Свекровь сидела на её кухне, когда Ирина вернулась с работы. Сидела так, будто это её дом, её пространство, её право. Чашка кофе дымилась перед ней, а на столе лежали раскрытые документы — те самые бумаги из нотариальной конторы, которые Ирина прятала в дальнем ящике комода.
— Проходи, не стой, — бросила Валентина Петровна, даже не подняв головы.
Ирина замерла на пороге. Ключи выпали из её руки и со звоном упали на пол. Она смотрела на свекровь, потом на документы, потом снова на свекровь. В горле пересохло. Пульс застучал в висках.
— Как вы здесь оказались? — выдавила она наконец.
— А ты думала, я не знаю, где вы храните запасной ключ? — свекровь подняла на неё глаза. В них не было ни стыда, ни извинений. Только холодная уверенность человека, который имеет полное право делать то, что делает. — Под ковриком. Оригинально.
Ирина шагнула в квартиру и закрыла за собой дверь. Руки дрожали. Она старалась дышать ровно, но гнев уже поднимался откуда-то из глубины, горячей волной накатывая на грудь.
— Вы не имели права сюда входить. Это наша квартира.
— Наша? — Валентина Петровна усмехнулась. — Интересное слово. Давай тогда поговорим о том, что значит «наша».
Она постучала пальцем по документам.
— Вот эта квартира. Однокомнатная, в панельном доме на окраине. Двадцать восемь квадратных метров жилой площади. Оформлена на имя моего сына, Игоря Валентиновича Соколова. А теперь вопрос, невестка: откуда у вас деньги на первоначальный взнос? Четыреста тысяч, между прочим. Откуда?
Ирина сжала кулаки. Она поняла, к чему ведёт свекровь. Поняла и возненавидела её за это ещё сильнее.
— Это были наши общие накопления.
— Твои накопления? — свекровь откинулась на спинку стула. — Ты работала продавцом-консультантом в торговом центре. Игорь — менеджером среднего звена. Вы снимали квартиру за двадцать тысяч в месяц. На еду, одежду, развлечения уходило ещё тридцать. Объясни мне, как за три года вы накопили четыреста тысяч на первоначальный взнос?
Она говорила медленно, раздельно, как учительница, объясняющая двоечнику элементарную задачу.
— Не накопили, — выдохнула Ирина.
— Вот именно. Не накопили. Потому что эти четыреста тысяч дала я. Я, Валентина Петровна Соколова. Из денег, которые откладывала пятнадцать лет на чёрный день. Помнишь, как вы пришли ко мне три года назад? Как Игорь сказал: «Мама, нам нужна твоя помощь, мы хотим свою квартиру»? Как ты стояла рядом с ним, опустив глаза, и молчала?
Ирина помнила. Конечно, помнила. Это был стыдный, унизительный момент, когда они, две взрослые семьи, просили у пожилой женщины деньги. Но свекровь тогда согласилась. Согласилась легко, без упрёков, без условий. Сказала: «Берите, дети. Живите счастливо».
— Вы сами сказали, что это подарок, — прошептала Ирина.
— Подарок? — свекровь хмыкнула. — Я сказала, что помогу сыну. Сыну, слышишь? Не тебе. Ему. Потому что он мой ребёнок, моя кровь. А ты… ты просто жена. Временная переменная в его жизни.
Слова ударили, как плевок в лицо. Ирина почувствовала, как внутри что-то лопается. Все три года молчаливой благодарности, все три года вежливых улыбок и терпеливого сноса бесконечных советов свекрови — всё это разом вспыхнуло ярким пламенем ярости.
— Что вы хотите? — спросила она жёстко.
— Я хочу справедливости, — ответила Валентина Петровна. Она встала из-за стола, выпрямилась во весь рост. Невысокая, полная женщина в домашнем халате вдруг показалась Ирине огромной и страшной. — Через неделю мой сын подаёт на развод. И эта квартира останется ему. Потому что она куплена на мои деньги.
— Развод? — Ирина похолодела. — О чём вы говорите? Какой развод?
— А ты думала, я не вижу? Не слышу? Вы уже полгода как чужие люди. Спите в одной постели, но не разговариваете. Ты приходишь с работы — он уходит к друзьям. Он возвращается — ты уже спишь. Вы живёте как соседи по коммуналке, а не как муж и жена.
