Последние лучи сентябрьского солнца робко пробивались сквозь почти идеально чистые окна трехкомнатной квартиры на окраине города. Алина закончила протирать пыль с подоконника в гостиной и, удовлетворенно окинув взглядом убранство комнаты, позволила себе упасть на мягкий диван. Тишина. Только тиканье настенных часов, подаренных свекровью на новоселье, нарушало благодатный покой. Эта тишина была для нее не пустотой, а наградой. Наградой за тяжелый рабочий день, за вечную беготню между работой бухгалтера и домашними хлопотами, за ту самую ипотеку, которая висела на них с мужем каменным грузом, но зато это был их собственный, выстраданный угол.
Ключ щелкнул в замке, и в прихожей послышались шаги. —Я дома! — привычно крикнул Максим. Алина встретила его улыбкой и поцелуем.Он выглядел уставшим, но довольным. —Как твой день? — спросила она, забирая у него портфель. —Да как обычно, контракты, отчеты, планерка затянулась. Зато пахнет вкусно. Ты готовила? —Суп сварила. Думала, ты будешь позже. Они прошли на кухню,и Алина разлила по тарелкам ароматный куриный бульон. Это были их маленькие ритуалы, цементирующие их общий, пока еще недолгий брак. Они купили эту квартиру два года назад, отдав все накопления за первоначальный взнос, и с тех пор работали не покладая рук.
За ужином они строили планы на выходные — возможно, съездить за город, прогуляться по парку, просто поваляться вместе перед телевизором. Эти минуты простого человеческого счастья были для Алины самым дорогим, что у нее было.
Идиллию нарушил резкий звонок мобильного Максима. Он взглянул на экран и на мгновение его лицо озарила смесь удивления и легкой тревоги. —Мама? — ответил он, поднимая трубку. — Да, все нормально. Ужинаем. Алина замерла с ложкой в руке.Визиты и звонки Галины Ивановны редко сулили что-то хорошее. Свекровь обладала удивительным талантом вносить разлад и чувство вины даже в самый спокойный вечер.
— В субботу? — переспросил Максим, и его взгляд встретился с встревоженным взглядом жены. — Ну… хорошо. Конечно. Во сколько? Ладно, встретим. Передавай привет отцу. Он положил телефон на стол и вздохнул. —Ну что? Какие вести из центра вселенной? — попыталась пошутить Алина, но в голосе прозвучала неподдельная нотка беспокойства.
— Они заедут к нам в субботу. Мама, отец и… Ленка. —Все сразу? А повод? — сердце Алины неприятно сжалось. Сестра Максима, Лена, была отдельным испытанием. Вечная жертва обстоятельств и одновременно их повелительница. —Просто так. Навестить, посмотреть, как мы тут живем. Мама говорит, что соскучилась. —Соскучилась, — безэмоционально повторила Алина. — В прошлый раз, когда они «просто заехали», твоя мама полдня рассказывала, как я неправильно шторы повесила, а Лена намекнула, что наши тарелки из Икеи — это «мило, но несерьезно». А отец молча ходил и тыкал пальцем в стыки между плитками на полу, проверяя, ровно ли они положены.
— Ну хватит, родная, — Максим потянулся через стол и погладил ее по руке. — Они же родные. Всего на пару часов. Потерпи. Они старше, им тяжело, надо уважать. —Я их уважаю, Макс. Но я не понимаю, почему их уважение должно выражаться в постоянной критике всего нашего? Нашей квартиры, нашей мебели, моей работы? Как будто мы живем неправильно. Не так, как им хочется.
— Они просто беспокоятся о нас. По-своему. Отец же помог нам тогда с переездом, машину дал. —И потом полгода напоминал об этом, как о величайшем одолжении, — парировала Алина, но сил спорить дальше не было. Она видела, что Максим не хочет ссоры. Он всегда старался сохранить мир, любыми способами, даже если для этого приходилось затыкать рот собственной жене и игнорировать ее чувства.
Она молча принялась собирать со стола тарелки. Предвкушение спокойных выходных испарилось, его место заняла тяжелая, давящая тревога. Это было не просто визит. Это всегда было что-то вроде смотрин, инспекции. И она, главный бухгалтер с дипломом и опытом, в присутствии своей свекрови почему-то всегда чувствовала себя неуклюжей девочкой, которая все делает не так.
Максим обнял ее сзади, пока она мыла посуду. —Все будет хорошо. Я никому не дам тебя в обиду. Потерпи ради меня, ладно? Алина кивнула,глядя на мыльную пену в раковине. Она хотела верить ему. Но в глубине души маленький, холодный голосок шептал, что этот визит будет последней каплей. Она еще не знала, насколько он будет прав.
Суббота наступила с ощущением надвигающейся бури. Алина провела утро в лихорадочной уборке, хотя квартира и так сияла чистотой. Она переставляла вазы, поправляла диванные подушки и то и дело подходила к окну, смотря на парковку.
— Успокойся, — уговаривал ее Максим, наблюдая, как она в третий раз за полчаса вытирает пыль с телевизора. — Они же не ревизор из санэпидстанции, в конце концов. —Для твоей мамы это и есть санэпидстанция, налоговая и жилищная инспекция в одном лице, — буркнула Алина, но все же остановилась, глубоко вздохнув.
Ровно в назначенное время, с точностью до минуты, под окном раздался звук старенького автомобиля свекра. Сердце Алины дрогнуло. Они приехали.
Первой на пороге появилась Галина Ивановна. Невысокая, плотная женщина с короткой строгой стрижкой, она с порога окинула прихожую оценивающим, пронзительным взглядом, будто составляла смету на ремонт.
— Ну, здравствуйте, хозяева, — произнесла она, протягивая Максиму для поцелуя щеку и подавая Алине сверток с пирогом. — Держи, разогрей к чаю. У вас, я посмотрю, опять сквозняк из-под двери. Надо щель утеплить.
