Аромат цветущего жасмина, смешанный с нежной горчинкой бергамота, витал в воздухе солнечной гостиной, где за столом, застеленным белоснежной скатертью, собрались трое. Марина с наслаждением прикрыла глаза, поднося к лицу фарфоровую чашку с дымящимся чаем.
— Это просто волшебство, Лера. Откуда? Чувствуется что-то ещё, кроме жасмина…
— Цветы апельсина и капля бергамота, — улыбнулась Елена, расставляя изящные десертные тарелки с кусочками нежного чизкейка. — Привезла с последней выставки в Милане. Антон, тебе долить?
— Пожалуйста, — кивнул муж, откладывая в сторону смартфон. — Кстати, идеальный момент, чтобы обсудить кое-что важное. Марина, ты, как специалист, возможно, даже дашь нам совет…
Елена замерла с чайником в руке. Что-то в интонации мужа, в этой нарочитой легкости, заставило ее внутренне сжаться. Этот тон она знала слишком хорошо — так он говорил, когда решение уже выношено и обсуждению не подлежит, остается лишь озвучить приговор.
— Речь о маме, — он отпил глоток чая и посмотрел на жену поверх края чашки. — Со следующей недели она переезжает к нам. Надеюсь, тебе не составит большого труда освободить кабинет?
Рука Елены дрогнула, и фарфоровый носик чайника звякнул о блюдце. Она медленно, слишком медленно, поставила его на стол, стараясь скрыть внезапную дрожь в пальцах. Горячий чай пролился на безупречную скатерть, оставив маленькое, темное, безнадежно растущее пятно.
— Прости, я, кажется, ослышалась? — она смотрела на мужа, пытаясь найти в его глазах тень шутки.
— Мама переезжает. В твой кабинет. Или к нам в спальню, — он пожал плечами с видом человека, обсуждающего погоду. — Но тогда нам придется ютиться здесь, в гостиной. Так что твои чертежи и образцы лучше перенести куда-нибудь.
Марина неловко опустила взгляд, сделав вид, что с огромным интересом изучает узор на скатерти.
— Но мы же… мы этого не обсуждали, — Елена сжала руки, чтобы скрыть их предательскую дрожь. — У меня проект на финальной стадии. Ты прекрасно знаешь, я работаю исключительно из дома.
Антон поморщился, и в его глазах мелькнуло знакомое раздражение.
— Лер, ну не в подъезде же ей ночевать. У матери больше нет жилья.
— Как это — нет? — Елена почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног.
— Мой блестящий брат Денис уговорил ее вложить все средства в свой авантюрный бизнес. Она продала квартиру, а этот гений все прогорел, — Антон покачал головой с видом усталого спасителя. — Она звонила мне вчера вечером, пока ты была на встрече с заказчиками. Вопрос решенный. Или ты предлагаешь оставить родную мать на улице?
Елена ощутила, как внутри нее что-то обрывается с тихим, щемящим звуком. Восемь лет брака, и ни разу он не позволял себе ставить ее перед таким беспощадным фактом. Всегда находились слова, пусть и формальные, обсуждения, пусть и ведущие к его же решению. Теперь же стена выросла мгновенно, без предупреждения.
— А ты не считаешь, что твой брат должен нести ответственность? — осторожно выдохнула она. — Если уж он взял на себя смелость распорядиться ее деньгами…
— Он сейчас в Новосибирске, — отрезал Антон. — И что ты предлагаешь? Чтобы мать, которая три месяца назад перенесла микроинсульт, отправилась через всю страну в погоню за ним?
Марина тихо кашлянула, пытаясь вернуть в комнату ощущение нормальности.
— Возможно, стоит рассмотреть иные варианты? Не обязательно решать все столь… категорично.
Антон повернулся к ней с вежливой, холодной улыбкой.
— Прости, но это сугубо семейный вопрос. Елена просто немного растеряна. Она всегда питала к моей маме некоторую… антипатию.
— Это неправда, — тихо, но четко возразила Елена. — Я никогда не питала к твоей маме антипатии. Я против того, чтобы решения, ломающие мой уклад, принимались за моей спиной.
