В тот вечер все началось как обычно. Лидия Петровна, изящная женщина с жесткими глазами, перекладывала Кате в тарелку заливную рыбу собственного приготовления.
— Кушай, Катюша, ты у меня такая худенькая, — голос ее звучал как шелк, но Катя уловила в нем привычные нотки упрека. — Совсем о себе не заботишься. Алексею нужна красивая и ухоженная жена.
Алексей, сидящий напротив, одобрительно кивнул, разминая в пальцах стопку. Он всегда преображался в родительском доме, становясь не мужем, а послушным сынком.
— Мама права, тебе бы побольше отдыхать, — сказал он, избегая взгляда Кати.
Катя промолчала, лишь поблагодарив кивком. Она привыкла к этим колкостям, приправленным якобы заботой. Она смотрела в окно на темнеющее небо над престижным районом, куда родители Алексея перебрались несколько лет назад, и думала о своей уютной, но скромной трешке в самом сердце города, доставшейся ей от бабушки. Та самая трешка, которая была ее крепостью и главной болью в этой семье.
Разговор тек плавно и неспешно, пока Лидия Петровна, разливая по чашкам ароматный травяной чай, не перевела его в нужное ей русло. Ее взгляд скользнул по Кате, оценивающе и цепко.
— Катюш, а мы тут с отцом думали, — начала она, и в голосе ее появилась та самая фальшивая нота, которая всегда заставляла Катино сердце сжиматься. — Ваша трешка в центре — это, конечно, лотерейный билет. Такой капитал простаивает, пылится. Вы же там вдвоем ютитесь, как студенты.
Катя почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она поставила чашку на блюдце, чтобы скрыть дрожь в пальцах.
— Мы не ютимся, Лидия Петровна. Нам там очень удобно, — тихо, но твердо ответила она.
— Ну что ты, милая! — свекровь сладко улыбнулась, делая вид, что не слышит возражений. — Алексей же у нас главный финансовый аналитик, у него важные клиенты. Ему бы достойный кабинет, для солидности. А в той вашей клетушке где его разместить? На балконе?
Алексей нахмурился, поддержав мать.
— Мама дело говорит, Катя. Я уже не мальчик, мне нужен статус. А эта квартира… она как будто из прошлой жизни.
Эти слова ранили Кату глубже, чем она ожидала. Прошлая жизнь… Жизнь, в которой у нее были свои мечты, свой мир, до того как она стала частью этой чужой, плотно сбитой семьи.
Лидия Петровна, видя ее молчание, решила развить успех. Она обвела взглядом стол, словно ища поддержки у портрета своего покойного мужа на стене.
— Мы же не для себя, детки, мы для вас стараемся. Представьте: вы продаете эту трешку, мы немного добавим своих средств, и вы купите шикарное жилье здесь, в нашем районе. Рядом с нами. А разницу… ну, мы вам как-нибудь компенсируем. Копейку бросим, — она рассмеялась своему собственному юмору, и ее смех прозвучал фальшиво и громко.
Слово «копейка» повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое. Катя посмотрела на Алексея, надеясь увидеть в его глазах хоть каплю неловкости, понимания наглости этого предложения. Но он лишь пожал плечами, избегая ее взгляда, и потянулся за конфетой.
— Мама все правильно продумала, — буркнул он. — Не надо тут делать трагедию.
В тот момент Катя поняла: это не просто разговор. Это — начало. Начало чего-то большого, страшного и беспощадного. Она чувствовала себя зверем, на которого медленно и уверенно начинают охоту. Теплота от чая в ее руках сменилась ледяным холодом. Она сидела за столом, улыбалась через силу и понимала, что ее маленький, дорогой ей мир только что дал трещину, и эта трещина с каждым мгновением расходится все дальше и дальше.
Прошла неделя после того злополучного воскресного ужина. Семь дней, которые растянулись словно в дурном сне. Катя надеялась, что неприятный разговор забудется, как забываются многие мелкие семейные стычки. Но тревожное предчувствие не отпускало ее, сжимая виски тугим обручем каждое утро.
Алексей вел себя отстраненно. Он задерживался на работе, а придя домой, утыкался в телефон, делая вид, что разбирает важные рабочие письма. Та тихая идиллия, что была между ними раньше, испарилась, оставив после себя тягостное молчание.
Развязка наступила в следующую пятницу. Алексей пришел домой неожиданно рано. Катя как раз заканчивала готовить ужин — жарила картошку, его любимую, с хрустящей корочкой, надеясь хотя бы таким образом вернуть в их отношения каплю тепла.