Следом, не спеша, вошел Иван Сергеевич. Высокий, сутулый, с каменным, нечитаемым лицом. Он молча кивнул сыну и невестке, снял пальто и аккуратно, по-военному, повесил его на вешалку. Его взгляд сразу же устремился вглубь квартиры, изучая, запоминая, оценивая.
— Ну, проходите, не стойте в прихожей, — засуетился Максим, и Алина поймала в его голосе ту самую нотку напряжения, которая всегда появлялась при общении с родителями.
Не успели они рассесться в гостиной, как раздался ликующий голос с порога: —А вот и я! Всем привет!
В квартиру впорхнула Лена, сестра Максима. Яркая, шумная, с массивным золотым браслетом на руке и новой сумочке через плечо. Она бросила свою куртку на стул в прихожей, точно зная, что кто-то потом ее подберет и повесит, и направилась прямиком к брату с объятиями.
— Максюша, привет! Ой, а у вас тут уютненько! — она бросила беглый взгляд вокруг, и Алина заметила, как ее глаза на секунду задержались на немодном торшере в углу. — Мы как раз мимо ехали, из ТЦ, муж мне новый телефон купил, — она с кокетливой небрежностью достала из сумки последнюю модель iPhone. — Вот, смотри, какая камера! А что это у вас, старый-престарый еще стоит? — она кивнула в сторону телефона Алины, лежавшего на столе.
— Работает же, — улыбнулась Алина, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. —Ну, работает… — протянула Лена, с явным сожалением в голосе, и перевела взгляд на Максима. — А тебе, братец, отец новый галстук привез. Чтобы солиднее выглядел. А то непорядок.
Иван Сергеевич, тем временем, молча совершал обход. Он прошелся по комнатам, провел пальцем по стене возле косяка, проверяя пыль, потрогал ручку балконной двери. —Люфт есть, — лаконично заключил он, обращаясь больше к пространству, чем к кому-то конкретно.
Галина Ивановна, удобно устроившись в самом большом кресле, продолжала вести разведку. —А суп-то у вас сегодня какой? Куриный? Я Алине говорила, что надо на говяжьем косточке варить. Насыщеннее, и Максиму сил больше будет. Он у меня худой какой-то стал, недокармливаешь ты его, Алиночка.
— Мам, меня так все устраивает, — попытался вставить слово Максим, но его голос потонул в новом потоке.
— Ипотека… — свекровь качнула головой, смотря на них с видом многострадального эксперта. — Кабала это на всю жизнь. Проценты, переплаты… Кошмар. Вот мы с отцом свою квартиру от завода сразу получили. Без всяких там кредитов. Жили скромно, но зато свои деньги в кармане были.
Лена, листая ленту в новом телефоне, поддержала мать: —Да уж, нам с Сергеем тоже впадлу связываться с ипотекой. Снимаем пока, зато в центре, жизнь кипит. А вы тут на отшибе… Хорошо, хоть маршрутка ходит.
Алина молчала, сжимая пальцы на коленях. Она чувствовала себя в своей же гостиной как на допросе. Каждое их слово, каждый взгляд словно обесценивал их с Максимом труд, их выбор, их маленькие победы.
Иван Сергеевич, закончив инспекцию, вернулся в гостиную и тяжело опустился на диван. —Квартира ничего, — изрек он, наконец, удостоив всех своим мнением. — планировка нормальная. Только ванна маловата. И сантехника слабовата, наверное. Он посмотрел прямо на Алину,и в его глазах она прочитала не вопрос, а утверждение. —Нет, все хорошо, не жаловались, — тихо ответила она.
— Ну, ничего, поживете — узнаете, — многозначительно сказал свекор и взял со стола газету, давая понять, что разговор окончен.
Галина Ивановна, тем временем, допивала чай и снова окинула взглядом комнату. Ее взгляд был задумчивым, оценивающим. —Хорошая все-таки квартирка у вас получилась, — сказала она, и в ее голосе впервые прозвучала не критика, а что-то другое. Что-то тяжелое и неприятное. — Светлая, современная. Нам бы такую на старости лет… А то в нашей хрущевке и лифта нет, и по ступенькам таскаться тяжело. Старость не радость.
В комнате повисла тишина. Даже Лена на секунду отвлеклась от телефона. Максим заерзал на месте. Алина почувствовала, как по телу разлился ледяной холод. Это был не совет. Это был намек. Первый, но очень четкий и недвусмысленный.
— Мам, ну что ты, — сдавленно проговорил Максим. — Вы же свою квартиру любите. —Любить-то любим, да годы уже не те, сынок, — вздохнула Галина Ивановна. — Годы не те.
Алина встала. —Я пойду, суп подогрею, — сказала она, чтобы просто выйти из комнаты. Чтобы они не видели, как у нее дрожат руки.
Она стояла на кухне у плиты и слушала, как из гостиной доносится голос Лены, снова что-то рассказывающей про свои покупки. А в ушах у нее звенело: «Нам бы такую на старости лет». И этот звон был громче всего.
Прошло две недели после того визита, который оставил в душе Алины неприятный осадок. Напряжение понемногу спало, жизнь вернулась в привычную колею. В субботу они с Максимом валялись на диване, смотрели фильм и строили планы на воскресенье. Алина почти забыла о тяжелом взгляде свекра и многозначительных вздохах свекрови.
Идиллию нарушил звонок мобильного Максима. Он лениво потянулся к телефону, но, увидев имя на экране, выпрямился. Алина по его изменившейся позе безошибочно угадала, кто звонит. —Мама? Что-то случилось? — спросил он, и в его голосе тут же появилась тревожная нота.