Марина выпрямилась, и в ее позе появилась профессиональная твердость.
— Антон, позволь как психолог заметить, что в здоровых отношениях жизненно важно принимать судьбоносные решения совместно. Это вопрос базового уважения.
— А предлагать моей престарелой матери скитаться по съемным углам — это проявление уважения? — нахмурился Антон.
— Речь не о «скитаниях», — парировала Марина. — Речь о поиске решения, которое учитывало бы потребности всех сторон. Включая право Елены на личное пространство и работу.
— Ты полагаешь, нам следовало устроить демократические выборы? — он рассмеялся, и в этом смехе Елена впервые услышала нечто неприятное, ранее тщательно скрываемое. — Это моя мать, Лера.
— А это моя квартира, — слова вырвались сами, обжигая губы.
В комнате повисла звенящая тишина. Антон медленно, с подчеркнутой театральностью, поставил чашку, его взгляд стал тяжелым и пристальным.
— Вот оно что. Заговорила, наконец, правда. «Моя квартира», — он произнес эти слова с таким леденящим презрением, что Елена невольно съежилась. — Восемь лет под одной крышей, а ты продолжаешь вести бухгалтерию квадратных метров.
— Я не об этом, — она чувствовала, как воздух становится густым и трудным для дыхания. — Просто мы могли бы вместе поискать выход…
— Выход нужно было искать вчера, — резко оборвал он. — А сегодня мы просто обязаны протянуть руку помощи.
Марина решительно поднялась.
— Антон, я должна insist…
— Все можно, Марина, — он даже не взглянул на нее. — Я сказал то, что должен был сказать. Если для Елены ее драгоценный кабинет дороже родной матери ее мужа, то мне здесь больше нечего делать.
Елена смотрела на него и не узнавала человека, с которым делила жизнь все эти годы. Она знала о его привязанности к матери. Видела его упрямство. Но этот стальной блеск в глазах, эта беспощадная жесткость… Кто этот незнакомец? И когда он подменил собой того, кого она любила?
— Мы могли бы помочь с арендой отдельного жилья, — предложила она, и собственный голос показался ей доносящимся издалека. — У нас не так много места, Антон. Пятьдесят шесть квадратов на троих взрослых…
— У иных и того меньше, — отрезал он. — И как-то уживаются.
— Может, стоит все же поговорить с Денисом? — осторожно вставила Марина. — Он ведь тоже сын, и если именно его авантюра привела…
— Благодарю за совет, — сухо парировал Антон, — но я сам разберусь с вопросами моей семьи.
Елена вдруг с пугающей ясностью осознала, что разговор окончен. Не потому, что найдено решение, а потому что для Антона она в этот момент перестала быть частью той самой «семьи», о которой он с таким пафосом рассуждал.
Марина с нескрываемой неловкостью поднялась.
— Мне пора. Лера, звони в любое время.
Елена лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Едва дверь закрылась, Антон заговорил вновь, и его голос прозвучал приглушенно и устало:
— Знаешь, я никогда не предполагал, что ты способна на такое,… — он отвернулся к окну, за которым медленно гас вечер. — Эгоизм.
— Почему ты не счел нужным посоветоваться со мной? — тихо спросила она.
— Потому что был уверен в твоей поддержке, — он развел руки, и в этом жесте была показная безысходность. — Это же моя мать. Я думал, ты просто поймешь и примешь.
И тогда в Елене зашевелилось нечто новое — не обида, не растерянность, а холодная, кристально ясная злость.
— Я готова помочь, Антон. Но почему ты даже не попытался обсудить со мной это, как партнер? Мы ведь семья. Разве не так должны решаться вопросы, меняющие жизнь?
— Потому что я твой муж, — в его голосе зазвенела привычная сталь. — И я прошу тебя о поддержке. Мать растила меня одна, отдала все. И теперь, в свой час нужды, я вправе ожидать понимания.
— Я понимаю твое желание помочь матери, — голос Елены оставался удивительно ровным. — Но почему единственным решением видится ее переезд к нам? Почему не рассмотреть иные пути?
