«У нас теперь раздельный бюджет», — заявил он, садясь ужинать за мой счёт.

— У нас теперь раздельный бюджет, — сказал он, наливая воду.

Я стояла у плиты. Котлеты шипели, масло брызгало на руки. Фарш купила на последние деньги — до зарплаты пять дней.

Но он просил именно котлеты с луком.

— Это правильно, по-европейски, — добавил он, садясь за стол. — Каждый сам за себя отвечает, понимаешь?

Я выключила газ. Положила котлеты на тарелку, поставила перед ним. Хлеб. Салат, который резала полчаса, пока он смеялся в наушниках с кем-то по видеосвязи.

— Садись, ешь, остынет, — кивнул он, взяв вилку.

Я не села. Смотрела на его тарелку. На котлету, которую он резал, не поднимая глаз. На хлеб, который тащила от метро с двумя пакетами. На зелень — подорожала, но взяла, он же любит.

Три года назад я встретила его через приложение. Программист из Франции, мог работать откуда угодно. Год встречались — цветы, кафе, комплименты. Казалось, он другой. После свадьбы переехал в мою однушку. С остатком долга, но мою.

— Зачем платить за твою квартиру? — удивился он через полгода. — Это же твоя собственность.

Я не стала спорить. Подумала: может, так правильно? Через год договорились делить расходы. Он платил редко. Потом забил.

— Ты цепляешься, мы же семья, — отмахивался он. — Одни деньги на уме.

Недавно проболтался, что жизнь тут дешевле, чем думал. Что скопил кучу. При том, что зарабатывал в десять раз больше меня.

— Ну садиться будешь? — поднял он взгляд. — Я есть хочу нормально.

Я смотрела на него. На его руку с вилкой. На лицо — спокойное, сытое. Он жевал то, что я готовила на последние деньги. Сидел в моей квартире. Копил, пока я одна за всё платила.

— Раздельный бюджет, значит, — повторил он.

Я обернулась. Пошла в спальню. Достала его чемодан из-под кровати.

Я складывала его рубашки — аккуратно, по швам, как он требовал. Джинсы. Свитера. Носки.

— Ты чего делаешь там? — донеслось из кухни.

Молчала. Руки двигались сами — спокойно, без дрожи.

Он появился в дверях через минуту.

— Это что за цирк? — скрестил руки на груди.

Я молча достала куртку. Положила в чемодан.

— Прекрати немедленно, — голос стал жёстче. — Ведёшь себя как полная дура.

Закрыла чемодан. Застегнула. Подняла — тяжёлый, но донесла до коридора. Поставила у двери.

— Хватит цирка! — он шагнул следом. — Что случилось? Из-за чего истерика на пустом месте?

Вернулась в спальню. Открыла тумбочку — документы, зарядки, наушники. Сложила в пакет. Протянула ему.

Он не взял.

— Ты серьёзно меня выгоняешь? — смотрел как на сумасшедшую. — Из-за продуктов?

— Из-за того, что ты три года жил здесь бесплатно, — сказала я ровно. — Копил деньги, пока я за всё платила.

— Мы договаривались о равенстве! Ты сама этого хотела!

— Равенство, — повторила я. — Это когда я плачу за всё, а ты копишь и называешь меня жадной?

Он замолчал. Усмехнулся — нервно, коротко.

— Ладно, может, я где-то ошибся, — развёл руками. — Бывает. Давай обсудим нормально, без драмы.

— Нет.

— Как это нет?! — он нахмурился. — Я признаю ошибки! Можем всё исправить!

— Не можем.

— Почему?! Объясни, почему нельзя просто поговорить?!

Я посмотрела ему в глаза.

— Потому что ты до сих пор не понимаешь, в чём проблема, — сказала я тихо. — Ты думаешь, что «ошибся». А на самом деле использовал меня как бесплатную квартиру с питанием.

— Это несправедливо! Я твой муж!

— Был, — поправила я. — Собирайся.

Он стоял, тяжело дыша. Лицо красное. Потом схватил чемодан.

— Ты пожалеешь об этом, клянусь, — сказал он тихо, почти шипя. — Без меня загнёшься здесь от одиночества.

Я открыла дверь настежь.

— Я дал тебе шанс жить нормально! — голос сорвался. — С образованным человеком, с европейскими взглядами! А ты выгоняешь из-за каких-то жалких счетов!

Я молча вынесла чемодан на площадку.

— Не трогай мои вещи! — крикнул он.

Протянула пакет с документами. Он выхватил из рук.

— Ты вообще понимаешь, что теряешь? — он шагнул ближе. — Кто на тебе ещё женится в твоём возрасте? Кто тебе такую жизнь устроит?

Я посмотрела на него. На его лицо, искажённое злостью. На дорогие кроссовки, купленные месяц назад, пока я считала копейки.

