Игорь бросил эту фразу небрежно, словно обсуждал планы на выходные или прогноз погоды. Он развалился в широком кресле, лениво листая каналы на телевизоре. Тусклый свет экрана выхватывал из полумрака его расслабленное лицо с лёгкой, самодовольной улыбкой. Слова прозвучали как нечто само собой разумеющееся, не требующее обсуждения. Светлана, стоявшая у книжного шкафа и аккуратно вытиравшая пыль с корешков старых романов, замерла. Тряпка в её руке остановилась, а воздух в комнате вдруг стал тяжёлым, как перед грозой. Она не обернулась, позволяя его словам повиснуть в тишине, чтобы осознать их дерзость и вес.
Игорь, не услышав ответа, продолжил, видимо, решив, что её молчание — это знак согласия.
— Ну, подумай сама, что ей одной в посёлке делать? Здоровье уже не то, то спина, то давление. А у нас квартира просторная, целая комната пустует. Зачем ей пропадать? Мама переедет, ей будет забота, нам — спокойствие, что она рядом, под присмотром.
Он остановился на каком-то старом фильме и отложил пульт. Взгляд его скользнул к Светлане, ожидая, что она сейчас же восхитится его мудростью. В его голове уже рисовались вечера с мамиными котлетами, её тёплыми советами и той безусловной поддержкой, которую она всегда ему давала. Светлана медленно отложила маленькую статуэтку совы, которую держала в руке, и повернулась. Её движения были плавными, почти театрально спокойными, без намёка на волнение.
— «Мы» решили? — её голос был тихим, но в этой тишине он звучал как звон хрусталя. — Уточни, пожалуйста, кто именно входит в это «мы».
Игорь нахмурился. В её тоне он уловил знакомые холодные нотки, которые всегда предвещали бурю. Но он уже заготовил доводы и был готов к бою.
— Ну, я с мамой. Обсудили всё, прикинули. Она сначала упиралась, мол, не хочет нам мешать. Но я её уговорил. Сказал, что ты не против. Она уже начала вещи собирать, самое важное.
Он попытался улыбнуться — той самой улыбкой, которая обычно гасила её возражения. Но на этот раз она не сработала. Светлана смотрела на него, её глаза были холодными и острыми, как лезвие.
— То есть, ты и твоя мама решили, что она будет жить в моём доме, — медленно произнесла она. — Ты её убедил, что я обрадуюсь. Она уже пакует чемоданы. А моё мнение, Игорь, в этой вашей гениальной задумке учитывалось? Или мне просто должны были сообщить, когда она уже на пороге появится?
— Света, ну хватит уже, а? — он повысил голос, переходя в наступление. — Что за «твой» дом? Мы семья, всё общее! Это не каприз, это необходимость! Ты что, хочешь, чтобы моя мать, пожилая женщина, одна в глуши чахла, когда у нас тут такие хоромы?
Он вскочил с кресла, пытаясь взять её за руку, его взгляд стал умоляющим. Это был его старый трюк — выставить её бесчувственной, чтобы она уступила под грузом вины.
— Она же нам помогать будет! Ты с работы приходишь вымотанная, ничего не хочешь. А так — горячий ужин, чистота в доме. Мама у меня не из тех, кто на диване валяется. Это для нашего же блага!
Светлана мягко, но решительно отстранила его руку. Её взгляд не дрогнул.
— Мне всё равно, чего ты хочешь, — сказала она холодно. — Это мой дом, и только я решаю, кто в нём живёт. Твоя мать в этом списке не значится.
— Ты серьёзно? — его голос дрогнул от возмущения.
— Тема закрыта, — отрезала она. — Звони своей маме и скажи, чтобы распаковывала чемоданы.
Её слова упали в тишину, как камни в воду. Игорь смотрел на неё, его лицо медленно наливалось краской — от растерянности до гнева. Он ждал слёз, криков, чего угодно, но не этого спокойного, непрошибаемого отказа.
— Ты… это что, ультиматум? — выдавил он, будто задыхаясь.
— Это решение, — ответила она, не глядя на него, и вернулась к своему занятию, аккуратно расставляя книги. Её движения были демонстративно неторопливыми, подчёркивая, что для неё разговор окончен.
— Это и мой дом тоже! — взорвался он. — Мы тут вместе живём! Я имею право решать!
— Ты имеешь право уехать к своей маме, — спокойно оборвала она. — Помогать ей там, в посёлке. Это твой выбор. А здесь — мои правила.
Игорь замолчал. Не потому, что согласился, а потому, что понял — перед ним стена, которую не пробить. Следующие дни стали невыносимыми. Они жили в одной квартире, но словно в параллельных мирах. Игорь демонстративно хлопал дверцами шкафов, громко вздыхал за ужином, ронял ложку. Он ждал, что она дрогнет. Но Светлана ела молча, её взгляд был прикован к тарелке, будто мужа в комнате не существовало.
Потом началась атака через телефон. Каждый вечер Игорь говорил с матерью, громко, в гостиной, чтобы Светлана слышала. Это был театр одного актёра.
— Мам, опять давление скачет? Ну как же так… Таблетки пьёшь? Что значит, в аптеку некому сходить? — его голос был полон скорби, но в нём сквозил упрёк, адресованный жене.
Светлана сидела за ноутбуком, не поднимая глаз. Она слышала всё: про больные колени, про текущий кран, про одиночество. Анна Фёдоровна умела играть на жалости, а Игорь был её верным рупором.
Спустя неделю он решил, что она достаточно «созрела» для новой попытки. Он подсел к ней на диван, пока она смотрела документальный фильм.