— Какие еще пути? — его глаза сузились. — Ты предлагаешь сдать ее в дом престарелых?
— Не будь абсурден. Но мы могли бы помочь ей снять квартиру неподалеку. Или… — она сделала паузу, — или Денис тоже должен нести свою долю ответственности? Это и его мать. Тем более, ситуация — плод его решений. При чем здесь мы?
— Денис в другом городе, — отрезал Антон. — И потом, моя мать — моя ответственность. Ты что, отказываешь в помощи матери твоего мужа?
— Семья — это мы двое, — тихо, но отчетливо сказала Елена. — И мое мнение должно иметь такой же вес, как и твое.
Антон вскочил так резко, что стул с грохотом опрокинулся на паркет.
— Равный вес? — его голос задрожал от сдерживаемой ярости. — Моя мать лишилась крова, а ты ведешь речь о каком-то паритете? Ты слышишь себя?
Елена вздрогнула, но не отступила.
— Я лишь хочу, чтобы мы вместе нашли решение, которое устроит всех.
— Решение уже найдено, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Мама переезжает к нам. А твои условия… — он замолчал, ища самое болезненное слово, — твои условия — чистейшей воды эгоизм.
В этот момент его телефон завибрировал. Взглянув на экран, он резко отвернулся к окну.
— Да, мам, — его голос мгновенно стал мягким, почти заискивающим. — Все в порядке. Конечно, я все улажу.
Елена наблюдала за ним, и в ее душе что-то окончательно переломилось. Он слушал, кивал, изредка бросая на нее раздраженные взгляды. Наконец, не прерывая разговора, вышел в коридор, притворив за собой дверь.
Оставшись одна, она опустилась на стул, охваченная странным оцепенением. Перед ее внутренним взором проплывали картины прошлого: вот они с Антоном три года назад выбирают мебель для ее кабинета, спорят о светильниках. Вот прошлая зима, она засиживается над проектом далеко за полночь, а он приносит ей чашку горячего чая. А вот и Тамара Сергеевна, чей взгляд всегда находил, к чему придраться — к прическе, к платью, к интонации.
Через пятнадцать минут Антон вернулся. Его лицо все еще было напряженным, но гнев уступил место холодной решимости.
— Мама сказала, что может подождать, — произнес он, избегая ее взгляда. — Поживет у подруги неделю-другую. Но дольше — нельзя, там тесно.
Елена хотела что-то сказать, но он резко поднял руку, останавливая ее.
— Я даю тебе время одуматься. До конца недели. Потом мне потребуется твой окончательный ответ.
— Антон, — она поднялась, пытаясь найти слова, которые могли бы до него достучаться, — я действительно хочу помочь. Но почему именно переезд? Может, снять для нее квартиру рядом? Или студию? Мы бы могли помочь финансово.
Он посмотрел на нее с таким недоумением, словно она заговорила на незнакомом языке.
— Студию? Ты предлагаешь моей матери, которая всю жизнь прожила в просторной трешке, ютиться в студии?
— Но у нас всего лишь двушка, — растерянно возразила Елена.
— Зато здесь — семья, — отрезал он, и в этом слове прозвучал приговор.
Вечером они почти не разговаривали. Елена пыталась работать в кабинете, но мысли путались и разбегались. Каждый звук — шорох бумаги, скрип паркета, тиканье часов — отдавался в ее ушах оглушительным эхом. Антон сидел в гостиной, уткнувшись в экран ноутбука. Когда она проходила мимо, он даже не пошевелился.
Ночь прошла в тягостном, неподвижном молчании. Елена лежала на самом краю кровати, боясь малейшим движением нарушить хрупкую границу, пролегшую между ними. Она перебирала в уме возможные сценарии. Может, смириться? Переместить рабочее место в спальню? Работать в кафе? Смогут ли они втроем ужиться на этих пятидесяти шести метрах? И главное — почему она должна жертвовать своим пространством, своим делом, своей территорией из-за чужой роковой ошибки?