— Картошечка твоя, — улыбнулась она ему, снимая фартук. — Садись, сейчас подам.
Он не ответил на улыбку, прошел в гостиную и упал на диван. Лицо его было серьезным, сосредоточенным.
— Кать, присядь. Надо поговорить.
Сердце у Кати ушло в пятки. Она медленно вытерла руки полотенцем и опустилась в кресло напротив, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Я тут с мамой еще раз все обсудил, — начал он, глядя куда-то в сторону от нее. — Насчет квартиры. Предложение, в общем-то, более чем выгодное.
Он помолчал, собираясь с мыслями, а потом выпалил все одним духом, словно заученную фразу.
— Рыночная цена твоей трешки — около двадцати миллионов. Мы это выяснили. Мама готова оформить все официально. Мы составляем договор дарения на нее, а она тебе в качестве компенсации сразу отдает пятьсот тысяч рублей. Наличными. Это же больше, чем ты заработаешь за год в своей конторе! Ты в принципе можешь пока не работать.
Он произнес это с такой уверенностью, с таким ожиданием благодарности в голосе, что у Кати на мгновение перехватило дыхание. Она смотрела на него, не веря своим ушам. Цифры ударили по сознанию с физической силой. Двадцать миллионов. Пятьсот тысяч. Пятьсот тысяч за всю ее жизнь, за ее воспоминания, за ее единственный и настоящий угол.
— Ты… ты с ума сошел? — выдохнула она наконец. Голос ее дрожал. — Какой договор дарения? Какие пятьсот тысяч? Это же грабеж средь бела дня!
Лицо Алексея мгновенно изменилось. Мягкость и деловая серьезность слетели с него, как маска, обнажив раздражение и злость.
— Ах, грабеж? — он резко поднялся с дивана и возвысился над ней. — Я тебе предлагаю цивилизованное решение! Мы купим нормальную квартиру! Ты будешь жить в прекрасном районе, как человек! А ты тут со своей развалюхой за душу цепляешься! Это просто стены, Катя!
— Для тебя — стены! — вскрикнула она, тоже вставая. Слезы подступили к глазам, но она сжала кулаки, не позволяя им пролиться. — Для меня это дом! Это бабушкин дом! Ты же знаешь! Ты прекрасно знаешь!
— Твоя бабушка давно в земле, а мы живые люди и должны думать о будущем! — рявкнул он. — О моем будущем! Мне нужен статус, мне нужен кабинет для встреч! Я не могу тащить клиентов в это старье, где пахнет нафталином!
— Тогда снимай себе кабинет! Или купи на свои деньги! Почему я должна отдавать тебе свое? За копейки!
— Это не копейки! — его лицо исказила гримаса ярости. — Это большие деньги! И знаешь что? Я вижу, какая ты на самом деле жадная. Жадина! Ты вообще моя жена? Ты вообще нашу семью любишь? Или ты замуж вышла только ради своей халупы?
Эти слова прозвучали как пощечина. Катя отшатнулась. Все, что она делала для него, для их общего быта, вся ее любовь и забота — все это в один миг было перечеркнуто и названо жадностью.
— Выйти замуж ради квартиры? — прошептала она, и голос ее сорвался. — Да я… я…
Она не нашлась, что сказать. Ком стоял в горле. Она видела перед собой не того мужчину, в которого когда-то влюбилась, а чужого, озлобленного человека, смотрящего на нее глазами своей матери.
— Я не подпишу никаких бумаг, — тихо, но очень четко сказала Катя. — Никогда. Ты понял?
Алексей тяжело дышал, его кулаки были сжаты.
— Подумаешь, королева Никольская, — прошипел он с ледяным презрением. — Мы это еще посмотрим. Мама права — тебя нужно ставить на место.
Он развернулся и, громко хлопнув дверью в спальню, оставил ее одну в центре гостиной. С кухни донесся запах горелой картошки. Запах ее рухнувшей жизни. Катя медленно опустилась на пол, обхватила колени руками и закрыла лицо. Первый акт семейной драмы окончился. Теперь она знала — война объявлена. И на кону было все.
Неделя пролетела в гнетущем молчании. Катя и Алексей существовали в одной квартире, как два призрака, старательно избегая друг друга. Воздух в их когда-то уютной трешке стал густым и тяжёлым, словно перед грозой. Катя почти не спала, проводя ночи в гостиной, прислушиваясь к каждому шороху за стеной и обдумывая свой следующий шаг. Она чувствовала себя загнанным зверем, вокруг которого медленно, но верно сжимается кольцо.
