Всё началось с телефонного звонка в субботу утром.
— Олечка, доченька, — голос Валентины Петровны дрожал от едва сдерживаемого волнения. — Я тут подумала… Вы же всё равно собираетесь дачу покупать? А я что, буду одна в своей квартире сидеть? Давайте я к вам перееду, а свою сдам. Вот и будет вклад в вашу дачу.
Оля прижала телефон к уху и посмотрела на Андрея, который пил кофе на кухне, уткнувшись в телефон. Он даже не поднял глаза.
— Валентина Петровна, нам нужно подумать, — начала было Оля, но свекровь уже не слушала.
— Думать тут нечего! Семья должна помогать друг другу. Я вот готова пожертвовать своим удобством ради вас. Мне что, самой квартиру снимать, чтобы деньги на дачу вам дать?
После разговора Оля молча поставила чашку с остывшим чаем на стол и посмотрела на мужа долгим взглядом.
— Она хочет к нам переехать, — сказала она ровным голосом.
Андрей наконец оторвался от экрана.
— Мам? Ну, это временно же. Пока дачу не купим. Она деньги от сдачи своей квартиры будет приносить, это существенная помощь. Мы же иначе до следующего лета копить будем.
— Андрей, это моя квартира.
— Наша, — поправил он машинально. — Мы же женаты.
— Приватизирована на меня. До брака, — Оля говорила тихо, но каждое слово звучало чётко. — И я не уверена, что это хорошая идея.
— Оль, ну что ты? Это же моя мать. Она нам помогает. Год-полтора, ну два максимум — и мы уже с дачей будем. Тебе же самой хотелось.
Хотелось. Конечно, хотелось. Хотелось летом выбираться за город, сажать цветы, жарить шашлыки, пить чай в беседке. Хотелось места, где можно дышать, где нет этих душных стен и соседей сверху, которые каждую ночь что-то роняют. Но хотелось ли ей жить под одной крышей со свекровью?
Валентина Петровна переехала через две недели. Приехала с четырьмя чемоданами, тремя коробками и комнатным фикусом высотой почти до потолка.
— Это же мне только на время, — говорила она, втискивая очередную коробку в кладовку. — Совсем ненадолго. Оленька, ты не переживай, я тебе мешать не буду. Я вообще тихая, незаметная.
Первый месяц прошёл относительно спокойно. Валентина Петровна действительно старалась не мешать: готовила, убирала, даже дасть от своей пенсии откладывала на специальный счёт для дачи. Оля приходила с работы и находила кухню в идеальном порядке, а в холодильнике — свежие котлеты или борщ.
— Вот видишь, как хорошо, — Андрей обнимал её за плечи. — Мама помогает, мы копим, скоро дачу найдём подходящую.
Но постепенно мелкие детали начали складываться в неприятную картину. Валентина Петровна переставила всю посуду на кухне — «так удобнее, я же чаще готовлю». Потом убрала Олины фотографии с полки в гостиной — «пыль собирают, я лучше статуэтки свои поставлю». Потом начала давать советы.
— Оленька, почему ты опять в этом платье? У тебя такая фигура, нужно себя выгодно подать. Вот я в твоём возрасте…
— Андрюша, может, ты поговоришь с Олей? Она же совсем не умеет экономить. Вчера курицу купила за триста рублей, а на оптовом складе можно было за двести взять.
— Дети, а что это вы в кино собрались? Деньги же на дачу копите. Лучше дома посидите, я вам чаю заварю.
Оля сжимала зубы и молчала. Она молчала, когда Валентина Петровна критиковала её готовку. Молчала, когда та жаловалась Андрею, что Оля слишком поздно приходит с работы и «неизвестно, что она там делает». Молчала, когда свекровь советовала ей «быть поласковее с мужем, а то он от тебя устаёт».
— Это временно, — повторяла она себе как мантру. — Просто потерпеть. Скоро всё закончится.
Они искали дачу полгода. Ездили по объявлениям, торговались, высчитывали каждую копейку. Валентина Петровна аккуратно складывала деньги от сдачи своей квартиры, Андрей откладывал с премий, Оля урезала все свои расходы до минимума.
