Вечер был тот самый, когда небо висит низко, как мокрое одеяло, и даже кот, этот вечный мотор на лапах, внезапно решает, что жизнь — не такая уж весёлая штука, и ныряет под плед, изображая декоративную подушку.
Виктория шла с работы, будто обратно на службу — только теперь домой, где вместо тишины и чашки чая её ждали вечная обида в юбке, именующая себя свекровью, и муж, у которого чувство недовольства давно прописалось в паспорте, аккурат между фамилией и местом жительства.
Телефон зазвонил, как по расписанию, ровно у поворота к дому.
Она взглянула на экран, вздохнула.
— Ну конечно… «Нина Павловна». Её личный будильник плохого настроения.
— Виктория, здравствуй, это я, — голос свекрови, чуть прокуренный, чуть уставший, как будто она полдня семечки жарила на костре. — Ты помнишь, что у меня завтра день рождения?
— Помню, конечно, — ответила Вика ровным голосом. — Поздравляю заранее.
— Вот и хорошо. Мы с Артёмом подумали — гостей удобнее принять у вас. Просторно, уютно…
Она остановилась прямо посреди тротуара. Снег под сапогом хрустнул, будто поддержал её молчаливым протестом.
— А ничего, что я завтра работаю до восьми?
— Ну, ты же хозяйка! Ты всё быстро сделаешь. Мы уже список гостей набросали.
— Ага, и список продуктов, наверное, тоже у вас готов? — хотела сказать Вика, но проглотила. Вместо этого холодно произнесла:
— Нина Павловна, завтра праздника у меня не будет. Устраивайте у себя.
На том конце повисла пауза — густая, как кисель. Та самая, после которой люди не соглашаются, а подбирают слова поточнее, чтобы больнее.
— Виктория, ты изменилась. Женщина должна радоваться, когда вся семья за одним столом. А ты всё про свою работу, про бизнес этот…
— Как только мой бизнес начнёт кормить вас, я подумаю, — ответила она, и сбросила звонок.
Снег оседал на волосы, настроение падало с той же скоростью, что и баланс на карте после коммуналки.
Дома её уже ждал Артём. Вид — как у судьи, который заранее вынес приговор.
— Мама сказала, ты ей нахамила, — начал он, даже не дав снять сапоги.
— Нет, я просто отказала. Это разные вещи.
— Но у неё юбилей! Ты могла бы пойти навстречу.
— А квартира — моя, — спокойно произнесла Вика.
Он фыркнул, как чайник на последнем градусе.
— Опять началось…
— Оно началось тогда, когда вы решили, что мой дом — это столовая с обслуживанием.
Он шагнул вперёд, закрывая проход.
— Зачем всё усложнять? Проще согласиться.
— Конечно проще. Особенно тем, кто не готовится и не платит.
Она прошла мимо, бросив сумку на диван. Сил не было даже злиться — внутри просто стоял гул. Всё повторялось: те же разговоры, те же упрёки, одно и то же «ну ты же понимаешь». И понимала она одно — её дом давно перестал быть домом.
Наутро, едва Вика успела сварить кофе, дверь распахнулась. Без звонка.
На пороге — Нина Павловна, при полном боевом наряде, с пакетом и лицом победительницы.
— Виктория, я купила курицу! Запечём у тебя, духовка-то хорошая.
— А у себя дома не получится? — спокойно спросила Вика, поднимая кружку.
— Да у нас тесно, а тут всем удобно. Артём, скажи ей!
Артём уже стоял в дверях кухни, галстук криво, вид усталый.
— Вика, ну мама же сказала…
— Артём, — Вика посмотрела так, что даже кот благоразумно испарился под кровать, — никаких гостей. Мы уже говорили об этом.
Свекровь драматично вздохнула.
— Вот так всегда. Я ради семьи, а ты ради себя.
— Ну хоть кто-то ради себя, — тихо ответила Вика и сделала глоток кофе.
К вечеру ей хотелось одного — тишины. Но у подъезда её встретили три нарядные дамы с букетами и тортом.