В субботу утром Алексей, не глядя на неё, пробурчал что-то о срочной работе и ушёл, хлопнув входной дверью. Катя осталась одна в звенящей тишине. Она механически мыла посуду, глядя в окно на пасмурное небо, и пыталась понять, откуда ждать следующего удара. Мысли путались, в голове звенела одна и та же фраза: «Мама права — тебя нужно ставить на место».
И тут зазвонил её телефон. На экране загорелось имя, которое она не ожидала увидеть — «Оля», младшая сестра Алексея. С Олей, студенткой-третьекурсницей, у Кати всегда были тёплые, почти сестринские отношения. Они редко виделись, но иногда переписывались, и Катя чувствовала, что девушка относится к ней с искренней симпатией, в отличие от остальной семьи.
Сердце Кати ёкнуло. Она провела пальцем по экрану.
— Оленька, привет.
— Кать… — голос Оли прозвучал странно, сдавленно, будто она говорила шёпотом и боялась, что её услышат. — Ты одна? Ты можешь говорить?
— Да, я одна, — Катя инстинктивно прижала телефон крепче к уху. — Что случилось? Ты в порядке?
— Со мной всё нормально. Это… это к тебе. Кать, я не знаю, как тебе сказать… — на другом конце провода послышался глубокий, нервный вдох. — Я вчера вечером случайно подслушала разговор мамы и Лёши. На кухне. Они думали, я уже сплю.
Катя медленно опустилась на стул у кухонного стола. Пальцы её другой руки впились в столешницу.
— Что они говорили? — её собственный голос показался ей чужим.
— Они… они уже договорились с каким-то риелтором, — Оля заговорила быстро, путаясь в словах. — Они хотят быстро продать твою квартиру, как только ты… как только ты её подаришь. У них уже есть план, куда переехать. Мама сказала, что нашла покупателя, который готов заплатить сразу.
Катя закрыла глаза. Так оно и было. Это не было просто идеей, бредовой мыслью. Это был чёткий, холодный план.
— Я всё понимаю, — прошептала она.
— Подожди, это ещё не всё, — голос Оли дрогнул. — Самое ужасное… Мама сказала… — девушка снова замолчала, будто набираясь смелости. — Она сказала отцу: «Не волнуйся, она согласится. Она ведь сирота, у неё не будет спинной поддержки. Некому будет за неё заступиться. Мы её легко сломаем».
Слово «сирота» прозвучало для Кати как удар ножом в самое сердце. Оно разбудило старую, никогда не заживавшую боль. Оно было произнесено с таким ледяным презрением, таким расчётом на её уязвимость. Слёзы, которые она сдерживала всю неделю, наконец хлынули из её глаз беззвучными потоками. Она не могла издать ни звука, лишь слушала, как Оля на другом конце провода тихо плачет.
— Кать, прости меня, я не знала, куда бежать и кому сказать… Мне так стыдно за них. Они ужасные. Я не хочу, чтобы они так с тобой поступали.
Катя сглотнула ком в горле и вытерла лицо.
— Оленька… Спасибо тебе. Огромное спасибо, что нашла в себе смелость мне позвонить.
— Что ты будешь делать? — спросила Оля, всхлипывая.
— Я не знаю, — честно призналась Катя. — Но теперь я хотя бы понимаю, с чем имею дело. Это уже многое меняет.
Они помолчали несколько секунд, и это молчание было красноречивее любых слов. Две женщины по разные стороны баррикады одной семьи.
— Мне надо идти, — торопливо прошептала Оля. — Мама может вернуться. Береги себя, Катя. Пожалуйста.
Связь прервалась. Катя медленно опустила телефон на стол. Она сидела неподвижно, глядя в стену, но не видя её. В ушах звенело: «Сирота… Спинной поддержки… Сломаем».
Это было уже не просто намерение получить квартиру. Это было желание уничтожить её, воспользоваться её одиночеством, растоптать её волю. Предательство мужа было горьким. Но циничный, холодный расчёт, основанный на её самой страшной боли, был уже чем-то бесчеловечным.
Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. За окном моросил мелкий, противный дождь. В её груди что-то окончательно сломалось и окаменело. Страх и растерянность, терзавшие её всю неделю, вдруг куда-то ушли. Их место заняла тихая, стальная решимость.
Они думали, что у неё нет спинной поддержки? Ошибались. Теперь у неё была правда. И этого уже было достаточно, чтобы начать бороться. Она больше не была жертвой. Она стала солдатом в тихой, безжалостной войне, которую ей объявила её же семья.
