— Мне всё равно, где ты возьмёшь деньги на нормальную еду! Займи у матери, но чтобы на столе было мясо! — приказал мне безработный муж

— Опять эта дрянь? — голос Андрея донёсся из гостиной раньше, чем он сам появился на пороге кухни.

Я не обернулась. Продолжала помешивать пельмени деревянной ложкой, наблюдая, как они всплывают один за другим, раздувшиеся и непривлекательные.

— Ты знаешь, что денег на лучшие пока нет, — сказала я тихо, чувствуя, как внутри нарастает привычная усталость. Не физическая — та, что приходит после девяти часов в офисе и двух часов дополнительной работы над отчётами. Другая усталость. Та, что копится от ежедневных разговоров, которые всегда идут по одному сценарию.

— Нет? — Андрей подошёл ближе, и я почувствовала запах пива. Значит, он уже открыл бутылку. Третью за вечер, наверное. — Лена, я не могу это есть. Понимаешь? Физически не могу. Это же не еда, это корм какой-то.

Я выключила плиту и поставила кастрюлю на разделочную доску. Повернулась к мужу. Он стоял, облокотившись о дверной косяк, в растянутой футболке и спортивных штанах, которые он не снимал уже третий день. Волосы всклокочены, щетина неровная. Шесть месяцев назад Андрей выглядел совсем иначе — подтянутый, в отглаженных рубашках, с уверенным взглядом человека, который знает себе цену.

— Андрей, я сегодня задержалась на работе именно потому, что делала дополнительные отчёты, — начала я, стараясь говорить спокойно. — Это принесёт нам лишние двадцать тысяч в следующем месяце. Но прямо сейчас у нас столько, сколько есть. И эти пельмени стоят девяносто рублей, а те, что ты любишь, — триста пятьдесят. Я не могу…

— Двадцать тысяч? — перебил он. — И что, этого хватит на нормальную жизнь? Лена, раньше мы ели стейки! Помнишь? Сёмгу на гриле! А теперь ты варишь мне эту дешёвку!

— Раньше ты работал, — сказала я, и слова вылетели прежде, чем я успела их остановить.

Повисла тишина. Тяжёлая, неприятная. Андрей выпрямился, отлепившись от косяка.

— Я ищу работу, — произнёс он медленно, отчеканивая каждое слово. — Каждый. Божий. День. Ты же знаешь, что меня сократили незаконно. Это те придурки из отдела кадров просто решили подставить нормальных людей, а сами остались. Я подавал жалобу, я…

— Андрей, прошло полгода, — устало сказала я. — Полгода. Может, пора уже не жалобы подавать, а просто найти новую работу? Любую работу?

— Любую? — он усмехнулся. — То есть ты хочешь, чтобы я пошёл грузчиком? Или официантом? У меня высшее образование, Лена. У меня опыт работы пятнадцать лет в крупных компаниях!

— У тебя опыт сидения на диване шесть месяцев, — не выдержала я. — Ты даже резюме обновил только через два месяца после сокращения! Ты целыми днями смотришь телевизор, ешь чипсы…

— Чипсы? — возмутился он. — Мне что, теперь и чипсы нельзя? Может, ты хочешь, чтобы я вообще не ел?

— Пачка чипсов стоит столько же, сколько килограмм гречки! — голос мой сорвался на крик. — И пиво твоё — по сто рублей бутылка! Ты за вечер три выпиваешь! Это триста рублей! За эти деньги я могу купить курицу и сварить нормальный суп на три дня!

Андрей побледнел, потом покраснел.

— Так вот в чём дело, — он кивнул, как будто до него что-то дошло. — Ты мне теперь пиво запрещать будешь? Чипсы? Да я же не на улице их подбираю! Это мои деньги были!

— Твои деньги закончились три месяца назад, — сказала я тихо. — С тех пор мы живём только на мою зарплату.

— Ну так возьми ещё подработку! — выпалил он. — Раз этой не хватает!

Я посмотрела на него и вдруг почувствовала, что внутри что-то оборвалось. Не резко — медленно, как рвётся старая верёвка, волокно за волокном.

— Я уже взяла подработку, Андрей, — произнесла я очень тихо. — Именно поэтому я пришла в девять вечера. Именно поэтому я делала эти проклятые отчёты.