Алина приглушила звук телевизора. Из трубки доносился взволнованный, почти панический голос Галины Ивановны. Максим слушал, и его лицо становилось все серьезнее. —Как?.. Когда?.. Ужас какой… Конечно, конечно, я понимаю… — он кивал, хотя его никто не видел. — Не волнуйся, мам. Так… да… Хорошо. Передавай привет отцу. Держитесь.
Он положил телефон на колени и выдохнул. Лицо его было озабоченным. —У них дома прорвало трубу. С потолка лилось, с нижнего этажа уже жалуются. Весь пол залило. Сейчас там потоп, ремонт предстоит капитальный.
Алина почувствовала, как у нее сжалось сердце. Не от сочувствия, а от предчувствия. —И что теперь? — осторожно спросила она. —Они в шоке, конечно. Мама говорит, жить нельзя, всё испорчено. Ремонт делать надо, но где им жить пока? — Максим посмотрел на Алину умоляющим взглядом, который она уже знала и которого боялась. — Родная, они просятся к нам. Ненадолго. На недельку-другую, пока не сообразят, что делать и не сделают самый срочный ремонт.
Внутри у Алины все оборвалось. Тот самый холодок, который пробежал по спине две недели назад, теперь превратился в ледяную глыбу в груди. —Макс, нет… — прошептала она. — Ты же знаешь, что это значит. —Алина, это же форс-мажор! — он пересел к ней ближе, взял за руки. — Они в беде! Это родители. Куда я их дену? В гостиницу селить? У них же вся жизнь там под угрозой. Мы не можем отказать.
— Неделю? Ты правда в это веришь? — посмотрела она на него прямо. — Твоя мама с отцом? Они уже въедут, и ты их отсюда крюком не вытащишь. Ты сам знаешь.
— Я поговорю с ними! — пообещал он горячо. — Четко оговорим сроки. Но сейчас им просто некуда идти. Они же погоревшие, несчастные. Потерпи, родная, ради меня. Я буду тебе во всем помогать. Скоро все закончится, и они съедут.
Алина хотела сопротивляться, кричать, что это плохая идея. Но она видела его искреннее беспокойство и чувство вины. И снова, как уже много раз до этого, сдалась. Просто потому, что любила его и не хотела быть той самой стервой, которая выгоняет стариков на улицу.
Уже вечером того же дня под окном снова затормозил старенький автомобиль свекра. Но на этот раз из багажника стали доставать не пироги, а сумки. Не одну-две, а несколько, и довольно объемных.
Галина Ивановна вошла первой, с трагическим и одновременно победоносным видом. —Здравствуйте, хозяева, — произнесла она, снимая пальто и сразу вешая его на вешалку, которую обычно использовала только Алина. — Спасибо, что не отказали в такой беде. Ужас, что творится… Все имущество погибло. Полы вздулись, обои отошли… Кошмар.
Иван Сергеевич молча внес две тяжелые сумки и поставил их посреди прихожей. —Пронесло, слава богу, документы успели спасти, — сурово сказал он, отвечая на немой вопрос Максима.
Лена, которая приехала вместе с ними, чтобы, по ее словам, «поддержать родителей», тут же направилась в гостиную и опустилась на диван. —Да, ужас-ужас, — вздохнула она, доставая телефон. — Ну, вы тут устраивайтесь, а мне скоро надо, Сергей за мной заедет.
Алина стояла как вкопанная, наблюдая, как ее дом, ее крепость, ее единственное место силы, начинают методично оккупировать. Максим засуетился, помогая родителям расставлять сумки.
— Мы вам, конечно, гостиную освободим, — бодро сказал он. — Мы с Алиной в спальне, вам тут диван раскладывается. —Ой, не беспокойтесь, сынок, мы как-нибудь, — ответила Галина Ивановна, но ее взгляд уже оценивающе скользнул по дивану, оценивая его мягкость и ширину.
С этого момента начался ад. Уже на следующее утро Алина проснулась от громких разговоров на кухне. Галина Ивановна успела переставить все кружки на свои привычные места, нашла ее запас чая и заваривала его в своем фамильном чайнике, привезенном с собой.
— Алина, ты встала? — раздался ее голос, едва Алина вышла из спальни. — Мясо на котлеты я уже достала, размораживается. Ты его потом, конечно, приготовишь. И соль у вас какая-то невкусная, без йода. Я свою привезла.
Иван Сергеевич, сидя за столом, молча читал газету, занимая собой половину кухни. Он уже успел покритиковать кран на кухне — «слабый напор» — и поинтересоваться, почему у них такая маленькая сковорода.
Когда Алина, стараясь сохранять спокойствие, начала готовить завтрак, свекровь встала рядом и начала давать указания. —Лук надо мельче резать. Видишь, как я? Так он лучше прожарится. И масла много не лей, это вредно. Максим у меня и так поправился немного.
Максим пытался шутить и сглаживать углы, но видно было, что он и сам напряжен. Вечером, когда Алина, уставшая и измотанная, пыталась уединиться в спальне, Галина Ивановна то и дело заходила под предлогом то спросить про белье, то показать якобы найденную пыль на комоде.
На третий день Алина, зайдя в гостиную за книгой, застала Ивана Сергеевича за изучением их семейного фотоальбома, который обычно стоял на книжной полке. —Интересно, — бросил он ей, не отрываясь от фотографий. — Много где побывали. Деньги были.
Она ничего не ответила, просто забрала книгу и вышла. Возвращаясь, она услышала обрывок разговора из кухни. Галина Ивановна что-то настойчиво говорила Максиму: —…ну и что, что ипотека? Могла бы и на более прибыльную работу устроиться, чтобы тебе помогать, а не…
Алина не стала дослушивать. Она закрылась в ванной и несколько минут просто стояла, уткнувшись лбом в прохладную плитку. Она чувствовала себя чужой в собственном доме. Ее пространство, ее правила, ее покой — все было грубо нарушено. И самое страшное, что та самая «неделя» подходила к концу, а свекры и не думали собираться. Более того, они чувствовали себя все более и более уверенно и привычно.