— Мы к Нине Павловне! У неё праздник! — бодро сообщили они.
Вика поднялась наверх и, открыв дверь, застыла.
Квартира гудела. Смех, запах шампанского, салаты, свекровь в новом платье, Артём разливает по бокалам.
— Вы что, совсем?! — выкрикнула Вика.
— Ну ты же всё равно поздно приходишь, — невозмутимо сказала Нина Павловна. — Вот и решили сразу тут собраться.
Она медленно сняла пальто, поставила сумку, выпрямилась.
— Так, все — на выход. Праздник окончен.
— Ты что творишь?! — зашипел Артём.
— Выношу мусор, — сказала Вика и бросила ему пиджак. — Начнём с тебя.
Свекровь побледнела.
— Виктория, это хамство!
— Нет, это порядок. У каждого — свой дом. Ваш — не здесь.
Гости замерли, переглянулись, потом поспешно начали собираться. Через пять минут дверь закрылась за последним.
Артём стоял в прихожей, бледный, растерянный.
— Ты с ума сошла, — прошептал он.
— Нет, Артём. Я просто вернула себе свой дом.
Она достала его чемодан и поставила у ног.
— Собирайся. Сегодня же.
И впервые за долгое время воздух в квартире стал лёгким.
Он стоял посреди комнаты и глядел так, будто надеялся, что сейчас всё это окажется дурным сном. Но чемодан уже был раскрыт, и вещи — те самые, которые годами лежали в шкафу, пахли еле уловимо старой жизнью, — летели туда одна за другой. Виктория собирала их спокойно, без крика, без упрёков — с тем самым выражением лица, с каким выбрасывают просроченный йогурт: неприятно, но необходимо.
Через час всё стихло. Чемодан уехал вместе с хозяином, дверь закрылась, и в квартире повисла тишина — плотная, настоящая. Из-под кровати осторожно вылез кот, сел рядом и посмотрел на Вику так, будто наконец-то понял, кто здесь главный.
Она достала бокал, плеснула немного вина, села на диван и вдруг ощутила — впервые за долгие годы — что это её дом. Без посторонних теней, без чужих запахов, без вечного «а у нас дома делают не так».
Прошла неделя. Семь дней тишины. Семь вечеров без воплей «Вика, а где носки?» и утр без бдительного шёпота свекрови: «Кофе тебе вреден, в твоём возрасте…» Рай, да и только. Хотя Виктория чувствовала: буря просто делает вид, что ушла.
И действительно — в воскресенье, к обеду, в дверь позвонили. Звонок — длинный, тревожный, как набат. Вика посмотрела в глазок и не удержалась от улыбки. На пороге стоял Артём — небритый, с букетом гвоздик. Гвоздик! Цветы, которыми обычно украшают не праздники, а их противоположность.
— Привет, — сказал он, опуская глаза. — Можно поговорить?
— Конечно, — ответила она. — На улице.
— Вика, давай без цирка.
— Артём, цирк закончился в прошлую пятницу. Артисты разошлись, клоуны тоже.
Он вошёл, будто проверяя, пустит ли дальше.
— Я подумал… может, мы оба погорячились?
— Мы? — она чуть приподняла бровь. — Я, между прочим, семь лет терпела, а ты называешь это «погорячилась»?
Артём поставил цветы на полку, словно метил территорию.
— Мама переживает. Говорит, у тебя, может, кризис…
— У меня, Артём, закончился кризис терпения.
Он кивнул, не зная, куда деть руки.
— Может, я тогда… вернусь?
— Нет.
— Почему?
— Потому что твой чемодан и твоя мама уже нашли друг друга. Не мешай им счастливо жить.
Через пару дней пришла Нина Павловна. С пакетом мандаринов и лицом человека, которого позвали на допрос.
— Виктория, я, конечно, всё понимаю. Работа, усталость… Но вы же семья.
— Семья, Нина Павловна, была до тех пор, пока вы не решили, что моя кухня — это ваш дом отдыха.
Свекровь аккуратно разложила мандарины, словно апельсинами можно вымолить прощение.