Тихая ярость, холодная и твердая, не отпускала Катю все воскресенье. Слова Оли звенели в ушах навязчивым эхом: «спинной поддержки… сломаем». Она больше не плакала. Слезы высохли, выжженные этим новым, незнакомым чувством – решимостью выстоять во что бы то ни стало.
Она понимала, что одной ей не справиться. Имение против хитрости и подлости было проигрышной стратегией. Нужен был профессионал. Нужен был человек, который говорил бы на языке законов и параграфов, а не на языке семейных упреков и манипуляций.
В понедельник, отпросившись с работы под предлогом плохого самочувствия, Катя позвонила своей старой подруге, Алине. Они не виделись несколько лет, но Катя знала, что Алина после института стала юристом и работала в сфере жилищного права. Их дружба когда-то угасла сама собой, но сейчас это был единственный луч в кромешной тьме.
— Алло? — бодрый голос Алины прозвучал для Кати как глоток свежего воздуха.
— Аля, это Катя. Извини, что без предупреждения…
— Кать? Господи, сколько лет, сколько зим! — Алина искренне обрадовалась. Но, услышав напряжение в голосе подруги, сразу же перешла на серьезный тон. — Что-то случилось?
— Аля, мне очень нужна твоя помощь. Профессиональная. Можешь выделить мне полчаса сегодня?
Они договорились встретиться в тихом кафе в центре города, вдалеке от районов, где их могли узнать Лидия Петровна или Алексей.
Алина почти не изменилась: все такая же собранная, с умным, проницательным взглядом. Увидев Катю, она не стала расспрашивать, а просто обняла ее крепко и долго.
— Рассказывай, — сказала она, когда они уселись в уединенном уголке с двумя чашками капучино.
И Катя рассказала. Все. Про воскресные ужины, про «выгодное» предложение в пятьсот тысяч, про скандал с мужем и, наконец, про страшный звонок Оли. Она говорила тихо, монотонно, боясь, что голос подведет ее, если она выпустит наружу хоть каплю эмоций.
Алина слушала, не перебивая. Ее лицо становилось все более суровым. Когда Катя закончила, она отпила глоток кофе и медленно поставила чашку на блюдце.
— Кать, то, что они предлагают — это даже не грабеж. Это циничное мошенничество, прикрытое семейными одеждами, — ее голос был спокоен и четок. — И они абсолютно уверены в своей безнаказанности, потому что играют на твоих чувствах и на твоем одиночестве.
— Что мне делать? — тихо спросила Катя. — Я не могу просто так подарить квартиру?
— Нет, — твердо сказала Алина. — Ни один нотариус в стране не удостоверит договор дарения, если увидит, что даритель действует под давлением или не отдает себе отчета в действиях. Твоя квартира — твоя единоличная собственность, купленная твоей бабушкой и оформленная на тебя до брака. Она не является совместно нажитым имуществом. У Алексея на нее нет никаких прав.
Катя слушала, и камень на душе начинал понемногу сдвигаться. Закон, сухой и беспристрастный, оказывался на ее стороне.
— Но они не отстанут, — прошептала она. — Они будут давить.
— Значит, нужно быть готовой к этому давлению, — Алина достала из сумки блокнот и ручку. — Первое. Запомни раз и навсегда: никаких подписей. Ни под какими документами. Даже если это просто «предварительное соглашение» или «опцион». Ничего.
Катя кивнула, словно ученица у строгого учителя.
— Второе. С сегодняшнего дня начинаешь вести аудиозапись всех разговоров с мужем и его родственниками на тему квартиры. Включай диктофон на телефоне, как только они заговорят об этом. В нашей судебной практике такие записи часто принимаются как доказательство, если можно доказать, что разговор был именно с тобой.
— Это… законно? — неуверенно спросила Катя.
— Если ты участник разговора, то да. Ты имеешь право фиксировать свои собственные переговоры, — объяснила Алина. — Это докажет факт давления и шантажа. Третье. Если они станут угрожать или оскорблять тебя — пиши заявление в полицию. Не бойся. Любой следователь, увидев такие цифры — двадцать миллионов против пятисот тысяч, — сразу поймет мотив.
Она сделала паузу, глядя Кате прямо в глаза.
— Самое главное, Кать. Ты не должна чувствовать себя виноватой. Ты не делаешь ничего плохого. Ты защищаешь свой дом, который им по какой-то причине вдруг приглянулся. Ты — законная владелица. Они — алчные родственники, пытающиеся воспользоваться твоей добротой. Запомни это как аксиому.
Катя глубоко вздохнула. Впервые за долгие дни она почувствовала под ногами не зыбкий песок страха, а твердую почву. У нее появился план. Появилась опора.