Она вышла из ванной и столкнулась в коридоре с Максимом. —Ну как? — с надеждой спросил он. — Привыкаешь? Она посмотрела на него,и в ее глазах он, наконец, увидел не усталость, а настоящую, ледяную ярость. —Максим, они съедут через три дня. Или съеду я.
Ультиматум, брошенный Алиной, повис в воздухе тяжелым, неразрешенным грузом. Максим пытался заговорить с ней, но она молча отворачивалась. В ее душе бушевала буря, но снаружи она была холодна и молчалива, как скала. Это молчание пугало его куда больше криков.
Прошло еще два дня. Свекры, чувствуя напряжение, на время притихли, но их присутствие от этого не стало менее давящим. Галина Ивановна теперь громко вздыхала, переставляя посуду на кухне, а Иван Сергеевич смотрел телевизор на такой громкости, что дрожали стены.
В среду утром Максим ушел на работу раньше всех. Алина осталась одна в квартире, наполненной непрошеными гостями. Свекры еще спали. Тишина была обманчивой, зловещей. Она решила занять себя уборкой, чтобы не сойти с ума. Механические движения, пылесос, тряпка — все это хоть как-то отвлекало от мыслей, что это может стать ее жизнью навсегда.
Она зашла в гостиную. На диване, смятом и неубранном, горой лежали одеяла и подушки свекра. Воздух был спертым, пахло чужим телом и старой одеждой. Сжав зубы, Алина принялась наводить порядок. Она резко стряхнула одеяло, чтобы его перестелить, и из-под сложенной вдвое подушки на пол упала папка-скоросшиватель темно-синего цвета.
Она бы не обратила на нее внимания, подумала бы, что это какие-то старые документы Ивана Сергеевича, которые он взял с собой «на всякий случай». Но папка была новой, современной, а из-под неплотно закрытого клапана виднелся логотип какой-то компании. Любопытство, острое и едкое, кольнуло ее. Что это за документы могли быть так тщательно спрятаны под подушку, а не лежать в сумке?
Оглянувшись на дверь и прислушавшись к храпу из-за стены спальни, она наклонилась и подняла папку. Руки дрожали. Она расстегнула клапан.
Первым документом был договор аренды. Его шапка гласила: «Агентство недвижимости «Этаж»». Сердце Алины заколотилось чаще. Она пробежала глазами по тексту. Стороны: Арендодатель — Иванов Иван Сергеевич… Арендатор — некое лицо… Адрес объекта аренды… Ее глаза расширились от непонимания, а потом от ужаса. Это был адрес их хрущевки. Той самой, которую якобы затопило.
Она лихорадочно перелистнула страницу. Сумма аренды… Цифра заставила ее ахнуть. Они снимали свою квартиру за сумму, почти равную их с Максимом ипотечному платежу. Срок действия договора… Договор был заключен за месяц до их знаменитого визита и действовал как раз на этот период.
Из папки выпал еще один листок. Распечатка из банка. Движение средств по счету. Регулярные поступления. Каждое число совпадало с датой получения арендной платы по договору. Последний платеж был зачислен буквально на прошлой неделе.
В ушах зазвенело. Руки стали ватными, и она едва не уронила папку. Весь этот театр с потопом… Слезливые просьбы о помощи… Критика ее котлет и их с Максимом жизни… Все это было фарсом, наглой, циничной ложью. Они не были погоревшими. Они были расчетливыми халявщиками, которые сдавали свою квартуру за хорошие деньги, а сами бесплатно жили у них, eating их еду, пользуясь их электричеством и унижая их каждый день.
Гнев, горячий и слепой, ударил ей в голову. Она чуть не побежала будить этих лицемеров и вышвыривать их взашей. Но она сдержалась. Ей нужны были доказательства. И ей нужен был Максим. Он должен был увидеть это своими глазами.
Она сфотографировала договор и выписку со счета на телефон, аккуратно положила все обратно в папку и сунула ее под подушку, стараясь повторить беспорядок. Потом вышла из гостиной, села на кухне на стул и стала ждать, сжимая дрожащие руки в кулаки.
Она не помнила, как пролетел день. Она двигалась как автомат, не отвечая на едкие замечания свекрови, не реагируя на тяжелые взгляды свекра. Она ждала одного — ключа в замке.
Максим вернулся поздно. Он выглядел уставшим и виноватым. —Привет, родная, — он попытался ее обнять, но она отстранилась. —На кухню. Срочно. Одного, — тихо, но очень четко сказала она.
Он удивленно поднял брови, но послушался. Как только дверь на кухню закрылась, она сунула ему в руки телефон с открытыми фотографиями. —Посмотри. Внимательно.
Он взял телефон, не понимая. Его глаза скользили по экрану, сначала невоспринимая, потом замедляясь, останавливаясь на деталях. Он читал адрес. Сумму. Даты. Его лицо постепенно бледнело, а глаза наполнялись сначала недоверием, потом изумлением, а затем и жгучим стыдом. —Это… это что? — он прошептал, наконец оторвав взгляд от экрана. — Откуда?..
— Они не просто врут, Максим! — ее голос сорвался на шепот, полный ярости и боли. — Они нас используют! Они сдают свою квартиру и живут на нашей шее! Они на нас зарабатывают! Весь этот потоп, все их несчастья — сплошной театр!
Максим молча смотрел на фотографии, будто надеясь, что они вот-вот исчезнут. —Может, это старый договор? — слабо попытался он найти оправдание. —Ты видел дату! И выписку из банка! Последний платеж — неделю назад! — она почти закричала, но вовремя сдержалась, чтобы не услышали в гостиной.