Утром ее разбудили приглушенные, но резкие голоса на кухне. Антон говорил по громкой связи. Она узнала голос Дениса.
— Я не могу принять маму здесь, — раздраженно говорил брат. — У меня маленький ребенок, сам понимаешь.
— А у меня жена, которая проявляет неожиданную твердость, — в голосе Антона сквозило презрение. — Представляешь, заявляет, что это ее квартира. Как будто это имеет значение в такой ситуации.
— Ну, технически…
— Какая разница? — перебил Антон. — Восемь лет вместе, какая разница — ее, моя. Надо просто помочь матери.
— Слушай, а может, она и права, — осторожно заметил Денис. — Вам будет тесно. Давай просто скинемся и снимем маме жилье? Я готов участвовать.
— Да при чем тут деньги? — Антон стукнул чем-то по столу. — Мама хочет жить с семьей, а не в съемной клетушке.
Елена накинула халат и вышла. Увидев ее, Антон мгновенно прервал разговор и демонстративно отвернулся к окну.
— Доброе утро, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Он молча кивнул, продолжая смотреть в окно.
Она сварила кофе, приготовила тосты. Пыталась вести себя как обычно, но каждое движение отдавалось внутри напряженным эхом. Услышанный разговор не выходил из головы. Даже Денис, виновник всей ситуации, предлагал более разумный выход?
— Я разговаривал с братом, — внезапно произнес Антон, нарушая тягостное молчание. — Он согласен помочь деньгами.
— Это хорошо, — осторожно ответила Елена. — Значит, можно…
— Нет, — отрезал он. — Мама переезжает к нам. Это окончательно.
— Но Денис сам предлагал…
— Плевать, что он предлагал! — Антон резко развернулся, его глаза горели. — Ты что, не понимаешь? Это моя мать, и я решаю, что для нее лучше! А ты… — он запнулся, сдерживая готовый сорваться поток слов.
— Что — я? — тихо спросила Елена, чувствуя, как сердце замирает в ожидании удара.
— Ты показала свое истинное лицо, — он смотрел на нее с леденящим разочарованием. — Я думал, у меня жена, а оказалось — квартирантка, помешанная на своих правах собственности.
Каждое слово падало, как камень. Елена стояла, сжимая в руке теплую чашку, и чувствовала, как рушатся последние мосты. Не только любовь, но и уважение — та основа, что все эти годы скрепляла их союз.
— Это несправедливо, Антон, — ее голос был тихим, но твердым.
— Несправедливо? — он искаженно усмехнулся. — А оставить мою мать без крыши над головой — это справедливо? Она тебе ничего дурного не сделала.
— Я не хочу этого! — Елена чувствовала, что начинает задыхаться. — Я предлагаю другие варианты, но ты не желаешь их даже слушать!
— Потому что они эгоистичны! — его голос сорвался на крик. — Моя мать потеряла дом! Ты это осознаешь? А тебя волнует лишь твой драгоценный кабинет!
— Меня волнует то, что ты решаешь за меня! — она и сама не ожидала, что закричит в ответ. — То, что ты ставишь меня перед свершившимся фактом! То, что мое мнение для тебя — ничто!
— Ошибаешься, — его голос стал тихим и обжигающе холодным. — Оно имеет значение. И прямо сейчас я жду от тебя верного решения. Либо мама переезжает к нам в ближайшие дни, либо…
Он замолчал, глядя ей прямо в глаза. Сердце Елены болезненно сжалось.
— Либо что? — спросила она, уже зная ответ.
— Либо ищи себе другого мужа, — отчеканил Антон. — Я не намерен жить с человеком, который отказывает мне в поддержке, когда она жизненно необходима.
Тишина, наступившая после этих слов, была оглушительной. Елена смотрела на мужа и видела незнакомца. Не того, с кем делила радости и горести, не того, с кем строила планы.
— Это ультиматум? — наконец выдохнула она.
— Это выбор, — он отвернулся. — И он за тобой.
— Это не выбор, Антон. Это шантаж, — Елена произнесла это со спокойствием, которого сама в себе не ожидала.