Ирина хотела возразить, но не смогла. Потому что свекровь говорила правду. Их брак действительно превратился в пустую оболочку. Они не ссорились, не скандалили, просто медленно и методично отдалялись друг от друга. И Ирина не знала, когда это началось и можно ли это остановить.
— Даже если так, — сказала она, пытаясь сохранить остатки достоинства, — это должны решать мы с Игорем. Не вы.
— Игорь уже решил, — отрезала свекровь. — Он просто не знает, как тебе сказать. Потому что он добрый, мягкий. А я не такая. Я могу сказать правду в лицо. Ты ему не подходишь. Не подошла с самого начала. Я это видела, но молчала, потому что он был влюблён. А теперь он просто устал. Устал тянуть на себе вашу пустую семью.
— Вы лжёте, — прошептала Ирина, хотя в глубине души знала, что нет.
— Спроси его сама, — пожала плечами Валентина Петровна. — Сегодня вечером он придёт и всё тебе скажет. А я пришла подготовить почву. Чтобы ты сразу понимала: квартира останется ему. Потому что без моих денег вы бы до сих пор снимали углы.
Она взяла со стола документы, аккуратно сложила их и положила в свою сумку.
— Я заберу эти бумаги. На всякий случай. Чтобы ты не вздумала переоформить квартиру на себя, пока Игорь на работе.
— Вы не можете их забрать! — Ирина шагнула вперёд, но свекровь подняла руку, останавливая её.
— Могу. И заберу. Потому что в этой квартире я имею больше прав, чем ты. Запомни это, невестка. Ты здесь никто. Пустое место. Игорь разведётся, найдёт себе нормальную женщину, которая родит ему детей и будет его уважать. А ты… ты вернёшься к своим родителям и будешь рассказывать подругам, как тебя обидели.
Она прошла мимо Ирины к двери. На пороге обернулась.
— Советую собирать вещи заранее. Чтобы не устраивать сцен, когда Игорь вернётся.
Дверь захлопнулась. Ирина осталась одна посреди квартиры — их квартиры, которая теперь, оказывается, принадлежала не им, а свекрови.
Она опустилась на пол прямо в прихожей. Колени подогнулись сами собой. Руки тряслись. В голове был хаос. Развод. Игорь хочет развода. Свекровь забрала документы. Квартира не её. Ничего не её.
Она сидела так, не знала сколько — минуту, час, вечность, — пока не услышала звук ключа в замке. Дверь открылась, и на пороге появился Игорь. Усталый, понурый, с синяками под глазами. Он увидел жену на полу и замер.
— Ира? Что случилось?
Она подняла на него глаза. И в этом взгляде он прочитал всё. Его лицо стало серым.
— Мама была здесь, — не спросила, а констатировала Ирина.
Игорь закрыл дверь. Прислонился к ней спиной и медленно сполз вниз, садясь напротив жены. Теперь они оба сидели на полу в узкой прихожей, как два потерпевших кораблекрушение на осколках их совместной жизни.
— Да, — выдохнул он. — Она была. Я не знал, что она придёт. Не знал, что она… что она тебе скажет.
— Но ты знал о разводе.
Это не был вопрос. Игорь молчал. Молчание было красноречивее любого признания.
— Почему ты не сказал мне сам? — спросила Ирина тихо.
— Потому что я трус, — ответил он просто. — Потому что боялся этого разговора. Боялся твоих слёз, твоих вопросов. Боялся смотреть в глаза и признавать, что мы больше не любим друг друга. Или, может, никогда и не любили. Просто привыкли.
Он говорил правду. Горькую, неприкрытую правду, от которой хотелось закричать. Но Ирина не кричала. Она сидела и слушала.
— Когда мы поженились, мне казалось, что я счастлив, — продолжал Игорь. — Но время шло, и я понял, что мы просто играем в семью. Ты играешь жену, я играю мужа. А по-настоящему мы даже не знаем друг друга. Ты не знаешь, о чём я мечтаю. Я не знаю, чего хочешь ты. Мы живём в одной квартире, но в разных мирах.
— И поэтому твоя мама решила за тебя, что надо разводиться? — в голосе Ирины прорезалась злость.
— Нет, — покачал головой Игорь. — Я решил сам. Два месяца назад. Но не мог сказать. А мама… она почувствовала. Она всегда чувствует. И решила помочь. По-своему.