Он опустился на стул, проводя рукой по лицу. В его глазах шла борьба. Борьба между очевидной, документально подтвержденной правдой и годами вбитого в голову чувства долга и вины перед родителями. —Ну и что? — наконец, выдавил он, не глядя на нее. Алина не поверила своим ушам. —Какой «ну и что»? Максим, ты вообще понимаешь, что говоришь?
— Ну, сдают и сдают! — его голос внезапно сорвался на раздраженный, оправдывающийся шепот. — Пусть лучше деньги копят, им же тяжело! Они старые! Мы помоложе, мы потянем! Не надо из-за этого скандалить! Устроим сцену, мама плакать будет, отец давление подскочит… Ты что, не понимаешь?
В тот миг что-то в Алине оборвалось окончательно и бесповоротно. Она смотрела на человека, которого любила, и не узнавала его. Он видел доказательства наглого, циничного обмана, и его главной заботой было не то, как больно им с ней, а то, как не расстроить этих обманщиков.
Это было уже не слабость. Это было предательство. Она медленно вынула телефон из его ослабевших пальцев. —Я поняла, — сказала она ледяным, абсолютно чужим голосом. — Прекрасно поняла. Она развернулась и вышла из кухни,оставив его сидеть за столом в одиночестве. Теперь она была абсолютно одна. И это осознание было страшнее любого скандала.
День рождения Алины пришелся на субботу. Обычно они с Максимом отмечали его вдвоем, выбираясь в уютный ресторан или устраивая романтический вечер дома. В этом году о ресторане не могло быть и речи. Да и о романтике тоже.
Утро началось с тяжелого молчания. Алина и Максим не разговаривали с того самого вечера на кухне. Он пытался несколько раз завести речь, но она смотрела на него пустым, отрешенным взглядом, и он замолкал, чувствуя свою вину, но не находя в себе сил что-либо изменить.
Галина Ивановна, почуяв неладное, стала еще слащавее. —Алиночка, с днем рождения тебя, — сказала она за завтраком, протягивая конверт. — Держи, купи себе что-нибудь. Мы тут все в складчину.
В конверте была открытка с блестящими цветами и пять тысяч рублей. Деньги, которые, как Алина теперь точно знала, могли быть частью тех самых арендных платежей. Она сухо кивнула и отложила конверт в сторону, даже не открыв. Подарок от Лены ограничился поздравлением в общем чате семьи.
Алина все же решила приготовить ужин. Не для них. Для себя. Это был ее маленький акт сопротивления, попытка сохранить хоть каплю самоуважения в этом сумасшедшем доме. Она нарезала салат, приготовила мясо, купила небольшой торт. Действовала она механически, ее мысли были далеко.
К вечеру за столом собрались все. Натянутая, неловкая тишина прерывалась лишь звоном приборов. Максим молча наливал всем вино. Галина Ивановна первая подняла бокал. —Ну, за именинницу! Чтобы все у нее было хорошо. И чтобы почаще прислушивалась к советам старших.
Алина молча чокнулась, едва пригубив. Она чувствовала, как на нее смотрят: свекровь — с плохо скрываемым раздражением, свекор — с каменным безразличием, Максим — с виноватой тоской. Лена, которая заскочила на полчаса, уткнулась в телефон.
Именно Лена и разрядила эту гнетущую атмосферу, положив телефон на стол и сладко вздохнув. —Кстати, у нас новость! — объявила она, окинув всех торжествующим взглядом. — Я беременна.
Галина Ивановна ахнула от счастья, Иван Сергеевич впервые за вечер улыбнулся, Максим оживился и стал поздравлять сестру. Алину будто пронзило током. Еще один член семьи, который будет диктовать им свои правила.
— Вот это да! Поздравляю! — воскликнула Галина Ивановна, а потом ее лицо вдруг приняло озабоченное выражение. — Ой, Леночка, а как же твоя работа? И где вы жить-то будете? В той вашей однушке, что вы снимаете, с ребенком тесно будет.
— Да я уж думаю об этом, — взмахнула рукой Лена. — Может, Сергей к тому времени как раз повышение получит, на двушку переберемся.
— Да какое там повышение, не надейся, — свекровь качнула головой, и ее взгляд внезапно стал цепким и расчетливым. Она перевела глаза на Максима. — Сынок, а ведь сестре надо помогать. Ребенок — это серьезно. Им с Сергеем сейчас как никогда нужна поддержка.
Максим замер с бокалом в руке, почувствовав недоброе. —Чем я могу помочь? — осторожно спросил он.
— А вот чем, — Галина Ивановна положила ладонь на стол, ее голос зазвучал властно и безапелляционно. — Вы же тут втроем в трех комнатах живете. Места много. Уступите Лене с мужем свою спальню. Они поживут, пока с жильем не определятся. А вы в гостиной на диване поспите. Неудобно, конечно, но что не сделаешь для семьи? Мы вам с ипотекой потом поможем, как-нибудь подсобим.
В предложении прозвучала такая наглая, такая беспардонная уверенность, что на секунду все замолкли. Даже Лена смотрела на мать с некоторым удивлением.
Алина сидела, онемев. Она смотдела на мужа, ожидая, что он, наконец, взорвется. Что он напомнит им, что это ИХ квартира, что они сами ее выплачивают, что они уже месяц терпят непрошеных гостей. Но Максим молчал. Он опустил глаза в тарелку, его лицо побагровело от стыда и беспомощности, но он молчал.
И в этот миг та последняя, тоненькая ниточка, что еще держала Алину, лопнула. Все, что копилось неделями — критика, наглость, вранье, предательство мужа — вырвалось наружу с такой силой, что она сама себя не узнала.
Она медленно поднялась из-за стола. Стул с грохотом отъехал назад. Все взгляды устремились на нее. —Хватит, — ее голос прозвучал тихо, но с такой ледяной яростью, что Галина Ивановна отшатнулась. — Мне хватит.