Что-то внутри нее щелкнуло, как щелкает замок. Страх и неуверенность отступили, уступив место странной, почти неземной ясности. Она смотрела на искаженное злобой лицо напротив и не находила в нем ничего от того человека, которому доверяла все эти годы.
— Думай как знаешь, — бросил Антон, направляясь в прихожую. — Мне на работу. К вечеру жду ответа.
Дверь захлопнулась. Елена осталась одна в звенящей тишине квартиры.
Она обвела взглядом кухню — светлую, уютную, обустроенную с такой любовью. Каждая вещь здесь была частью их общей истории. Теперь все это казалось декорацией, за которой скрывалась чужая, жестокая пьеса.
Телефон завибрировал. Марина.
— Как ты? — голос подруги звучал встревоженно.
— Не знаю, — честно ответила Елена. — Он поставил ультиматум. Или мама переезжает, или мы расстаемся.
На том конце повисла пауза.
— Знаешь… — медленно начала Марина, — я давно хотела сказать. Та манера, в которой Антон привык принимать решения за тебя, та легкость, с которой он отмахивается от твоего мнения… Это очень токсичная модель.
Елена молчала, прокручивая в голове эти слова. Глубоко внутри она всегда это знала. Просто не хотела признаваться.
— И что мне делать? — спросила она наконец.
— Решать только тебе, — мягко сказала Марина. — Но задай себе вопрос: если ты уступишь сейчас, что помешает ему потребовать следующей жертвы завтра? Сегодня — твой кабинет, завтра — твоя работа, послезавтра — твои друзья. Где конец?
После разговора Елена долго сидела неподвижно. Затем поднялась и решительно направилась в кабинет. Ее взгляд упал на фотографии на стене — они с Антоном в Крыму, счастливые, залитые солнцем. Когда же все изменилось? Или это всегда было так, а она просто отворачивалась?
Пальцы нащупали в ящике стола потрепанную тетрадь — бабушкин дневник. Елена помнила, как читала его после ее смерти. Помнила те строки, что тогда показались ей странными: «Лучше горькое одиночество, чем сладкое рабство под крышей того, кто не видит в тебе человека.»
Теперь эти слова обрели страшный, пронзительный смысл.
Зазвонил телефон. Номер свекрови.
— Лерочка, здравствуй, дорогая, — голос Тамары Сергеевны звучал неожиданно мягко и участливо. — Как твои дела?
— Здравствуйте, Тамара Сергеевна, — Елена сглотнула подступивший к горлу ком. — Всё нормально.
— Антон мне все рассказал, — продолжала свекровь. — Я понимаю, это непросто для тебя. Но ты же знаешь, я не стану обузой. Я и готовить могу, и по хозяйству помочь.
Елена закрыла глаза. Почему даже в этой заботливости слышатся фальшивые нотки? Почему никто не спросит, чего хочет она?
— Тамара Сергеевна, дело не в том, что вы будете обузой, — осторожно начала она. — Просто квартира очень мала для троих. И моя работа…
— Ах, работа, — в голосе свекрови послышались знакомые, ядовитые нотки. — Конечно, твои чертежи важнее. Важнее, чем участь старухи, оставшейся без угла. Я понимаю.
— Но ведь есть другие варианты, — Елена изо всех сил старалась сохранять спокойствие. — Мы можем помочь вам снять жилье рядом. Денис готов участвовать.
— Денис! — фыркнула свекровь. — Это из-за него я в такой яме оказалась! А теперь вы хотите сбыть меня в какую-то съемную конуру, одну, на склоне лет!
Елена вздохнула. Разговор заходил в тот же тупик, что и с Антоном. Только теперь она ясно видела схему: обвинение, давление на жалость, снова обвинение. Ни грамма желания услышать ее.
— Я подумаю, Тамара Сергеевна, — тихо сказала она. — Всего доброго.
Положив трубку, она почувствовала странное, щемящее облегчение. Словно пелена спала с глаз, и она наконец увидела ситуацию в ее истинном, неприглядном свете. Метания прекратились. Она знала, что должна сделать.