К концу года нашлась подходящая — в тридцати километрах от города, шесть соток, небольшой домик, баня, плодовые деревья. Хозяин запрашивал три миллиона, но согласился на два восемьсот.
— Берём, — решила Валентина Петровна. — Я вношу миллион двести, у вас есть миллион шестьсот? Значит, берем.
— Мам, мы оформим на троих, — сказал Андрей. — По справедливости.
— По справедливости, — кивнула Валентина Петровна. — Конечно, сынок.
Сделку закрыли в январе. Снег лежал по колено, но они всё равно поехали посмотреть на своё приобретение. Валентина Петровна, кутаясь в шубу, обошла участок, заглянула в дом, одобрительно кивнула.
— Хорошее место, — сказала она. — Летом здесь будет красиво. Я себе представляю, как тут цветы посажу, грядки разобью.
На обратном пути они зашли в кафе отметить покупку. Валентина Петровна заказала шампанское, разлила по бокалам.
— За нашу дачу, — торжественно провозгласила она. — За новую жизнь.
Они выпили. Оля почувствовала, как к щекам приливает тепло — не от вина, от облегчения. Наконец-то. Наконец-то это закончилось. Ещё месяц-два, пока Валентина Петровна попросит жильцов освободить свою квартиру, и всё вернётся на круги своя.
Валентина Петровна поставила бокал, промокнула губы салфеткой и сказала:
— Ну что ж, дети. Купили дачу — освободите квартиру.
Оля замерла с бокалом на полпути ко рту.
— Что?
— Я говорю — освободите квартиру, — Валентина Петровна улыбалась спокойно и доброжелательно. — Вы теперь молодые, вам нужно отдельное жильё. Съездите на дачу обустройтесь, или квартиру снимите небольшую. А я в вашей останусь.
— Вы… что? — Оля почувствовала, как холодеет спина.
— Олечка, ну ты же умная девочка. Я год в вашей квартире живу, это фактически уже и моё место тоже. Плюс я столько денег вложила в дачу. Было бы справедливо, если бы вы мне жильё уступили, а сами начали самостоятельную жизнь. Вам полезно будет, молодой семье.
Андрей открывал и закрывал рот, явно не находя слов.
— Мам, это… это Олина квартира, — выдавил он наконец.
— Ваша, — поправила Валентина Петровна. — Вы же муж и жена. Что у одного, то и у другого. И вообще, я же на дачу половину денег дала. Вы — половину. Значит, мне полагается либо дача, либо квартира. Я же не жадная, выбираю квартиру, она ближе к центру, мне удобнее. А вы дачу себе оставьте.
— Вы спятили, — тихо сказала Оля. — Это моя квартира. Мои родители мне её оставили. Вы не имеете на неё никаких прав.
— Ах, вот как ты заговорила, — лицо Валентины Петровны вытянулось. — Значит, и квартира твоя, а мои деньги на дачу забрала? Значит, год я у вас жила, вам помогала, готовила, убирала, экономила на всём, и теперь — пошла вон? Андрюша, ты слышишь, как твоя жена с матерью разговаривает?
— Мама, при чём тут это? — Андрей провёл рукой по лицу. — Давай спокойно. Никто никуда не уходит. Мы же договаривались…
— Мы ни о чём таком не договаривались, — оборвала Валентина Петровна. — Я сказала, что помогу вам купить дачу. Я помогла. Теперь вы помогите мне — освободите квартиру.
Оля встала из-за стола. Руки тряслись так, что она сжала их в кулаки.
— Я никуда не пойду из своей квартиры, — сказала она. — Это моя собственность. Если вам не нравится жить с нами — возвращайтесь к себе. Ваша квартира никуда не делась.
— Моя квартира сдана! — голос Валентины Петровны повысился. — У меня договор на год! И вообще, я теперь привыкла. Мне у вас удобно, центр, поликлиника рядом. Я пожилой человек, мне нельзя волноваться.
— Тогда продолжайте жить. Но это не делает квартиру вашей.
Оля взяла сумку и вышла из кафе. На улице она остановилась, жадно глотая морозный воздух. Через минуту к ней вышел Андрей.
