вы хотите обсудить труд? Я работала на двух местах. Я поднимала всю семью. А что делал Игорь? Играл в онлайн-игры и ездил на «мальчишники» с мамочкой, которая ему их организовывала.
Валентина Николаевна вскочила:
— Ты врёшь! Я не…
— Тихо! — стукнул судья.
Но было поздно — зал начал гудеть.
После часа словесной битвы судья объявила перерыв. Марина вышла в коридор, пытаясь отдышаться.
Игорь догнал её.
— Марин… — он тяжело дышал, как будто поднялся по лестнице на шестнадцатый этаж. — Ты же понимаешь… мама просто… она не знает, как по-другому. Она всегда так…
— Игорь, — Марина посмотрела ему прямо в глаза. — А ты? Ты знаешь, как по-другому?
Он промолчал.
Валентина Николаевна подошла к нему и схватила его за локоть.
— Не разговаривай с ней. Она тебя провоцирует.
— Это вы всех провоцируете, — тихо ответила Марина.
Свекровь обернулась, и её лицо исказилось от ярости:
— Ты заберёшь у моего сына всё. Всё, что он строил годами!
Марина не выдержала и рассмеялась:
— Он строил? Что? Полку за восемьсот рублей?
Секунда тишины — и Валентина Николаевна подняла руку, будто собиралась ударить. Но Игорь перехватил её запястье.
— Мама… перестань. Пожалуйста.
Марина замерла. В его голосе впервые за долгое время прозвучало что-то человеческое.
Свекровь посмотрела на сына — будто он предал её.
Второе отделение заседания началось после короткого перерыва. Судья сразу перешла к сути.
— Суд изучил представленные доказательства. Договор дарения признаётся недействительным. Финансовые документы оппонентов — недостаточными. Попытка подделки подписи будет направлена для проверки в следственные органы.
Валентина Николаевна издала странный звук, будто её ударили под рёбра.
Судья продолжила:
— Решение: квартира остаётся за Марина Андреевной Кручиной. Иск Игоря Степановича отклонён.
Марина закрыла глаза — не от облегчения, а от выброса напряжения. Спина вдруг стала ватной.
Судья закончила:
— На этом заседание объявляется закрытым.
Марина вышла на улицу первой. Холод с улицы ударил в лицо, но был в нём какой-то освобождающий привкус — как будто её душили долгие месяцы, а теперь дали вдохнуть. Она шла, не разбирая дороги, пока не оказалась у старого сквера за судом.
Игорь тихо подошёл. Он держался чуть поодаль.
— Ты выиграла, — сказал он.
— Нет, Игорь. — Марина повернулась. — Я просто перестала проигрывать.
Он опустил голову.
В этот момент из здания выбежала Валентина Николаевна — растрёпанная, злорадно поблёскивающая глазами:
— Я этого так не оставлю! Я подам апелляцию! Я…
— Мама, хватит! — закричал Игорь так громко, что обернулись прохожие. — Всё! Закончилось!
Впервые в его голосе не было ни растерянности, ни покорности. Только усталость.
Валентина Николаевна замерла, словно её ударили. Потом резко отвернулась и ушла, громко стуча каблуками.
Игорь тихо сказал:
— Марин… прости.
— Прости себя, — ответила она. — Мне не нужно.
Он кивнул и ушёл в другую сторону — будто между ними пролегла непреодолимая трещина, которую никто уже не сможет закрыть.
Вечером Марина сидела дома с чашкой крепкого чая, впервые за долгие месяцы позволив себе расслабиться.
Телефон завибрировал.
Номер был незнакомый.
«Марина Андреевна? Это Алексей из жилищной инспекции. У нас вопрос по вашему заявлению. Могу предложить встретиться завтра, если удобно. Или просто кофе — обсудим детали».
Марина усмехнулась.
Голос был знакомым — высокий, спокойный.
Тот самый сотрудник, с которым она спорила неделю назад о шумных соседях.
Она подумала пару секунд.
Потом ответила:
«Кофе — можно. Завтра в обед».
Она положила телефон на стол и впервые за долгий-долгий период почувствовала в груди что-то почти забытое — тёплое, тихое, уверенное.
Конец.
Куда тебе столько?