Остаток дня прошел в сосредоточенном, почти отрешенном состоянии. Она разбирала бумаги, звонила клиентам, готовила ужин. Привычные действия наполнялись новым, горьким смыслом.
Вечером Елена вышла в магазин — оставаться в четырех стенах стало невыносимо. В подъезде она столкнулась с соседкой, Верой Петровной, возвращавшейся с маленькой таксой с прогулки.
— Лерочка, что с тобой? — участливо спросила пожилая женщина. — Лицо такое потерянное.
И, к собственному удивлению, Елена рассказала. Сжато, без подробностей, но рассказала все — и про ультиматум, и про свекровь, и про свой кабинет.
Вера Петровна слушала, молча кивая. Потом негромко сказала:
— У моей дочери была похожая история. Сначала свекровь, потом настаивал, чтобы работу оставила, потом вообще во всем контролировал. Пять лет продержалась, пока в тень не превратилась. А как ушла — будто заново на свет родилась. Теперь приезжает — смотрю, другой человек, светится изнутри.
— И что… как она сейчас? — спросила Елена.
— Счастлива, — просто ответила соседка. — Работает, сына растит. И главное — сама себе хозяйка.
Эти слова прозвучали для Елены откровением. «Сама себе хозяйка». Разве не об этом она всегда, пусть и неосознанно, мечтала?
Когда Антон вернулся, она ждала его, стоя у окна в гостиной. Он вошел, бросил портфель, прошел на кухню, не снимая пальто.
— Ну что, определилась? — спросил он, не глядя на нее.
Елена стояла неподвижно, ее поза была удивительно прямой и спокойной.
— Да, — ее голос прозвучал четко и ясно. — Я не отдам свой кабинет.
Антон замер, медленно поднимая на нее взгляд.
— Что?
— Я сказала: я не отдам свой кабинет, — повторила она. — Это мое пространство. И я имею право его защищать.
Его лицо исказила гримаса гнева.
— Тогда ты понимаешь, что это значит.
— Понимаю, — кивнула она. — Это значит, что ты не готов искать компромисс. Что мое мнение для тебя — ничто.
— А, так теперь я виноват! — он рассмеялся, и смех его был резким и безрадостным. — Моя мать без жилья, а ты печешься о своем кабинете!
— Нет, Антон, — Елена покачала головой. — Я думаю о том, как ты поставил меня перед фактом. О том, как не попытался найти иной путь. О том, как шантажируешь меня разводом.
— Я не шантажирую, — прошипел он. — Я ставлю точку. Либо мама переезжает, либо между нами все кончено.
— Значит, кончено, — тихо сказала Елена.
Он застыл, явно не ожидая такого ответа.
— Что? Ты… ты серьезно?
— Абсолютно, — она не отводила взгляда. — Я больше не позволю решать за меня. Ни тебе, ни кому бы то ни было.
Антон стоял, не в силах вымолвить ни слова. Потом резко рванулся к шкафу, начал выдергивать свои вещи.
— Прекрасно! — он швырял одежду в чемодан. — Просто великолепно! Теперь я наконец увидел твое истинное лицо! Всегда была эгоисткой!
Елена молча наблюдала, как рушится ее прежняя жизнь. Странно, но боли не было. Лишь легкая, щемящая грусть и… освобождение.
— Остальное заберу позже, — бросил Антон, захлопывая чемодан. — И не надейся, что я передумаю!
— Я знаю, — спокойно ответила она.
Он замер на пороге, будто ожидая, что она бросится к нему, станет умолять, плакать. Но Елена стояла недвижимо, прямая и безмолвная.
— Ты еще пожалеешь, — прошипел он и вышел, захлопнув дверь.
Тишина, наступившая после его ухода, была оглушительной. Елена медленно опустилась на диван, прислушиваясь к своим ощущениям. Внутри не было ни паники, ни отчаяния — лишь странное, почти невесомое чувство свободы.
Через час раздался звонок в дверь. Сердце на мгновение екнуло — вернулся? Но на пороге стояла Марина с бутылкой красного вина.