— Алина, успокойся, — испуганно прошептал Максим. —Молчи! — она бросила на него взгляд, поленный такого презрения, что он отпрянул. Потом она обвела взглядом всех остальных: опешившую Лену, насупившегося Ивана Сергеевича, и, наконец, свекровь.
— Вы наглые, лживые, жалкие эгоисты! — ее голос зазвучал громче, срываясь на крик. — Вы приехали к нам в гости и решили, что это ваш дом? Вы врете нам прямо в глаза! У вас нет никакого потопа! Вы сдаете свою квартиру за большие деньги и живете у нас на шее! Да вы на нас еще и зарабатываете!
Галина Ивановна побледнела, ее рот открылся от изумления. —Что ты несешь? Как ты смеешь так со мной разговаривать! —Я смею! Потому что это мой дом! — Алина ударила ладонью по столу, тарелки звякнули. — Вы все тут противные лицемеры! Вы презираете все наше, но с удовольствием это едите, пользуетесь этим и еще хотите распоряжаться!
Она повернулась к Лене. —А ты со своим ребенком проваливай! Ищи себе другую дуру, которая отдаст тебе свою спальню! Потом ее взгляд снова уперся в свекровь. —А вы… Чтобы ноги вашей больше здесь не было! Вы мне даже не родня! Вон из моего дома! Немедленно! Вон!
В комнате повисла оглушительная тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Алины. Первой опомнилась Галина Ивановна. Ее лицо исказилось от злости. —Да как ты, стерва, смеешь! Я тебя по миру пущу! Все узнают, какая ты неблагодарная дрянь! Максим, скажи ей немедленно!
Все посмотрели на Максима. Он был белее мела. Он смотрел то на разгневанную жену, то на рыдающую мать. И снова молчал. Его молчание в тот момент было красноречивее любых слов.
Иван Сергеевич молча встал. Он посмотрел на Алину не просто с ненавистью. С уважением. Наконец-то кто-то посмел дать отпор. —Собираемся, — хрипло бросил он жене и дочери. — Нас тут не уважают.
И он первым направился в гостиную собирать вещи. Его авторитет был непререкаем. Скандал был проигран.
Последние звуки хлопнувшей входной двери отозвались в квартире оглушительной, звенящей тишиной. Алина стояла посреди гостиной, дрожа всем телом, как струна. Адреналин, подпитывавший ее во время скандала, отступал, и его место начинала заполнять пустота и леденящая усталость.
Она медленно обернулась. Максим все так же сидел за праздничным столом, уткнувшись взглядом в половик съеденного торта. Его поза выражала такое глубокое поражение, что у Алины, несмотря на всю ярость, кольнуло сердце. Но это было мимолетное чувство.
Она прошла мимо него, не говоря ни слова, и начала медленно убирать со стола. Громко ставила тарелки, с грохотом кидала вилки в раковину. Каждый звук отдавался в тишине как выстрел. Она не могла остановиться. Ей нужно было движение, чтобы не упасть и не разрыдаться.
— Алина… — его голос прозвучал хрипло и тихо, почти неслышно. Она не ответила.Она взяла тряпку и стала с силой вытирать стол, сметая крошки, как будто стирая сами следы их присутствия.
— Алина, прости… — он поднялся и сделал шаг к ней. Она резко обернулась,и в ее глазах он увидел такую боль и такое презрение, что замер на месте.
— Простить? — ее голос звучал ровно и холодно, без единой дрожи. — Простить что, Максим? Твое молчание? Твое предательство? Или то, что ты снова ждал, пока я все решу за тебя? Пока я буду кричать и выставлять твоих родственников, а ты будешь сидеть и ждать, чем все закончится?
— Они же родители… — слабо пробормотал он, отводя взгляд. —Да, они твои родители! — ее голос наконец сорвался, в нем снова заплескалась ярость. — И они цинично, по-хамски нас обманывали! А ты знал об этом и предлагал мне «не скандалить»! Ты предпочел, чтобы твоя жена жила в стрессе, чтобы на нас ездили, как на дойных коров, лишь бы только твоя мамочка не расстроилась!
Она отшвырнула тряпку в раковину. —Я не могу тебе доверять, Максим. После этого я не могу быть уверена, что в любой сложной ситуации ты будешь на моей стороне, а не будешь искать пути, как бы угодить им. Я осталась совсем одна в этом доме. И мне нужно понять, что мне с этим делать.
Она повернулась и ушла в спальню, громко щелкнув замком. Впервые за все время совместной жизни она закрылась от него.
Ночь прошла в тягостном молчании. Максим ночевал на диване в гостиной, который еще хранил запах его отца. Алина не сомкнула глаз, глядя в потолок. Гнев постепенно сменялся холодным, расчетливым осознанием. Она выиграла битву, выгнав их. Но война была не окончена. Она знала Галину Ивановну. Та не сдастся. Последуют звонки, давление через родственников, слезные жалобы. Нужно было готовиться к обороне. И делать это одной.
Утром, не завтракая и не глядя на мужа, она собралась и ушла из дома. Она знала, куда идет.
Кабинет юриста оказался небольшим, но уютным. Молодая женщина по имени Виктория внимательно выслушала ее, лишь изредка уточняя детали. Алина выложила все. Про визиты, про въезд, про найденный договор аренды и выписку из банка, которую она сфотографировала. Рассказала про скандал и про позицию мужа.
Виктория слушала, кивая, ее лицо оставалось невозмутимым. —Вы правильно сделали, что пришли, — сказала она, когда Алина закончила. — Ситуация, к сожалению, типовая. Давайте расставим все по пунктам.