— По-своему, — повторила Ирина с горечью. — Вломилась в квартиру, забрала документы, сказала мне, что я никто. Отличная помощь.
Игорь вздрогнул.
— Она забрала документы?
— Да. Сказала, что квартира куплена на её деньги, поэтому принадлежит тебе.
— Это неправда, — выдохнул Игорь. — Да, первоначальный взнос дала мама. Но ипотеку мы платили вместе. Три года. Каждый месяц. Ты имеешь право на половину.
Ирина посмотрела на него. Внимательно, изучающе. В его словах не было лжи. Он действительно так думал.
— Твоя мама так не считает, — сказала она.
— Моя мама много чего не считает, — ответил он устало. — Но это не значит, что она права.
Он поднялся с пола, протянул Ирине руку. Она взяла её, и он помог ей встать. Они стояли лицом к лицу в тесной прихожей. Два чужих человека, которые три года пытались стать семьей и не смогли.
— Я верну документы, — сказал Игорь. — Поеду к маме завтра же. Заберу их. И мы всё сделаем по-честному. Через суд, через адвокатов. Ты получишь свою долю. Половину квартиры или денежную компенсацию — как решишь.
— А твоя мама?
— Моя мама, — он усмехнулся безрадостно, — будет в ярости. Но это моя жизнь. Не её.
Ирина кивнула. Что-то внутри неё оттаяло. Не боль прошла — нет, боль никуда не делась, — но появилось понимание. Игорь был слабым, зависимым от матери, не умеющим принимать решения. Но он не был подлецом. Он пытался быть честным. По-своему.
— Хорошо, — сказала она. — Тогда я останусь здесь до завтра. Завтра заберу вещи и уйду.
— Можешь остаться дольше. Пока не найдёшь, куда переехать.
— Нет, — покачала головой Ирина. — Я не могу здесь оставаться. Не после сегодняшнего.
Они разошлись по разным комнатам. Ирина легла на диван в зале, Игорь ушёл в спальню. Квартира была тихой, но это была не тишина покоя, а тишина кладбища. Тишина после похорон.
Утром Игорь ушёл рано. Не попрощался, просто молча закрыл за собой дверь. Ирина собрала вещи. Немного, на самом деле. За три года она так и не успела обжить эту квартиру, не наполнила её своими вещами. Всё поместилось в один большой чемодан и две сумки.
Она вызвала такси. Ждала его у окна, глядя на серый двор, серое небо, серые дома. Всё казалось серым и пустым. Как её жизнь.
Телефон зазвонил. На экране высветилось: «Валентина Петровна». Ирина долго смотрела на имя. Потом отклонила вызов. Через минуту пришло сообщение: «Надеюсь, ты уже съехала. Игорь вчера вёл себя как идиот, обещал тебе половину. Но я не дам ему этого сделать. Эта квартира куплена на мои деньги, и она останется моему сыну. Можешь идти в суд, но ты проиграешь. У меня есть все чеки и квитанции. Удачи в новой жизни, бывшая невестка».
Ирина прочитала сообщение дважды. Потом заблокировала номер. Она могла бы разозлиться, могла бы испугаться угроз. Но она просто устала. Устала бороться, доказывать, отстаивать своё.
Пусть Валентина Петровна забирает свою квартиру. Пусть она живёт в ней со своим сыном, контролирует его жизнь, выбирает ему новых жён. Ирина больше не хотела быть частью этой истории.
Такси приехало. Водитель помог ей загрузить вещи в багажник. Ирина села на заднее сиденье и обернулась. Посмотрела на дом, в котором прожила три года. На окно их — нет, уже не их, его — квартиры. На этот серый панельный муравейник, который так и не стал домом.
— Куда едем? — спросил водитель.
— К родителям, — ответила Ирина.
Машина тронулась. Дом остался позади. И вместе с ним — три года ошибок, надежд, разочарований. Три года игры в семью. Три года жизни с человеком, которого она никогда по-настоящему не знала.
Через неделю Игорь прислал сообщение: «Ира, прости. Я не смог забрать документы у мамы. Она отказалась их отдавать. Говорит, что пойдёт в суд и докажет, что квартира её. Я не знаю, что делать. Я слабак, я знаю. Прости меня».