— Антон звонил моему мужу, — пояснила она. — Сказал, что вы расстались. Решила, тебе не помешает компания.
Они сидели на кухне, пили вино и говорили. Не только об Антоне — о работе, о планах, о будущем. И с каждой минутой Елена все яснее осознавала: жизнь не закончилась. Она только начинается.
— Знаешь, — сказала Марина, разливая последние капли по бокалам, — это удивительно, но ты выглядишь… просветленной. Словно сбросила тяжкий груз.
Елена задумалась. Потом кивнула:
— Наверное, так оно и есть. Я столько лет подстраивалась, уступала, шла на попятный. А теперь впервые решила поступить по-своему. И это… правильно.
Спустя неделю раздался звонок от Антона. Его голос звучал неожиданно мягко и примирительно.
— Лер, может, обсудим? Я, возможно, погорячился…
Она закрыла глаза, слушая эти знакомые, когда-то волновавшие ее интонации. Теперь в них слышалась лишь пустота и фальшь.
— Нет, Антон. Мое решение окончательно.
— Значит, восемь лет для тебя — ничто? — в его голосе вновь зазвучали обвинительные нотки.
— Нет, не ничто, — спокойно ответила она. — Именно поэтому я не хочу возвращаться к отношениям, в которых мой голос не имеет веса.
— Да как ты можешь… — он начал повышать голос, но она мягко прервала его.
— Прощай, Антон, — и положила трубку.
Через месяц пришли бумаги о разводе. Елена подписала их, не колеблясь ни секунды.
Еще через два месяца, в один из пятничных вечеров, она столкнулась с Денисом в супермаркете у дома. Он выглядел усталым и невыспавшимся, с корзиной, полной полуфабрикатов. Увидев ее, замер в проходе между стеллажами.
— Лена… привет, — на его лице отразилась смесь неловкости и удивления.
— Денис? Ты что здесь делаешь?
— Приехал к маме и Антону на выходные, — он неуверенно улыбнулся. — Вот, ужин себе подбираю. У них там свои планы.
Они неловко помолчали. Затем Денис, кажется, собрался с духом.
— Слушай, может, выпьем кофе? Рядом есть приличное место. Мы ведь, в конце концов, не чужие люди.
Что-то в его взгляде — искренняя усталость, желание выговориться — заставило Елену согласиться.
Через полчаса они сидели в уютной кофейне. Денис долго вертел в руках свою чашку.
— Я хотел извиниться, — наконец сказал он. — За всю эту историю. За то, что мама осталась без квартиры из-за моей авантюры. За то, как вел себя Антон… — он запнулся, подбирая слово.
— Как и всегда, — спокойно закончила за него Елена.
— Она все-таки переехала к нему, — продолжил Денис. — Они сняли просторную трешку. Подороже нашей прежней.
— Значит, финансовые трудности были преувеличены, — заметила Елена без тени горечи.
— Дело было не в деньгах, правда? — тихо спросил Денис. — А в контроле?
Она лишь пожала плечами:
— Теперь это уже не имеет значения.
Вечером Елена вернулась домой — в свою квартиру с высокими потолками и светлым, залитым закатным солнцем кабинетом. Бросила ключи в фарфоровую вазочку на тумбочке, привычным движением налила чай в любимую чашку. За окном горел вечерний город, окрашивая комнату в теплые, медовые тона.
Она стояла у окна, и внутри нее разливалось давно забытое чувство — спокойствие. В кабинете ждал незавершенный проект, на столе лежало приглашение от Марины на вернисаж. Жизнь продолжалась — ее собственная, настоящая, без компромиссов, истощающих душу.
Елена тихо улыбнулась своим мыслям. Бабушка была права. Лучше одиночество, чем быть с тем, кто не видит в тебе равную. Хотя «одиночество» — не то слово. Скорее, «самостоятельность». Свобода быть собой, принимать свои решения, выбирать свой путь.
И это стоило всех потерь.
— Я вообще-то твоя жена, а не личная помощница твоей матери! Если ещё хоть раз отправишь меня к ней, и этот брак закончится так же, как и твоя жизнь в моей квартире!