— Спасибо тебе, Аля, — сказала она, и голос ее наконец обрел твердость. — Я не знаю, что бы я без тебя делала.
— Врага нужно знать в лицо, а свои права — наизусть, — улыбнулась Алина, убирая блокнот. — А теперь давай выпьем кофе и поговорим о чем-нибудь приятном. А я тебе дам номер своего прямого телефона. Звони в любое время дня и ночи, если что.
Катя вышла из кафе спустя час. На улице по-прежнему было пасмурно, но в ее душе впервые зажегся маленький, но такой важный огонек надежды. Она не одна. У нее есть план. И есть закон. А это была уже не просто «спинная поддержка». Это был стальной щит.
Прошло несколько дней с разговора с Алиной. Катя носила в себе новое знание, как тайное оружие. Она научилась включать диктофон на телефоне одним незаметным движением пальца. Алексей продолжал хмуро молчать, но Катя чувствовала — затишье было обманчивым. Буря должна была вот-вот разразиться.
И она пришла в воскресенье. Утром Алексей, не глядя на нее, бросил:
— Мама будет через час. Нужно обсудить одно дело.
Сердце Кати екнуло, но она лишь кивнула. Она была готова.
Ровно в одиннадцать в дверь позвонили. На пороге стояла Лидия Петровна, а за ней нерешительно переминался отец Алексея, Виктор Сергеевич, молчаливый и всегда во всем согласный с женой мужчина. Лидия Петровна вошла, как хозяйка, смерив Катю холодным взглядом.
— Ну что, Катюша, одумалась? — начала она без предисловий, устраиваясь в кресле. — Или будем упрямиться дальше?
Катя, помня совет Алины, молча достала телефон и, делая вид, что проверяет время, запустила запись. Она положила аппарат на стол экраном вниз.
— Я не упрямлюсь, Лидия Петровна. Я защищаю свое имущество, — спокойно ответила Катя.
— Какое имущество? Какое свое? — свекровь фыркнула, обращаясь к мужу. — Слышишь, Виктор? Ее имущество. А семья? А муж? Это все не в счет?
Алексей, стоявший у окна, мрачно поддержал:
— Да, Катя. Ты ведешь себя как эгоистка.
— Эгоистка? — Катя почувствовала, как по щекам разливается жар, но голос ее оставался ровным. Она смотрела на мужа, стараясь не обращать внимания на его мать. — Я предлагала тебе снять кабинет. Я не против переехать, но продать эту квартиру за бесценок и отдать все вам? Почему это должно быть моей проблемой?
— Потому что ты часть нашей семьи! — голос Лидии Петровны зазвенел, набирая силу. — И должна думать об общем благе! Алексею нужен рост, ему нужен простор! А ты тут со своими цыплячьими мозгами за старые стены цепляешься! Да твою квартиру и за двадцать миллионов не продать, это же развалюха!
Катя заметила, как рука свекрови сжалась в кулак. Та самая рука, что недавно так сладко угощала ее заливной рыбой.
— Мама права, — вступил Алексей. — Ты не понимаешь рыночной ситуации. Ты вообще ничего не понимаешь в недвижимости. Мы тебе помогаем, а ты…
— Помогаете? — Катя не выдержала и рассмеялась, горько и коротко. — Забрать у человека квартиру за пятьсот тысяч и продать ее за двадцать миллионов — это вы называете помощью?
— А что ты можешь сделать одна? — Лидия Петровна перешла на открыые издевки. — Сирота несчастная. Кто за тебя заступится? Родителей у тебя нет, родни — тоже. Ты думаешь, кто-то тебе поможет против нас? Мы — семья. Мы — сила. А ты — так, пыль.
Катя застыла. Эти слова, сказанные с таким откровенным презрением, подтверждали все, о чем предупреждала Оля. Она посмотрела на Алексея, надеясь увидеть в его глазах хоть каплю стыда. Но он смотрел в пол, его лицо было каменным.
— Я все поняла, — тихо сказала Катя. Она подняла телефон, как будто проверяя сообщение, и остановила запись. У нее в кармане теперь была не просто пленка. У нее было оружие.
— Что ты поняла? — насторожилась Лидия Петровна.
— Я поняла, что вы не семья. Вы — банда, — Катя встала. Ее ноги больше не дрожали. — И я не отдам вам свою квартиру. Никогда. Вы можете давить, оскорблять, угрожать. Но я не подпишу ни одной бумаги. Вы ничего не сможете сделать.