— Оль, подожди…
— Что подожди? — она развернулась к нему. — Ты слышал, что сказала твоя мать? Она хочет отобрать у меня квартиру!
— Она не хочет отобрать, она просто… не так выразилась. Давай спокойно поговорим…
— Спокойно? Андрей, твоя мать год планировала это! Она специально переехала, чтобы потом заявить права на моё жильё!
— Ты преувеличиваешь. Мама просто… она всегда была немного специфичной. Но она не плохой человек. Может, мы как-то договоримся…
— О чём договоримся? — Оля почувствовала, как подступают слёзы ярости. — Андрей, ты понимаешь, что происходит? Она сейчас вернётся в квартиру и не уйдёт. Она будет жить там, указывать мне, как себя вести в собственном доме, и считать, что имеет на это право.
— Ну что ты сразу так… давай попробуем поговорить по-хорошему.
Они не разговаривали три дня. Валентина Петровна вела себя так, словно ничего не произошло — готовила завтраки, смотрела телевизор, рассказывала соседке о «нашей даче». Оля приходила поздно и уходила рано, избегая встреч. Андрей метался между ними, пытаясь сгладить углы и не понимая, почему это не получается.
В четверг вечером Оля вернулась домой и увидела на кухне собрание. Валентина Петровна, Андрей и какой-то незнакомый мужчина лет пятидесяти сидели за столом с бумагами.
— А, Олечка, как раз вовремя, — Валентина Петровна просияла. — Знакомься, это Юрий Семёнович, мой знакомый, юрист. Он поможет нам оформить всё как надо.
— Оформить что? — голос Оли прозвучал как хлёсткий удар.
— Ну, понимаешь, я подумала… — Валентина Петровна заговорщически понизила голос. — Раз уж мы теперь живём вместе, то нужно узаконить мои права на квартиру. Юрий Семёнович говорит, что можно оформить договор дарения части квартиры, или я могу просто прописаться… В общем, вариантов много.
Оля медленно поставила сумку на пол. Внутри всё оборвалось.
— Андрей, — сказала она очень тихо. — Выбирай. Либо твоя мать покидает мою квартиру завтра, либо я подаю на развод.
— Оль! — Андрей вскочил. — Ты что, с ума сошла?
— Нет, — она покачала головой. — Я наконец пришла в себя. Квартира оформлена на меня. Дача оформлена на троих. При разводе я получу квартиру и треть дачи. Или половину, если докажу, что вложила больше. А ты получишь свою мать и право снимать квартиру или жить вместе с ней.
— Олечка, ты что, совсем… — начала было Валентина Петровна, но Оля перебила:
— Молчите. Я разговариваю не с вами. Андрей, я жду решения.
Юрист торопливо собрал бумаги и пробормотал что-то про неподходящее время. Валентина Петровна побледнела.
— Сынок, — сказала она срывающимся голосом. — Ты же не позволишь ей так со мной обращаться? Я твоя мать. Я всё для тебя…
— Мама, помолчи, — Андрей потер виски. — Оля, давай не будем на эмоциях. Давай спокойно обсудим…
— Нечего обсуждать, — Оля взяла сумку. — У тебя есть время до завтрашнего вечера. Либо я вижу, что твоя мать собирает вещи, либо я еду к адвокату. Решай.
Она закрылась в спальне и легла на кровать, не раздеваясь. Сердце стучало так громко, что, казалось, его слышно через стену. За дверью раздавались приглушённые голоса — Валентины Петровны, плачущей и возмущённой, и Андрея, пытающегося что-то объяснить.
Через час в спальню вошёл Андрей. Он сел на край кровати, не глядя на неё.
— Она говорит, что тебе негде будет жить после развода, — сказал он тихо. — Что ты пожалеешь. Что квартира вроде как общее нажитое имущество.
— Квартира была до брака, — Оля не открывала глаз. — И это легко доказывается. Я уже консультировалась с адвокатом, когда твоя мать начала переставлять мебель.
Андрей вздохнул.
— То есть ты уже давно об этом думала.
— Нет. Но я готовилась к худшему. И худшее наступило.