— Значит, мало! — рявкнул он. — Если денег не хватает, значит, подработки мало! Возьми ещё!

— Я работаю двенадцать часов в день…

— И что? — он шагнул ко мне. — Другие работают по четырнадцать! По шестнадцать! А ты приходишь и ноешь, что денег нет! Мне всё равно, где ты возьмёшь деньги на нормальную еду! Займи у матери, но чтобы на столе было мясо! — приказал мне безработный муж, и я придумала выход.

Он замахнулся и ударил по кастрюле с пельменями. Та упала на пол с грохотом, вода разлилась по плитке, пельмени разбросало по всей кухне. Один прилип к дверце холодильника и медленно сполз вниз, оставляя мутный след.

Я смотрела на эту картину — разлитую воду, разбросанные пельмени, красное лицо мужа — и понимала, что больше не могу. Просто физически не могу находиться здесь ни секунды больше.

— Хорошо, — сказала я. Займу у матери.

Андрей растерянно посмотрел на меня, потом на кастрюлю на полу.

— Лена, я не хотел… Просто я устал от этой ситуации…

— Ты устал, — повторила я. — Ты.

Я прошла мимо него, взяла сумку, которую так и не успела разобрать после работы, и направилась к двери.

— Ты куда? — он пошёл за мной. — Лена, погоди, не надо устраивать сцен!

— Я не устраиваю сцен, — сказала я, надевая куртку. — Я делаю то, что ты посоветовал. Еду к матери. Займу денег на нормальную еду.

— Да я не это имел в виду! — он попытался взять меня за руку, но я отстранилась.

— А что ты имел в виду, Андрей? — спросила я. — Что я должна попросить у мамы денег, чтобы кормить тебя стейками, пока ты будешь сидеть на диване с чипсами и жаловаться на жизнь?

— Господи, ну хватит уже! — он повысил голос. — Всё, я понял, я неправ, извини! Давай уберём, я помогу, сварим новые…

— Нет, — я открыла дверь. — Я правда еду к маме. Мне нужно подумать.

Я вышла, не оглядываясь, хотя слышала, как он что-то кричит мне вслед.

Мама открыла дверь в халате, с полотенцем на голове — видимо, только помыла волосы.

— Ленка? — она удивлённо посмотрела на меня, потом внимательнее вгляделась в моё лицо. — Что случилось? Заходи.

Я прошла в знакомую прихожую, где всё было так же, как пятнадцать лет назад — те же крючки для одежды, та же полка для обуви, тот же запах маминого крема для рук с лавандой.

— Чай? Кофе? — мама сняла полотенце и начала вытирать волосы. — Или сразу рассказывай, что у вас там стряслось?

Я прошла на кухню и села на свой старый стул у окна. Мама поставила чайник и села напротив.

— Андрей опять? — спросила она.

Я кивнула. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, расплакалась. Тихо, почти беззвучно. Слёзы просто текли по лицу, а я не могла остановиться.

Мама молча встала, обняла меня со спины, прижала мою голову к себе. Так она делала, когда я была маленькой и плакала из-за двойки или из-за того, что меня не взяли в школьный театральный кружок.

— Мам, я так устала, — прошептала я. — Я просто не могу больше.

— Рассказывай, — сказала она просто.

И я рассказала. Всё. Как после сокращения Андрей сначала был подавлен, и я его поддерживала. Как он обещал, что через месяц найдёт новую работу — даже лучше прежней. Как прошёл месяц, два, три. Как закончились его накопления. Как он перестал даже просматривать вакансии, уверяя, что «рынок труда сейчас мёртвый». Как я взяла дополнительную работу. Как стала экономить на всём — на одежде, на косметике, на еде. Как он продолжал покупать пиво и чипсы и жаловаться, что я готовлю «какую-то дрянь».

— И сегодня он сказал, чтобы я взяла у тебя в долг на еду, — закончила я. — Мам, он потребовал, чтобы я одолжила у тебя денег, чтобы кормить его мясом. А сам даже не пытается устроиться хоть куда-нибудь.

Мама долго молчала. Налила чай в две чашки, достала из холодильника торт — тот самый медовик, который всегда пекла по выходным.

— Лена, — сказала она наконец. — Ты же понимаешь, что это ненормально?