Она взяла блокнот. —Первое. Квартира находится в ипотеке. Пока она не выплачена, она является залоговым имуществом банка. Но право собственности и право проживания за вами и вашим супругом. —Второе. Прописка. Прописать кого-либо на жилплощади, находящейся в ипотеке, без согласия банка-залогодержателя практически невозможно. А уж без вашего согласия — тем более. Так что даже если бы ваш супруг захотел прописать туда родителей или сестру, без вашей подписи это нереально.
Алина почувствовала, как камень свалился с души. —Третье. Факт проживания. Они жили у вас без регистрации. С точки зрения закона, они были просто гостями. Пусть и затянувшимися. Вы, как собственник, имели полное право в любой момент прекратить их пребывание у себя. Вы не обязаны были их содержать. —Но они говорили, что у них авария… — начала Алина. —Не имеет значения, — юрист покачала головой. — Даже если бы у них действительно был пожар или потоп, вы не обязаны были предоставлять им жилье. Это вопрос родственных отношений, а не закона. Вы могли помочь, могли нет. Вы помогли. А злоупотребили вашей помощью — они.
— А если они… если мой муж… — Алина с трудом подбирала слова. —Если ваш супруг захочет пустить их обратно, вы имеете полное право не впускать. Это ваше законное право. Если возникнет конфликт, вы можете вызвать полицию. Без прописки и без вашего разрешения их присутствие в квартире будет незаконным. Полиция будет на вашей стороне.
Виктория сделала паузу, давая ей это осознать. —Ваша главная защита — это документы о собственности и ваша с мужем прописка. И, конечно, ваша воля. Вы — хозяйка в своем доме. Никто не имеет права диктовать вам там условия, унижать вас или использовать вас. Все документы на вашей стороне.
Алина вышла из кабинета юриста другим человеком. Тяжелый груз сомнений и страха сменился четким, холодным пониманием. Закон был на ее стороне. Ее права были защищены. Теперь все зависело только от нее самой. От ее решимости отстоять свой дом и свое достоинство.
Она достала телефон. Было несколько пропущенных звонков от Максима и одно сообщение от незнакомого номера: «Алина, это тетя Ира, родная. Что же это ты творишь? Родную мать мужа на улицу выгнала! Опомнись!»
Алина удалила сообщение и медленно пошла домой. Теперь она знала, что делать.
Вернувшись из юридической консультации, Алина ощущала незнакомую прежде твердость. Страх и смятение отступили, уступив место холодной, почти железной решимости. Закон был на ее стороне. Это знание стало ее щитом.
Дома ее ждал Максим. Он метался по квартире, вид у него был затравленный. На столе стоял нетронутый чай. —Где ты была? — бросил он ей навстречу, и в его голосе слышалось и беспокойство, и упрек. — Мне звонила тетя Ира. И дядя Коля. Ты в курсе, что по всей родне уже ползет, что ты моих родителей, стариков, вышвырнула на улицу в чем было?
Алина медленно сняла пальто, аккуратно повесила его на вешалку и повернулась к нему. —Я была у юриста, — сказала она ровно. — Узнавала, как законно защитить свой дом от непрошеных гостей. И да, я в курсе. Мне тоже написали.
Ее спокойствие сбило его с толку. Он явно ожидал слез, оправданий, новой ссоры. —И что? — растерянно спросил он. — Теперь ты на меня в суд подашь? —Пока нет. Но если твои родственники решат снова прийти сюда без моего разрешения, я вызову полицию. И да, потом можно будет подать иск о нарушении права на неприкосновенность жилища. Юрист все объяснила.
Максим смотрел на нее, не узнавая. Эта холодная, уверенная в себе женщина была непохожа на его Алину, которая еще вчера дрожала от ярости и обиды. —Они не придут… — неуверенно пробормотал он. —Надеюсь. А то, что ползет по родне, меня не волнует. Я готова каждому из них выслать фотографии договора аренды и выписки из банка. Пусть знают, каких «стариков» они так жалеют.
В этот момент зазвонил его телефон. Галина Ивановна. Максим посмотрел на экран, потом на Алину. Она молча отвела взгляд, давая ему понять, что это его выбор.
Он сглотнул и ответил, включив громкую связь. Алина не просила его об этом. Он сделал это сам. —Сынок! — из трубки послышались всхлипы. — Ну что это такое? Куда мы теперь денемся? Мы ночуем у Лены в прихожей на матрасе, у нее же одна комната! Эта твоя… Алина совсем крыша поехала! Она на нас с отцом с кулаками кидалась! Мы в шоке! Ты должен немедленно приехать и все уладить!
Максим закрыл глаза. Его лицо исказилось от муки. —Мама, — он сказал тихо, но твердо. — Хватит. В трубке на секунду воцарилась тишина,прерванная лишь шмыганьем носом. —Как это — хватит? Сынок, ты что это говоришь?
— Хватит врать, мама, — его голос окреп. — Я все знаю. Про договор аренды. Про то, что вы сдаете квартиру. У вас нет никакого потопа. На другом конце провода резко замолкли.Было слышно только тяжелое дыхание. —Это она тебе наговорила? — голос Галины Ивановны вдруг стал жестким и сухим, вся жертвенность куда-то испарилась. — Ты веришь ей, а не родной матери? Мы все для тебя… а ты…
— Не надо, мама, — перебил он ее. Впервые в жизни. — Я видел документы. Я не маленький. Вы обманули нас. Использовали. И еще жалуетесь. —Да как ты смеешь! — она закричала уже без всяких слез. — Я тебя рожала, я тебя поднимала! Ты всем нам обязан! А ты из-за какой-то дуры… —Все, мама, — голос Максима стал окончательно железным. — Разговор окончен. Решайте свои жилищные вопросы сами. Нам с Алиной нужно пожить одним.
Он резко положил трубку. Рука у него дрожала. Он опустился на стул и спрятал лицо в ладонях. В квартире снова повисла тишина, но на этот раз она была другой. Напряженной, но чистой.