В комнате повисла гробовая тишина. Лидия Петровна побледнела от ярости. Виктор Сергеевич закашлял. Алексей поднял на Катю взгляд, полный ненависти.
— Вот как, — прошипела свекровь, медленно поднимаясь. — Ну, смотри у меня, Катюша. Мы еще посмотрим, кто кого сломает. Пойдем, Алексей. Оставь свою жадину одну. Пусть подавится своей трешкой.
Она гордо выплыла из комнаты, увлекая за собой мужа и сына. Алексей на секунду задержался в дверях.
— Ты пожалеешь об этом, — бросил он хриплым шепотом и захлопнул дверь.
Катя осталась одна в центре гостиной. Адреналин отступал, оставляя после себя дрожь в коленях и пустоту. Она подошла к столу и снова посмотрела на телефон. Диктофон. Несколько минут назад она была жертвой. Теперь у нее были доказательства. Доказательства их наглости, их цинизма, их жестокости.
Битва была проиграна. Но война только начиналась. И впервые Катя почувствовала, что у нее есть реальный шанс на победу.
После того визита в квартире воцарилась ледяная тишина. Алексей ночевал в гостиной, его вещи молча перекочевали на диван. Они не разговаривали, общаясь лишь с помощью записок на холодильнике по бытовым вопросам. Катя сосредоточилась на работе и на своем плане. Каждую ночь она по несколько раз прослушивала запись того разговора, пока слова «сирота» и «пыль» не перестали вызывать у нее слезы, а стали лишь холодной констатацией факта.
Через неделю раздался звонок от Алины.
— Ну что, как ты? Давление продолжается?
— Нет, — ответила Катя. — Полное игнорирование. Но я записала тот разговор, как ты советовала. Со всеми их «сиротами» и «пылью».
— Молодец! — в голосе Алины послышалось одобрение. — Теперь слушай внимательно. Нужно идти в наступление. Пассивная защита их не остановит. Я узнала, какой нотариус обслуживает твою свекровь. Это ее давняя подруга. Они могут попытаться провернуть сделку с помощью подложных документов или оказать давление на нотариуса. Нужно это упредить.
— Как? — спросила Катя.
— Мы идем к этому нотариусу. Но не для того, чтобы подписывать что-то, а для того, чтобы официально зафиксировать твой отказ и твою позицию. Это будет официальное посещение, с записью в журнале. После этого ни один нотариус, даже самый липовый, не рискнет заверять дарственную от твоего имени.
Катя почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Это был смелый и опасный шаг.
— А если мы встретим там их?
— Тем лучше, — холодно ответила Алина. — Это будет идеальной сценой. Главное — никаких эмоций. Только факты и закон.
Они договорились о встрече на следующий день. Катя сообщила Алексею, что им нужно вместе посетить нотариуса по «срочному вопросу». Он, удивленный, но, видимо, решивший, что она сломалась, мрачно согласился.
Катя надела строгий деловой костюм, собранные в тугой пучок волосы подчеркивали резкие черты ее лица. Она выглядела как адвокат, готовящийся к самому важному делу в своей жизни. Что, в общем-то, так и было.
Войдя в просторный кабинет нотариуса, они застали там Лидию Петровну. Та сидела с видом полной хозяйки положения и бросила на Катю торжествующий взгляд. Рядом с ней за столом сидела ухоженная женщина в очках — та самая подруга-нотариус.
— Ну вот, наконец-то нашла время для семьи, — сладко начала свекровь.
Алексей молча сел рядом с матерью.
Нотариус, представившаяся Элеонорой Викторовной, улыбнулась Кате дежурной улыбкой.
— Ну что ж, Катерина, я так понимаю, мы собрались здесь для оформления договора дарения? У меня уже подготовлен черновик. Давайте сверим данные.
Катя медленно села напротив, положила сумку на колени и обвела взглядом всех присутствующих. Алина стояла чуть позади, как тихий ангел-хранитель.
— Элеонора Викторовна, вы ошибаетесь, — четко и громко, чтобы каждое слово было зафиксировано, произнесла Катя. — Я не собираюсь ничего дарить. Я пришла сюда, чтобы в присутствии официального лица — вас — заявить о своем категорическом отказе от какой-либо сделки с моей квартирой.
В кабинете повисла гробовая тишина. Лидия Петровна резко выпрямилась, ее лицо исказила маска ярости.
— Что ты несешь? Мы же договорились!
— Мы ни о чем не договаривались, Лидия Петровна. Вы с сыном пытались оказать на меня давление, шантажировали и оскорбляли меня, пользуясь моим одиночеством. У меня есть аудиозаписи этих разговоров.