— Понимаю, — кивнула я. — Но я же не могу бросить его именно сейчас, когда у него трудности…

— Трудности, — мама усмехнулась. — Ленка, трудности — это когда человек старается, но не получается. А когда человек лежит на диване и требует, чтобы жена кормила его стейками за счёт её двенадцатичасовых смен, — это не трудности. Это наглость.

Я молчала, медленно помешивая чай.

— Останься у меня, — предложила мама. — Хотя бы на неделю. Отдохни, подумай. Посмотри на ситуацию со стороны. А?

Я посмотрела на неё — на её усталое лицо с морщинками у глаз, на седые пряди в тёмных волосах, на руки, покрытые пигментными пятнами. Мама всю жизнь проработала медсестрой. Воспитывала меня одна после того, как отец ушёл к другой женщине. Никогда не жаловалась, никогда не просила о помощи. Всегда справлялась сама.

— Хорошо, — сказала я. — Спасибо, мам.

Она пожала плечами, как будто это само собой разумелось.

— Иди, ложись. Постель я тебе сейчас сделаю. А завтра утром поговорим ещё.

Андрей звонил всю ночь. Я отключила звук и положила телефон экраном вниз. Утром обнаружила сорок три пропущенных вызова и двадцать семь сообщений.

Первые были злыми: «Ты вообще о чём думаешь?», «Как ты могла просто уйти?», «Это по-детски!»

Потом обиженными: «Я не хотел тебя обидеть», «Просто я нервничаю из-за безработицы», «Ты же знаешь, какой я на самом деле».

Затем манипулятивными: «Я тут совсем один», «Мне плохо», «У меня голова раскалывается».

И наконец, снова злыми: «Ну и сиди там у своей мамочки!», «Сбежала при первой проблеме», «Вот и показала своё истинное лицо».

Я не ответила ни на одно.

Мама постучала в дверь и вошла с подносом — там были тосты, яичница, свежевыжатый апельсиновый сок.

— Завтрак, — объявила она. — И я не приму отказ.

Я улыбнулась — впервые за много дней.

— Мам, ты же на работу собираешься.

— Взяла отгул, — она поставила поднос на тумбочку. — Решила, что дочь важнее. Ешь давай.

Мы ели молча. Яичница была идеальной — с хрустящими краями и жидким желтком. Тосты — с маслом и домашним вишнёвым вареньем. Я не помнила, когда в последний раз ела такой завтрак.

— Знаешь, — сказала мама, когда я допила сок, — твой отец тоже после увольнения стал невыносимым. Правда, у него это продлилось месяца два, не полгода. Но он тоже начал требовать, обвинять, жаловаться. А потом ушёл к Светке, которая, как он говорил, «его понимала».

Я знала эту историю. Но никогда не проводила параллелей.

— Я не говорю, что Андрей уйдёт, — продолжила мама. — Но я говорю, что мужчина, который в трудной ситуации начинает обвинять всех вокруг и требовать, чтобы его обслуживали, — это не партнёр. Это ребёнок. А тебе нужен партнёр, Ленка. Человек, который будет рядом и в горе, и в радости. А не тот, который в горе ложится на диван и требует стейков.

Я кивнула, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.

— Останься здесь, — повторила мама. — Сколько нужно. Может, он одумается. А может, ты сама поймёшь, что тебе делать дальше.

Я прожила у мамы месяц. Первые дни были самыми тяжёлыми — Андрей названивал, писал, требовал встречи. Потом звонки стали реже. Потом прекратились совсем.

Я продолжала работать — и основную работу, и подработку. Но теперь у меня появилось время на себя. Я снова начала читать книги. Встречаться с подругами. Ходить в спортзал. Я не думала о том, что купить на ужин, чтобы уложиться в бюджет. Не переживала, что кто-то будет недоволен едой. Не чувствовала постоянного напряжения.

Мама не давила. Не спрашивала, что я решила. Просто была рядом. Каждый вечер мы ужинали вместе — она готовила простые, но вкусные блюда. Мы разговаривали — о работе, о погоде, о соседях. Не об Андрее.

Через месяц он написал: «Лена, мне нужно с тобой поговорить. Это важно».

Я долго смотрела на это сообщение. Потом ответила: «Хорошо. Давай встретимся в кафе на Пушкинской. В субботу в два».