— Я просто хотела, чтобы Артём жил в тепле. Он ведь у меня не приспособленный.
— Ему сколько лет, напомните? — Вика достала кружки.
— Мужчины — они как дети. Им нужна женщина, чтобы…
— …кормить, убирать и слушать нравоучения? Спасибо, я выдохлась.
Нина Павловна закатила глаза.
— Ты гордая слишком. Так нельзя, Виктория. В жизни надо мягче.
— А вы слишком уверены, что жизнь — это ваша кухня. Только я туда больше не захожу.
В тот же вечер позвонила тётя Лена, родственница со стороны мужа, голос полный вселенской скорби.
— Викочка, милая, как же ты так с Артёмом?
— А он со мной — нормально, значит?
— Мужик он. У них свои слабости.
— А у меня свои — например, я не люблю, когда мной подтираются.
После разговора Вика долго ходила по квартире туда-сюда. Всё внутри бурлило. Почему, спрашивается, она должна оправдываться за то, что защищает своё жильё и своё спокойствие?
В пятницу Артём объявился снова. Уже без цветов, без улыбок — просто пришёл, как будто его вызвали по повестке.
— Я всё понял, — сказал он. — Готов к компромиссу.
— Это как? Ты будешь появляться только по праздникам и без мамы?
— Ну… мама может заходить, но по договорённости.
Вика хмыкнула.
— Договорённость с вами — это как диета в декабре. Все говорят, но никто не соблюдает.
Он подошёл ближе.
— Я же твой муж.
— Был.
— Подожди, мы ведь ещё не развелись.
— Это дело поправимое.
Он сжал губы.
— Ты правда готова разрушить семью из-за того, что мама пару раз пришла без звонка?
— Артём, «пару раз» — это когда человек случайно съел твоё печенье. А когда человек годами живёт у тебя, распоряжается твоей кухней и твоими выходными — это не случайность. Это оккупация.
После его ухода Виктория села в тишине. Страх был — не за будущее, а за то, что она столько лет прожила, боясь кого-то обидеть. И в этом «не обидеть» потеряла себя.
На следующее утро она уже знала: всё. Хватит.
В зале суда пахло бумагой, старым линолеумом и немного — усталостью. Судья, женщина с умным, но измученным лицом, задала свой первый вопрос:
— Виктория Сергеевна, вы настаиваете на разводе и разделе имущества?
— Да. Квартира куплена до брака. Все документы при мне.
Нина Павловна сразу встрепенулась.
— Но мой сын в ней жил!
— Жил, — кивнула Виктория, — но жить и владеть — разные глаголы.
Артём вставил своё:
— Но мы же семья. Ты же обещала…
— Обещала уважать тебя, а не твою маму. Не путай, Артём.
Судья постучала ручкой по столу.
— Прошу без эмоций.
Но Нина Павловна, почувствовав паузу, тут же вступила снова:
— Да если по-человечески, Виктория, ты же знаешь, квартира от отца. Ну продай её, помоги нам дом достроить…
Вика посмотрела на неё спокойно, устало, но твёрдо:
— А по-человечески — не считать чужое наследство своим.
После этого в зале наступила такая тишина, что было слышно, как кто-то листает бумаги.
Решение вынесли быстро: развод, без раздела имущества. Квартира — Виктории. Точка.
В коридоре они столкнулись снова. Артём стоял, уткнув взгляд в пол.
— Значит, вот так?
— Да, Артём. Вот так. — Она достала из сумки ключи. — Тебе они больше не нужны.
Нина Павловна, конечно, не выдержала:
— Виктория, ты ещё пожалеешь!
— Может быть, — ответила она, улыбнувшись. — Но уж точно не у себя дома.
Вечером она снова налила себе вина. Кот улёгся рядом, довольный, как всегда, когда в квартире порядок.
— Ну что, — сказала она ему, — похоже, теперь мы живём без гостей.
И в этой фразе вдруг прозвучало не одиночество, а начало чего-то настоящего. Нового. Спокойного. Её.
Финал.
Спасибо тебе