— Знаешь, что самое смешное? — сказала я спокойно. — Ты правда думал, что так будет всегда.

— О чём ты вообще?

— Что я буду кормить тебя, за всё платить, — продолжила я. — А ты копить и читать мне лекции про европейские ценности.

— Я никогда не…

— Три года жить бесплатно, — перебила я. — Называть это равенством. А когда я попрошу скинуться на продукты, обвинять в жадности.

Он молчал. Губы дрожали.

— Ты знаешь, сколько я на тебя потратила? — спросила я. — Не на квартиру. Просто на еду, на котлеты, которые готовила на последние деньги.

— Никто тебя не заставлял!

— Не заставлял, — кивнула я. — Ты просто ел. Молча жил. Молча копил. А потом сказал, что я цепляюсь к мелочам.

Он схватил чемодан. Рванул к лестнице.

— Пожалеешь! — бросил через плечо. — Позвонишь через неделю, будешь на коленях ползать!

— Не позвоню.

— Позвонишь! — обернулся на площадке. — Когда денег не хватит, когда страшно станет одной, когда поймёшь, что выгнала единственного нормального мужика!

Я шагнула к двери.

— Я в гостинице буду! — крикнул он уже с лестницы. — Жду звонка! Три дня даю, не больше!

Закрыла дверь. Щёлкнул замок.

Его голос ещё доносился — кричал что-то, ругался. Потом стихло.

Тишина накрыла меня, как одеяло. Никаких шагов. Никакого его голоса. Никаких объяснений, что я «не так поняла».

Телефон завибрировал. Сообщение от него:

«Ты ещё можешь передумать. Я прощу, если извинишься нормально.»

Я заблокировала номер. Удалила переписку.

Неделю он звонил с разных номеров. Я не брала. На восьмой день появился у подъезда с букетом. Я видела из окна — стоял, ждал.

Я позавтракала. Помыла посуду. Посмотрела снова — всё стоит.

Через час ушёл. Цветы бросил в урну.

Документы на развод подала через две недели. Он тянул время — не приходил, требовал отсрочки. Но через три месяца пришло уведомление. «Брак расторгнут.»

Я держала бумагу в руках, смотрела на печать. Свободна.

Телефон завибрировал — незнакомый номер.

Сбросила.

Сообщение: «Я всё ещё люблю тебя. Давай начнём заново. Я изменюсь.»

Те же слова, что три месяца назад. Те же обещания.

Удалила. Заблокировала.

Прошло полгода. Он больше не писал.

Я убрала последние его следы — зарядку, книгу, бумажки. Сделала перестановку. Стол к окну. Полку для цветов. Пространство стало моим.

Однажды увидела его на улице — с какой-то девушкой, молодой, яркой. Он смеялся, держал её за руку.

Заметил меня. Замер. Отвёл взгляд, пошёл дальше.

Я тоже пошла своей дорогой.

Никакой обиды. Никакой злости. Просто пустота там, где было раздражение.

Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем она поймёт. Месяц? Год? Три, как у меня?

Вечером зашла в магазин. Взяла всё, что хотела — сыр, зелень, фрукты. Не считала.

Дома приготовила себе салат. Заварила хороший кофе.

Села за стол. Одна.

Никто не спросит, зачем купила дорогой сыр. Никто не скажет, что зелень «можно было не брать». Никто не будет сидеть напротив с тарелкой, оплаченной моими деньгами, и рассказывать про раздельный бюджет.

Я ела медленно. Смотрела в окно — темнело, зажигались фонари.

Обычный вечер. Мой вечер.

Иногда вспоминаю тот момент — как стояла у плиты, слушала его фразу и вдруг поняла. Не разозлилась. Просто увидела ясно.

Три года он жил бесплатно. Три года копил, пока я за всё платила. Три года называл это равенством.

А я молчала. Боялась показаться мелочной.

Но в тот вечер что-то щёлкнуло. Я собрала чемодан и открыла дверь.

Не из мести. Просто потому что поняла: так больше нельзя.

Прошёл год.

Квартира осталась моей. Жизнь — тоже.

Я не встретила никого нового. Может, встречу, может, нет. Сейчас не важно.

Важно другое. Когда прихожу домой, меня никто не ждёт с претензиями. Я покупаю что хочу, не оправдываюсь. Тишина в квартире — это спокойствие, а не напряжение.

Недавно коллега спросила, не жалею ли.

— О чём? — не поняла я.

— Что выгнала тогда. Может, зря поторопилась?

Я задумалась.

— Жалею только об одном, — сказала я. — Что не сделала это раньше.

Она засмеялась. Я тоже.

А вечером, вернувшись домой, села на кухне. Посмотрела на пустой стул напротив — тот самый, где он три года объяснял мне, что такое настоящее равенство.