Ирина прочитала и удалила сообщение. Она ничего не ответила. Ей больше нечего было сказать этому человеку.
Через месяц пришла повестка в суд. Валентина Петровна подала иск о признании квартиры собственностью сына в полном объёме. К иску были приложены квитанции о переводе четырёхсот тысяч на счёт Игоря три года назад, свидетельские показания соседей о том, что именно свекровь помогала молодым семье, и ещё куча бумаг, призванных доказать, что Ирина не имеет права ни на копейку.
Ирина наняла адвоката. Дешёвого, потому что денег не было. Адвокат посмотрел документы и честно сказал:
— Шансов мало. Если она докажет, что деньги были подарены сыну персонально, а не вам обоим, то квартира останется ему. Ваши платежи по ипотеке не имеют решающего значения, если первоначальный взнос — это целевой подарок от матери сыну.
— Но это несправедливо, — прошептала Ирина.
— Справедливость и закон — не всегда одно и то же, — пожал плечами адвокат.
Суд длился три месяца. Три месяца нервов, унижений, бесконечных заседаний. Валентина Петровна являлась на каждое, одетая как на праздник, с торжествующей улыбкой. Игорь приходил понурый, не глядя Ирине в глаза. Он не выступал ни на чьей стороне, просто молчал и кивал на вопросы судьи.
Суд встал на сторону свекрови. Квартира была признана собственностью Игоря. Ирине ничего не присудили. Даже компенсации за её платежи по ипотеке. Потому что, как заявила Валентина Петровна, «невестка жила в квартире бесплатно три года, это уже достаточная компенсация».
Когда Ирина вышла из здания суда, у неё не было сил ни плакать, ни злиться. Она просто шла по осеннему городу, мимо витрин, мимо людей, и чувствовала себя пустой. Выжженной дотла.
Но через эту пустоту начало прорастать что-то новое. Злость. Не истеричная, не слепая — холодная, расчётливая злость. Она поняла, что проиграла этот бой, но война ещё не закончена.
Ирина вернулась к работе. Устроилась на новое место, с лучшей зарплатой. Сняла однокомнатную квартиру на другом конце города. Маленькую, но свою. По-настоящему свою. Не купленную на деньги свекрови, не оформленную на мужа. Свою.
Она начала откладывать деньги. Не на месть — на независимость. Потому что поняла: самая страшная ловушка — это быть обязанной кому-то. Особенно таким людям, как Валентина Петровна.
Прошёл год. Ирина получила повышение. Потом ещё одно. Она работала как проклятая, вкладывая в работу всю ту энергию, которую раньше тратила на попытки спасти мёртвый брак. И это приносило результаты.
Однажды вечером ей позвонила незнакомый номер. Она ответила, и услышала знакомый голос:
— Ира, это я. Игорь.
Она молчала.
— Я знаю, ты не хочешь со мной разговаривать. Но мне нужно тебе кое-что сказать. Мама… она больна. Рак. Последняя стадия. Врачи дают ей месяца три, не больше.
Ирина слушала и ничего не чувствовала. Ни жалости, ни злорадства. Просто холодное любопытство: зачем он ей это говорит?
— Мне жаль, — сказала она формально.
— Она хочет с тобой поговорить, — выпалил Игорь. — Попросить прощения. Перед смертью.
— Нет, — ответила Ирина. — Передай ей, что я не приду. И прощения тоже нет.
Она повесила трубку. И почувствовала, как внутри разжимается какой-то давно сжатый кулак. Она свободна. Полностью, окончательно свободна от этих людей.
Валентина Петровна умерла через два месяца. Ирина узнала об этом из случайного сообщения общей знакомой. Она не пошла на похороны. Просто продолжала жить. Строить свою новую жизнь. Без свекрови, без слабого мужа, без чужой квартиры и чужих денег.
А ещё через полгода она встретила человека. Настоящего, сильного, который не прятался за маминой юбкой. И когда они начали говорить о совместной жизни, она сказала только одно:
— Никаких чужих денег. Всё, что у нас будет, — только наше. Заработанное нами. Тогда никто не сможет нам сказать, что мы кому-то обязаны.
И он кивнул. Потому что понял.
— Там твоя жена пришла тебя забрать, — заявила Елена тому, которого считала женихом и посмотрела на дверь