— Свет, мама звонила. Ей совсем худо. Говорит, уголь для печи некому разгрузить. Я предлагал денег отправить, чтобы наняла кого-то, а она боится чужих в дом пускать.
Светлана поставила фильм на паузу и посмотрела на него.
— Поезжай и разгрузи, — ответила она ровно. — Возьми выходной, это же пара дней. Ты же сын, это твоя забота.
Игорь опешил. Он ждал, что она наконец почувствует вину, но вместо этого получил новый удар холодной логики.
— Я не могу сейчас с работы отлучиться! Проект важный, ты же знаешь!
— Значит, твоя работа важнее здоровья матери? — её голос был спокойным, но острым, как скальпель. — Удобная позиция, Игорь. Ты хочешь, чтобы её проблемы решала я, пожертвовав своим домом. Этого не будет. Найми ей помощницу. Купи ей квартиру рядом. Но в мой дом она не войдёт.
Его план рушился. Уговоры, жалобы, манипуляции — всё разбивалось о её непроницаемое спокойствие. И тогда Игорь решил пойти ва-банк. Он подумал, что, поставив её перед фактом, он сломает её сопротивление. Когда мать будет стоять на пороге с чемоданами, Светлана не сможет устроить сцену — сработает стыд перед соседями, сработает человеческое сострадание. Она сдастся.
В пятницу вечером звонок в дверь прозвучал резко, требовательно, как сигнал тревоги. Светлана, поливая фиалки на подоконнике, замерла. Она поставила лейку и пошла к двери, уже чувствуя, что её ждёт. Квартира словно затаила дыхание.
Она открыла дверь. На пороге стояла Анна Фёдоровна, в тёмном пальто и с аккуратной шляпкой на голове, её лицо светилось победной уверенностью. У её ног громоздились два старых чемодана, стянутых ремнями. За её спиной стоял Игорь, избегая её взгляда, с нервной улыбкой на лице.
— Ну, Светочка, принимай гостью! — громогласно объявила свекровь, шагнув вперёд, будто в свой дом.
Светлана не двинулась. Она вытянула руку, упираясь в косяк, её тело стало непреодолимой преградой.
— Игорь, — её голос был холодным и ровным, — что это?
Он замялся, переступая с ноги на ногу.
— Свет, ну мы же решили… Маме одной тяжело, я не мог её там бросить…
— Это ВЫ решили, — отрезала она, чеканя каждое слово. — А я сказала — НЕТ.
Анна Фёдоровна, опешив от такой дерзости, вспыхнула.
— Да как ты смеешь?! Это дом моего сына! Я здесь буду жить!
Она попыталась оттолкнуть руку Светланы, но та была непреклонна. Светлана шагнула назад — не для того, чтобы пропустить, а чтобы действовать. Она схватила один чемодан и с силой вытолкала его на площадку. Чемодан загрохотал по плитке, врезавшись в стену. Второй полетел следом, раскрывшись от удара, и из него посыпались старые платья и шарфы.
— Ах ты!.. — взвизгнула свекровь, вцепившись в руку Светланы. Та жёстко оттолкнула её, не ударив, но ясно дав понять, что прикосновения недопустимы. Анна Фёдоровна пошатнулась, её шляпка сбилась набок. Игорь бросился её поддерживать, что-то бормоча.
Светлана развернулась, вошла в прихожую и схватила куртку Игоря, его ботинки, его сумку. Всё это полетело на площадку, к куче вещей свекрови.
— Вон. Оба.
Дверь захлопнулась. Два щелчка замка прозвучали, как приговор.
За дверью началась буря. Анна Фёдоровна кричала, её голос срывался на визг, полный оскорблений. Затем в дверь заколотили — это был Игорь, его удары сопровождались воплями.
— Света! Открой! Ты не можешь так!
Светлана стояла у стены, её спина касалась холодной поверхности. Она слушала этот шум, как далёкую бурю, не касавшуюся её мира. В его криках была не сила, а слабость человека, потерявшего контроль. Она ждала, пока буря утихнет.
Через несколько минут всё стихло. Слышались лишь шарканье, скрип чемоданов, приглушённые голоса. Потом — тишина. Светлана отошла от стены, налила себе воды и выпила залпом. Её лицо оставалось неподвижным. Она обвела взглядом свою квартиру: книги, цветы, диван. Её мир, очищенный от чужого вторжения. Она взяла тряпку и тщательно протёрла дверную ручку, косяк, порог — всё, к чему они прикасались.
Телефон завибрировал. На экране — имя Игоря, десятки пропущенных звонков и сообщений. Она открыла чат. «Ты пожалеешь», «Маме плохо из-за тебя», «Как ты могла меня выгнать». Светлана читала без эмоций, как чужое письмо. Она не ответила. Вместо этого она прошла в спальню, открыла шкаф и начала собирать его вещи. Рубашки, брюки, бельё — всё летело в чёрные мешки. Один, второй, третий. Бритва, дезодорант, ремень — всё туда же. Она работала быстро, как машина, избавляющаяся от ненужного хлама.
Когда мешки стояли у двери, она сфотографировала их и отправила снимок Игорю с единственной фразой:
— Забери это. Ключи оставь в почтовом ящике.
Она заблокировала его номер, выключила телефон и пошла в душ. Горячая вода смыла остатки этого дня, этого брака, этой жизни. Выйдя из ванной, она вдохнула полной грудью. В её чистой, тихой квартире начиналась новая глава.
ГАЗ-52 или ГАЗ-53: какой грузовик лучше? Имел дело и с тем, и с другим — рассказываю