Алина молча подошла к нему, поставила перед ним чашку с горячим чаем, который он так и не выпил утром. Она не трогала его, не пыталась утешать. Она просто ждала.
— Прости меня, — наконец, глухо проговорил он, не поднимая головы. — Я был слеп. И слаб. Я думал, что долг перед родителями — это все терпеть и закрывать на все глаза. —Долг — это уважать тех, кто тебя уважает, — тихо сказала Алина. — Мы строим свою семью, Максим. А не живем ради прихотей и манипуляций твоих родителей.
Он поднял на нее глаза. В них стояла боль, но уже не было той растерянности. —Они будут давить дальше. Звонить. Писать. —Я знаю, — кивнула она. — Но теперь мы знаем, что делать.
Он взял ее руку и сжал. Впервые за долгое время его прикосновение не было виноватым или умоляющим. Оно было благодарным. —Я все понял. Больше этого не повторится. Обещаю.
В тот же вечер они вместе поехали в магазин и купили новые, более надежные замки. Максим молча, с каким-то новым упрямством, взялся за их установку. Скрип отвертки и стук молотка звучали в такт их молчаливому решению. Они не просто меняли железо. Они укрепляли границы своего мира, который едва не рухнул из-за чужого эгоизма и их собственных слабостей.
Когда работа была закончена, Максим повернул ключ в новом замке, щелчок прозвучал громко и уверенно. —Все, — сказал он. — Никто без нашего разрешения сюда больше не войдет.
Они стояли в прихожей, в их тихой, пустой, но снова принадлежащей только им квартире. Война не была окончена, но первая, самая важная битва за их общий дом была выиграна. И на этот раз они стояли плечом к плечу.
Прошло несколько месяцев. Осень плавно перетекла в зиму, за окном повалил густой снег, укутывая город в тихий, белый ковер. В квартире Алины и Максима царил покой. Тот самый, выстраданный и заслуженный покой, который ценится теперь вдвойне.
Они больше не вздрагивали от звонков в дверь и не с опаской смотрели на экраны телефонов. Давление со стороны родни постепенно сошло на нет. Галина Ивановна, поняв, что игра проиграна, перешла в глухую оборону, ограничиваясь краткими, холодными поздравлениями с праздниками. Лена исчезла из их жизни так же стремительно, как и появилась.
Они с Максимом зализывали раны. Это было непросто. Между ними еще иногда пролегала невидимая трещина, напоминание о его слабости и ее одиночестве в тот решающий момент. Но они работали над этим. Разговаривали. Иногда спорили. Но всегда мирились. И с каждым разом их связь становилась прочнее, основанной уже не на иллюзиях, а на трезвом понимании и взаимном уважении.
Как-то вечером, когда они вдвоем готовили ужин на просторной, наконец-то никому не принадлежащей кухне, раздался звонок Максима. Он посмотрел на экран и удивленно поднял брови. —Дядя Женя? — сказал он, отвечая. — Давно не звонил. Все хорошо?
Алина продолжила резать салат, лишь краем уха слушая односторонний разговор. Дядя Женя — брат Ивана Сергеевича, человек немногословный и крайне редко вступавший в семейные дрязги. —Серьезно? — лицо Максима выразило удивление. — Ну да, понимаю… Спасибо, что сказал. Да, конечно. Передавай привет тете. Пока.
Он положил телефон на стол и покачал головой, с легкой, горькой улыбкой. —Представляешь? Оказывается, мои дорогие родители не на матрасе у Лены жили. Они сняли квартиру. Однушку на окраине.
Алина перестала резать овощи. —И? — спросила она. —А Лена… Лена, оказывается, с мужем махнула в Турцию. На те самые деньги, что они с аренды своей хрущевки получили. «Отдохнуть перед рождением ребенка», — цитата.
Он тяжело вздохнул. —А теперь, как я понял, деньги у них кончились, аренду платить стало нечем. И они через дядю Женю пытаются намекнуть, что не просились бы обратно. Мол, «тяжело старикам по съемным углам мыкаться».
Алина посмотрела на него. В его глазах она не увидела ни капли прежней неуверенности или вины. Только спокойное, усталое понимание. —И что ты думаешь? — спросила она тихо.
— Я думаю, что у нас есть своя жизнь, — четко ответил Максим. — И свои планы. И мы никому не обязаны их ломать. Они сами сделали свой выбор. Пусть теперь сами с ним и разбираются.
Он подошел к ней, обнял сзади и прижался щекой к ее волосам. —Прости меня еще раз за все, — прошептал он. — Я чуть не разрулил из-за них все самое ценное, что у меня есть.
Алина положила руку на его. Впервые за долгое время в ее душе не было ни гнева, ни обиды. Была лишь легкая грусть о несложившейся родственной идиллии и огромное, теплое чувство облегчения. —Я защищала наш дом, — сказала она, глядя на свое отражение в темном окне, за которым кружил снег. — Нашу настоящую семью.
Они допили готовить ужин в тишине, но это была уже не тягостная тишина недавних месяцев, а мирная, наполненная взаимопониманием. Потом сели за стол. Зажгли свечу. Говорили о работе, о планах на Новый год, о том, что, может быть, стоит съездить в путешествие весной.
Позже, устроившись на диване, они смотрели фильм. Максим обнял ее, и она прижалась к его плечу. В их гостиной, чистой, уютной и абсолютно ихшей, пахло чаем и печеньем. За окном тихо падал снег, заметая следы прошлого.
Они не знали, что будет дальше. Возможно, родня снова попытается ворваться в их жизнь. Возможно, нет. Но теперь они знали точно: что бы ни случилось, они будут решать это вместе. Они защитили свой очаг. И этот мир, хрупкий и дорогой, они больше никому не отдадут.
У нас с тобой не было настоящей страсти. Был комфорт и хорошо устроенный быт