— Оль, она моя мать. Я не могу её просто выгнать.
— Она может вернуться в свою квартиру. Расторгнуть договор с жильцами и вернуться. Андрей, ты не понимаешь? Она не остановится. Сегодня квартира, завтра что-то ещё. Она будет жить здесь, и это будет её дом, а я буду гостьей в собственной квартире.
Молчание длилось вечность.
— Я поговорю с ней, — наконец сказал Андрей.
Разговор затянулся до полуночи. Оля слышала крики, плач, обвинения. Валентина Петровна причитала, что её выгоняют на улицу, что сын предал её, что она всю жизнь посвятила ему. Андрей говорил тише, но интонации были жёсткими.
Утром Валентина Петровна не вышла из комнаты. Андрей выглядел так, словно не спал.
— Она уедет в выходные, — сказал он хрипло. — Говорит, что нужно время собраться и расторгнуть договор аренды.
— До воскресенья, — кивнула Оля. — Не дольше.
— Оль, ты понимаешь, что мы с мамой, наверное, больше не будем общаться нормально?
— Понимаю.
— И ты готова к этому?
— Я готова защищать своё. Это моё пространство, мой дом. Никто не имеет права требовать, чтобы я из него ушла. Даже твоя мать. Особенно твоя мать.
Валентина Петровна собиралась два дня в гробовом молчании. Она демонстративно складывала вещи, громко вздыхала, шмыгала носом. К Оле не обращалась ни разу, с Андреем говорила короткими колючими фразами.
— Надеюсь, ты будешь счастлив со своей женой, — сказала она, застёгивая последний чемодан. — Когда она и тебя так же выгонит, только не приходи ко мне плакаться.
— Мама, я никого не выгоняю. Ты живёшь в своей квартире, мы в своей. Так и должно быть.
— Я вложила деньги в вашу дачу!
— И дача оформлена на троих. Треть твоя, треть моя, треть Оли. По-честному.
— По-честному, — Валентина Петровна усмехнулась горько. — Значит, по-честному — это когда мать живёт одна, а сын под каблуком у жены?
Андрей не ответил. Он помог вынести вещи, вызвал такси, проводил мать до машины. Валентина Петровна села, не попрощавшись, и такси уехало.
Когда Андрей вернулся в квартиру, Оля стояла у окна и смотрела на улицу. Он подошёл, обнял её сзади.
— Прости, — сказал он. — Я не думал, что всё так обернётся.
— Я знаю.
— Мама была неправа.
— Знаю.
— Но мне всё равно тяжело. Она же действительно моя мать.
— Знаю, — Оля развернулась и прижалась к нему. — Мне тоже тяжело. Но я не могла иначе.
Они стояли молча, обнявшись, за окном сгущались зимние сумерки.
Дача оставалась оформленной на троих. Валентина Петровна так ни разу туда и не приехала — то здоровье не позволяло, то дела. Они с Андреем разговаривали теперь раз в месяц, сухо и формально. Оля предлагала выкупить её долю, но Валентина Петровна отказывалась — то ли из вредности, то ли чтобы сохранить хоть какую-то связь с сыном.
Летом они приезжали на дачу по выходным. Сажали цветы, чинили забор, ставили беседку. Однажды Андрей, копая грядку под помидоры, выпрямился и сказал:
— Знаешь, я понял одну вещь. Мама действительно хотела помочь. Но она хотела помочь так, чтобы мы были у неё в долгу. Навсегда.
— Да, — Оля подсыпала землю в лунку. — Некоторые люди помогают не для того, чтобы тебе стало лучше, а чтобы потом иметь рычаги давления.
— Ты злишься на неё?
— Нет, — Оля покачала головой. — Я просто защищала своё. И буду защищать всегда. Это не злость. Это правильно.
Андрей кивнул. Они работали молча, слушая пение птиц и шум листвы. А вечером пили чай в беседке, глядя на закат, и впервые за долгое время Оля чувствовала, что это действительно их место. Только их.
— Раз я у твоей мамы враг, то пусть сама и живёт, как хочет. Я её обслуживать больше не стану!