Он пришёл вовремя. Это было первое, что меня удивило. Андрей всегда опаздывал — на десять, на пятнадцать минут. Но в этот раз он уже сидел за столиком у окна, когда я вошла.

Он выглядел иначе. Похудел. Побрился. Был в чистой рубашке и джинсах. Волосы аккуратно уложены.

— Привет, — сказал он, когда я подошла.

— Привет, — ответила я и села напротив.

Официантка принесла меню, но Андрей отмахнулся:

— Мне ничего не нужно. Лена?

— Кофе, пожалуйста, — попросила я.

Повисла неловкая пауза.

— Я устроился на работу, — сказал он наконец. — Две недели назад. В другую компанию. Зарплата чуть меньше, чем была, но нормальная. Стабильная.

— Поздравляю, — сказала я искренне.

— Спасибо, — он нервно теребил салфетку. — Лена, я хочу, чтобы ты вернулась. Теперь всё будет по-другому. Я понял, что был неправ. Я вёл себя как… как придурок. Прости меня. Пожалуйста.

Я смотрела на него и понимала, что ничего не чувствую. Ни злости, ни обиды, ни любви. Ничего. Просто пустота.

— Андрей, — начала я медленно. — Я рада, что ты нашёл работу. Правда рада. Но я не вернусь.

Он побледнел.

— Почему? Ведь теперь всё будет иначе! Я буду работать, я буду помогать тебе, я…

— Потому что я увидела твоё настоящее лицо, — перебила я. — И не хочу больше его видеть.

— Лена, я был в стрессе! Понимаешь? Потеря работы — это огромный стресс! Я просто не справился!

— Я понимаю, что это стресс, — согласилась я. — Но знаешь, что я поняла за этот месяц? Когда человек в стрессе, проявляется его суть. Его настоящая суть. И твоя суть — это обвинять всех вокруг, лежать на диване и требовать, чтобы тебя обслуживали. А моя суть — это вкалывать до изнеможения и терпеть. Но я больше не хочу терпеть.

Официантка принесла кофе. Я отпила глоток — он был крепким и горьким.

— Ты… ты хочешь развестись? — голос Андрея дрогнул.

— Да, — сказала я просто. — Я уже поговорила с юристом. Документы будут готовы на следующей неделе.

— Но… Лена, мы же столько лет вместе! Восемь лет! Ты не можешь просто так взять и всё перечеркнуть!

— Могу, — я допила кофе и встала. — Извини, Андрей. Но я больше не хочу быть с тобой. Я не хочу бояться, что при следующей трудности ты снова превратишься в того человека, которым был эти полгода. Я не хочу ходить по струнке и бояться, что что-то сделаю не так. Я просто хочу жить.

— Лена… — он потянулся ко мне, но я отстранилась.

— Прощай, — сказала я и вышла из кафе.

Развод оформили через три месяца. Андрей пытался оспорить, просил «дать ему ещё один шанс», умолял встретиться и поговорить. Но я была непреклонна.

Мама не сказала: «Я же говорила». Она просто обняла меня, когда я принесла свидетельство о разводе, и произнесла: «Молодец. Я тобой горжусь».

Я сняла маленькую однушку недалеко от работы. Начала обустраивать её по своему вкусу — светлые стены, много растений, уютный плед на диване. Продолжала работать — и основную работу, и подработку. Но теперь заработанные деньги тратила на себя. На абонемент в спортзал. На курсы гончарного дела, о которых давно мечтала. На хорошую еду — да, иногда даже на стейки и красную рыбу. Но теперь я ела их сама. И это было вкусно.

Иногда, проходя мимо супермаркета, я видела на полке те самые дешёвые пельмени в серо-синей упаковке. И каждый раз вспоминала тот вечер. Кастрюлю на полу. Мокрые пельмени, прилипшие к холодильнику. Красное лицо мужа и его крик: «Мне всё равно, где ты возьмёшь деньги на нормальную еду! Займи у матери, но чтобы на столе было мясо!»

И каждый раз я благодарила того безработного мужа за то, что он сказал эти слова. Потому что именно они заставили меня придумать выход. Не тот, который он имел в виду. Но тот, который оказался правильным. Для меня.