Алексей вскочил с места.
— Катя, заткнись! Ты что, совсем с ума сошла?
— Алексей, угрозы в адрес жены также являются уголовно наказуемым деянием, — холодно парировала Алина, делая шаг вперед. — И я, как представитель Катерины, советую вам следить за своими словами. Элеонора Викторовна, протоколируете происходящее?
Нотариус, побледнев, беспомощно смотрела на свою подругу.
— Я… я не могу…
— Вы обязаны, — жестко сказала Алина. — Вы — должностное лицо. И сейчас вы стали свидетелем попытки принуждения к сделке. Прошу внести в журнал запись о том, что Катерина Николаевна добровольно, без какого-либо давления, в присутствии свидетелей, отказалась от оформления дарственной. И что на нее было оказано психологическое воздействие со стороны родственников прямо в вашем кабинете.
Катя смотрела на Алексея. Он был бледен, его руки дрожали. Он видел не свою покорную жену, а другого человека — сильного и неуязвимого. Лидия Петровна пыталась что-то сказать, но издавала лишь хриплые звуки.
— Хорошо, — тихо, побежденно, сказала нотариус. — Я внесу запись.
— Спасибо, — Катя встала. Она посмотрела на мужа в последний раз. — Все. Разговор окончен. Больше мы не семья.
Она развернулась и вышла из кабинета, не оглядываясь. За ней вышла Алина. Дверь закрылась, оставив внутри троих пораженных молчанием людей.
На улице Катя прислонилась к стене и закрыла лицо руками. Она не плакала. Она просто дышала, чувствуя, как с ее плеч падает гиря, давившая на нее все эти недели. Она сделала это. Она переломила ход войны.
Тишина, наступившая после визита к нотариусу, была иного свойства. Прежняя тишина была напряженной, полной невысказанных угроз. Новая же была пустой и окончательной. Алексей исчез из квартиры, забрав свои вещи в тот же день. Катя не пыталась его остановить. В ее душе не осталось ни злости, ни боли — лишь огромная, всепоглощающая усталость.
Через три дня ей пришла смс от Алексея. Короткая и деловая: «Подаю на развод. На алименты не претендую. Хочу забрать свою технику и книги».
Катя не удивилась. Это была его последняя, жалкая попытка сохранить лицо. «Не претендую» — как будто у него были на что-то права. Она ответила так же сухо: «Забирай. Буду дома завтра с семи».
Он пришел в назначенное время, не один, а с отцом. Виктор Сергеевич молча стоял в прихожей, не решаясь поднять на Катю глаза. Алексей, не глядя на нее, прошел в комнату и начал собирать свои ноутбук, наушники, книги с полок. Воздух был густым и неловким.
— Забрал все? — спросила Катя, глядя ему в спину.
— Да, — буркнул он, застегивая рюкзак.
— Тогда прощай, Алексей.
Он наконец обернулся. Его лицо было искажено обидой и злостью, словно это ему причинили несправедливость.
— Довольна? Разрушила семью из-за каких-то стен.
Катя покачала головой. Ей даже не хотелось ему ничего объяснять. Он бы не понял.
— Семью разрушили не стены, а ваша с матерью жадность. И твое малодушие. Прощай.
Он что-то еще хотел сказать, сжал кулаки, но потом фыркнул и, толкнув отца в сторону выхода, выскочил из квартиры. Виктор Сергеевич на секунду задержался. Он посмотрел на Катю, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на стыд.
— Простите нас, Катя, — прошептал он и, не дожидаясь ответа, поспешил за сыном.
Дверь закрылась. Катя осталась одна. Совершенно одна в своей тихой, пустой теперь трешке. Она обошла все комнаты, провела рукой по корешкам книг на полке, посмотрела в окно на знакомый двор. И впервые за долгое время ее лицо озарила не улыбка, а простое, светлое чувство покоя.
Суд по разводу был коротким и будничным. Катя пришла одна. Со стороны Алексея были он и его мать. Лидия Петровна с ненавистью смотрела на Катю все заседание, но не произнесла ни слова. Когда судья огласил решение о расторжении брака, Катя почувствовала, как последняя цепь, сковывавшая ее, раскалилась докрасна и лопнула.
Она вышла из здания суда и замерла на ступеньках, глядя на серое небо. Вдруг позади себя она услышала быстрый, яростный топот каблуков.
— Довольна? — прошипела Лидия Петровна, поравнявшись с ней. Ее лицо было багровым, глаза горели безумием. — Ты разорила моего мальчика! Ты отобрала у него будущее! Ты нищая, и ты останешься нищей! Ты слышишь меня?
Катя медленно повернулась к ней. Она не испугалась, не разозлилась. Она смотрела на эту женщину с бесконечным, ледяным спокойствием.
— Лидия Петровна, вашего мальчика разорили не я, а вы. Своей жадностью. А что касается будущего… — Катя сделала маленькую паузу, глядя ей прямо в глаза, — Мое будущее только начинается. И оно будет прекрасным. Без вас.
Она развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь на крики и рыдания свекрови. Она шла по улице, и по ее лицу текли слезы. Но это были не слезы горя или обиды. Это были слезы освобождения. Она была свободна. Свободна от лжи, от манипуляций, от людей, которые видели в ней не человека, а кошелек с ножками.
Она зашла в первый попавшийся цветочный киоск и купила себе огромный букет белых хризантем. Просто так. Для себя. Потому что могла себе это позволить. Потому что ее жизнь, ее деньги и ее счастье принадлежали теперь только ей.
Прошло полгода. Полгода тишины, которая больше не была пугающей, а стала лекарством для израненной души. Полгода, за которое Катя заново узнавала себя.
Она сидела в своей гостиной, на том самом диване, где когда-то ночевал Алексей. Но теперь это было просто место, где удобно читать. Солнечный осенний свет заливал комнату, играя бликами на паркете, который она недавно перециклевала. В квартире пахло свежесваренным кофе и яблочной шарлоткой — Катя вдруг вспомнила, как любила печь, и вернулась к этому забытому хобби.
Она взяла с подоконника свой старый, довоенный фотоальбом. Листала страницы: вот она с бабушкой в этой самой комнате, вот она маленькая, катает по полу машинку… Она смотрела на эти снимки и не чувствовала прежней щемящей боли. Только легкую, светлую грусть и благодарность за те теплые воспоминания, которые навсегда остались с ней. Эта квартира была не просто стенами. Она была хранителем ее настоящей, честной жизни.
Зазвонил телефон. На экране загорелось имя «Алина».
— Привет! Не передумала насчет Бали? — бодро спросила подруга.
— Никогда не была так уверена в чем-то, — улыбнулась Катя.
— Отлично! Тогда все подтверждаю. Билеты и визы готовы. Отель у самого океана, как ты и хотела. Осталось только твое тело и купальник.
Они поговорили еще несколько минут, строя планы на предстоящее путешествие. Катя клала трубку и смотрела в окно. Бали… Она всегда мечтала увидеть океан, но Алексей считал такие поездки пустой тратой денег. «Лучше вложить в что-то стоящее», — говорил он. Теперь она понимала, что для него «стоящее» означало только одно — то, что можно потрогать и оценить.
Она подошла к книжной полке, где теперь стояли ее книги, ее безделушки. Среди них лежала папка с документами на квартиру. Она взяла ее в руки. Простой синий пластиковый файл, а внутри — вся ее безопасность, ее независимость, ее щит. Она больше не боялась его потерять. Он был ее крепостью, которую она сумела отстоять.
Вечером Катя налила себе чашку ароматного чая, села в свое любимое кресло и включила ноутбук. Она открыла сайт с курсами дизайна интерьеров. Еще до замужества она об этом мечтала, но потом жизнь пошла по другому руслу, ее мечты растворились в чужих планах и амбициях.
Она внимательно прочитала программу, посмотрела отзывы. Потом, не раздумывая, нажала кнопку «Записаться». Сердце ее учащенно забилось, но это был стук не страха, а предвкушения.
За окном медленно спускались сумерки, зажигались огни в окнах напротив. В ее квартире было тихо, уютно и спокойно. Не было ни скандалов, ни тягостного молчания, ни ядовитых взглядов. Была только она и ее жизнь, которая наконец-то принадлежала только ей.
Она не стала мстить, не стала злобной и ожесточенной. Она просто… начала жить. Открывать заново старые увлечения, позволять себе новые мечты, тратить свои деньги на то, что радовало именно ее.
Она подошла к окну, обняла себя за плечи и смотрела на огни большого города. Они мерцали, как звезды, обещая что-то хорошее. Она не знала, что ждет ее впереди. Возможно, новые встречи, новая любовь, новые трудности. Но теперь она знала точно — с чем бы она ни столкнулась, она больше никогда не позволит никому относиться к себе как к «пыли». Она прошла через ад семейной войны и вышла из нее не сломленной, а закаленной.
И это было только начало.
— Купила квартиру? Ну и прекрасно, теперь у моего сына будет где жить! — радостно заявила свекровь